Градовский А. Д. Начала русского государственного права. Тома I-III. - С.-Петербург, типография М. Стасюлевича, 1875 г. (том I), 1876 г. (том II), 1883 г. (том III)

§ 8. Под именем закона разумеется общее правило, определяющее ряд однородных отношений и служащее основанием для разрешения конкретных случаев в судебной и административной практике*(22). Затем, ближайшая отличительная черта закона состоит в том, что он есть норма правоотношений, т. е. им установляются известные права и соответствующие им обязанности. По идее своей, закон есть основание всех отношений граждан между собою и к государственной власти. По содержанию своему он есть правило, определяющее их взаимные права и обязанности, т. е. он есть мера свободы, принадлежащей каждому лицу в обществе, с одной стороны, и граница власти государства над всею массою граждан и над каждым гражданином в отдельности, с другой стороны. Основываясь на законе, гражданин знает меру дозволенного и недозволенного и знает, чего может потребовать от него государство. Следовательно, закон есть юридическое основание всех прав гражданина и всех требований, обращенных к нему государственною властью*(23). Этими признаками закон отличается, во-первых, от судебного решения, во-вторых, от административного распоряжения.

§ 9. Отличие закона от судебного решения. По идее своей, судебное решение заключает в себе применение закона к конкретному случаю. Следовательно, судебный приговор должен быть основан на законе, если не всегда по определенной статье его, ибо мы увидим ниже, что каждое законодательство допускает возможность решения по аналогии, - то, по крайней мере, на общем смысле положительного законодательства. В противном случае, он не будет иметь обязательной силы. Затем, обязательная сила судебного приговора исчерпывается применением его к тому случаю, по поводу которого он постановлен. Для других подобных случаев он имеет значение прецедента, т. е. руководствующего примера, необязательного, впрочем, для судей. Напротив, обязательная сила закона, с юридической точки зрения, бесконечна, т. е. она простирается на все случаи, могущие возникнуть с момента обнародования закона, до отмены его установленным порядком.

§ 10. Отличие закона от административного распоряжения. Рассматривая вопрос о различии закона от административного распоряжения, мы должны иметь в виду значение административной власти, как она установлена современной государственной практикой и наукой. С точки зрения старого государственного права, административная власть, или, как тогда ее называли, власть исполнительная, была предназначена для исполнения закона. Следовательно, каждое административное распоряжение должно было заключать в себе применение закона к данному случаю административной практики. Такое определение исходило из того предположения, что закон предусматривает всевозможные случаи административной практики. Опыт современного государства показал, однако, что это предположение далеко несостоятельно. С точки зрения прежнего определения, административное распоряжение не могло иметь самостоятельного содержания. Напротив, современная наука признает, что задача административной власти заключается в изыскании мер, посредством которых могут быть осуществлены различные задачи государства. Закон организует эту власть, определяет ее компетенцию, вооружает ее известными юридическими средствами для управления той или другой отраслью государственной администрации; но изыскание самых мер, при помощи которых могут быть осуществлены различные государственные цели, оставляет на усмотрение самой администрации.

Следовательно, содержанием административного распоряжения, с точки зрения современной науки, является совокупность мер, необходимых для осуществления известных целей государства. Эти цели могут быть двоякого рода: а) цели чисто формальные, именно - приведение в действие известных законоположений*(24) б) осуществление задач государственного хозяйства, полиции безопасности или благосостояния*(25). Административное распоряжение имеет в виду, главным образом, порядок действия государственных и общественных сил, направленных к достижению разных целей. Определение же правоотношений, т. е. установление прав и обязанностей, от которых зависит юридическое положение лица или органа власти в государстве, может быть сделано только законом. Никакое административное правило не может видоизменить установленного законом юридического положения частного лица, общественного установления или правительственного места. Оно не может, напр., расширить компетенции мировых судей, не может уничтожить института присяжных заседателей. Административное распоряжение может касаться только технической стороны управления, не нарушая установленных законом прав и обязанностей*(26). Все формы делопроизводства, поскольку они не предполагают установления известных прав и обязанностей, могут быть предметом административного распоряжения. Но власть, облеченная правом распоряжений, должна держаться в пределах закона, т. е. она может издавать распоряжения только в пределах предоставленной ей законом компетенции, не нарушая степени своей власти и законно приобретенных частных прав.

§ 11. Из природы закона судебного решения и административного распоряжения видно, что закон имеет, по степени своей обязательной силы, первенство над остальными видами постановлений и правил, потому что им одним установляются общие нормы для публичных и частных правоотношений. Он один является основанием всех прав и обязанностей. Поэтому каждое законодательство должно определить признаки, по которым каждый мог бы отличить закон от других распоряжений и, опираясь на закон, повиноваться этим распоряжениям настолько, насколько они законны.

Внешние признаки юридической силы закона определяются различно, смотря по форме государственного устройства той или другой страны. Но вообще эти признаки могут быть сведены к следующим главным: 1) закон должен исходить от компетентной власти; 2) закон должен быть составлен, рассмотрен и утвержден установленным порядком; 3) он должен быть обнародован компетентною властью в определенной форме.

§ 12. Из самого понятия закона, как нормы, служащей основанием всех прав и обязанностей, как в области частного, так и в области публичного права, само собою следует, что закон может исходить только от верховной государственной власти. Законодательства всех стран сходятся между собою в том, что признают законодательную власть исключительным атрибутом государственного самодержавия*(27). Только при этом условии достигается единство и равенство прав, и каждое право обеспечивается от произвола подчиненных властей. В особенности же это условие необходимо в неограниченной монархии, где труднее установить твердые правила об ответственности подчиненных управлений. Сосредоточивая в своих руках всю сумму законодательной власти, власть самодержавная делает все подчиненные установления, не исключая высших, установлениями подзаконными, т. е. ограничивает их права пределами закона. Русское законодательство с давних пор выражало очень настойчиво это требование. Особенно ясно выражено оно в Указе императрицы Екатерины II, данном ею в 1780 г. Сенату по поводу приведения в действие учреждения о губерниях*(28). В коренных законах учреждения Государственного совета 1810 г. это положение выражено следующим образом: "никакой закон, устав и учреждение не исходит из совета и не может иметь совершения без утверждения верховной власти"*(29). По смыслу действующего законодательства, никакое место или правительство в государстве не может само собою установить нового закона, и никакой закон не может иметь своего совершения без утверждения верховной власти*(30).

§ 13. Наше законодательство признает, следовательно, верховную власть единственным источником законов; но признает ли оно закон и именно писаный закон единственным источником права? Из того, что отличительная черта закона состоит в установлении им норм права, еще не следует, чтобы он был единственным источником последнего. "So gewiss, - говорит Моль, - ein Gesetz immer ein Rechtsverhltniss erzeugt, so wenig sind Gesetz und Recht: sich gleichseitig deckende Begriffe. Recht entsteht nicht blos durch Gesetz, sondern auch noch theils aus autonomischer Thetigkeit, theils durch Gewohnheit"*(31) Писаный закон является в жизни народов после других источников права, преимущественно после обычая. История каждого законодательства начинается с истории обычного права. Писаное право есть результат торжества центральной государственной власти над всеми предшествующими силами общества. После того, как во всех государствах Европы образовалась и окрепла единая верховная власть, естественно должен был возникнуть вопрос, насколько законодательство, созданное этою властью, должно было отменить силу обычаев, установившихся с незапамятных времен? Этот вопрос был разрешен неодинаково в отдельных государствах Европы. В Англии сила обычного права (common law) не только равняется силе писаного права (statut law), но выше его: оно служит средством проверки конституционности законов, исходящих от парламента. В континентальных государствах образование центральной власти привело к другим результатам. Вообще можно сказать, что отношение писаного закона определяется следующими началами: 1) степень действительности обычного права определяется законом, т. е. обычные постановления применяются постольку, поскольку это допущено законодательною властью; 2) некоторые законодательства прямо исчисляют случаи, по отношению к которым можно руководиться обычаем*(32). Русское законодательство, приведенное в систему изданием Свода законов, в принципе отменило силу обычая. Все присутственные места должны основывать свои определения на точных словах и точном разуме законов*(33). Но, очевидно, этот принцип может быть применен к практике не вполне. Сила обычая фактически не могла быть отменена законом в среде громадного большинства русского народонаселения, которое даже не в состоянии было усвоить себе многих законодательных определений, составленных часто по чуждому для него образцу*(34). Русское крестьянство и мещанство совершает свои гражданские сделки, устраивает семейные отношения, располагает наследством независимо от X т. Св. зак. Затем, значительная часть русского народонаселения не только не усвоила себе общего законодательства, но и общей культуры - именно инородцы. Наконец, есть область отношений, в которой сила обычая не только у нас, но и в других государствах не может быть устранена законом: таковы отношения торговые. Вот почему русское законодательство, подобно многим другим, признает некоторые необходимые исключения из общего правила. Во-первых, некоторые изъятия сделаны для всех сословий*(35); во-вторых, - специально для крестьян*(36). Инородцам (кочующим) вообще дозволяется управляться на основании своих обычаев*(37). Наконец, в постановлениях о судопроизводстве по делам торговым, мы находим следующее узаконение: "решения коммерческих судов утверждаются на законах; в тех же случаях, на кои нет точных и ясных законов, дозволяется принимать в основание торговые обычаи и примеры решений, в том же суде последовавших и вступивших окончательно в законную их силу"*(38).

§ 14. Признавая, что верховная власть есть источник писаного права, мы должны, однако, определить, в какой степени законодательные функции должны быть исключительным достоянием этой власти. Наше законодательство, в 51 ст. Осн. зак., указывает собственно на один момент в порядке издания законов, который должен быть исключительным атрибутом самодержавной власти. Именно мы читаем, что "никакой закон не может иметь своего совершения без утверждения верховной власти". Но утверждение (санкция) закона есть последний из моментов, на которые распадается процесс составления закона, хотя этот момент есть важнейший с юридической точки зрения, ибо санкция монарха сообщает закону обязательную силу. Следовательно, в прочих моментах законодательной деятельности возможно участие других установлений. Это участие признается и нашим законодательством.

§ 15. Процесс составления законов слагается из следующих моментов: 1) момент почина (инициативы), т. е. возбуждения вопроса о необходимости издания нового закона или отмены старого; 2) составление проекта закона; 3) обсуждение проекта и 4) утверждение (санкция) проекта. Движение законопроекта в каждом из этих моментов обставлено известными юридическими условиями, и каждому из них соответствует деятельность различных установлений.

§ 16. О почине закона. Почин закона есть официальное и обращенное к законодательной власти заявление о необходимости издания нового закона или отмены устаревшего и неудобного. Существенная черта этого момента определяется словами: "Обращенное к законодательной власти". Заявления о разных общественных нуждах и неудобствах законодательства, выраженные, например, путем печати, не имеют значения инициативы закона, именно потому, что они не обращены к верховной власти и, следовательно, не имеют официального значения. Поэтому право инициативы рассматривается как самостоятельное право, отличное от права обсуждения законодательных вопросов в обществе и в печати. Почин закона может исходить или от членов самого правительства, или от общества и частных лиц. В первом случае инициатива имеет значение официальной, во втором - частной.

§ 17. Русское законодательство содержит в себе определения о том и о другом виде почина.

а) Почин официальный. Право почина, прежде всего, конечно, принадлежит самому источнику законодательной власти - императору. Ст. 49 Осн. зак. гласит, что "первообразное предначертание законов составляется или по особенному высочайшему усмотрению и непосредственному повелению, или же приемлет начало свое от общего течения дел, когда при рассмотрении оных в Правительствующем Сенате, в Святейшем Синоде и министерствах признано будет необходимым или пояснить и дополнить действующий закон, или составить новое постановление. В сем случае места сии подносят предположения их установленным порядком на высочайшее благоусмотрение".

Первое и самое важное последствие, которое вытекает из смысла этой статьи, состоит в том, что императору принадлежит право предписать тому или другому установлению или особо им назначенной комиссии выработать проект закона, по предмету, им указанному, для внесения его в Государственный совет. Затем, 49 ст. признает право почина за сенатом, синодом и министерствами, т. е. за тремя органами высшей исполнительной власти в государстве. Следовательно, законодательное учреждение - Государственный совет - не пользуется этим правом. Его роль состоит только в рассмотрении уже возбужденных законодательных вопросов. Наконец, 49 ст. указывает самые границы, в которых принадлежит право почина означенным органам исполнительной власти. Именно, - по точному смыслу этой статьи, возбуждение законодательного вопроса может быть сделано Сенатом Синодом и министерствами только с разрешения императора.

Правильность этого вывода подтверждается а) 1-ой ст. Учр. совета министров, указывающей сам путь, которым испрашивается высочайшее разрешение на возбуждение законодательного вопроса*(39), б) ст. 200 Учрежд. министерств*(40). Право почина предоставляется в известной степени и условно и низшим установлениям. На основании 52 ст. Осн. зак. "в случае неясности или недостатка существующего закона, каждое место и правительство имеет право и обязанность представлять о том по порядку своему начальству. Если встреченное сомнение не разрешается прямым смыслом закона, тогда начальство обязано представить Правительствующему Сенату или министерству по принадлежности". Первая часть этой статьи вытекает логически из ст. 281 II т. Св. зак., по коей воспрещается присутственным местам приступать к разрешению такого дела, на которое нет точного и ясного закона. Подчиненным местам не дозволяется брать на себя роль законодателя. В случае неясности или недостатка существующего закона, подчиненное место обязано приостановиться рассмотрением дела и представить возникшее сомнение на разрешение своего начальства.

Вторая часть 52 ст. указывает основание, по которому подчиненные места обязаны представлять свои сомнения начальству. Закон предполагает, что "встреченное сомнение" может возникнуть из недоразумения подчиненного места и, следовательно, еще может быть разрешено силою закона. Последнею инстанцией этих представлений являются сенат и министерства, т. е. два таких установления, которым, на основании 49 ст. Осн. зак., принадлежит право возбуждения законодательных вопросов и вместе с тем право разрешения различных недоразумений, встречающихся при применении закона. Путь, которым должны действовать в данном случае, как Сенат, так и министерства, ясно указывается их собственными учреждениями*(41). Если существующий закон не дает никаких средств разрешить встретившееся сомнение, тогда представляются два средства: или испрошение от верховной власти аутентического толкования (интерпретации)*(42), или издание нового закона*(43). До издания Судебных уставов 1864 г. 52 ст. Осн. зак. имела общее значение, т. е. она одинаково касалась как административных, так и судебных мест. Но со времени Судебной реформы 281 ст. II т. Св. Зак. утратила свою силу по отношению к Судебным установлениям. На основании 12 и 13 ст. Уст. угол. суд. и ст. 9 и 10 Уст. гр. суд., судам воспрещается, под страхом уголовного наказания, положенного за отказ в правосудии*(44), останавливать решение дела "под предлогом неполноты, неясности или противоречия законов". Следовательно, общий порядок возбуждения законодательных вопросов, указанный в 52 ст. Осн. зак., должен был измениться в применении к суду. В настоящее время возбуждение законодательных вопросов, необходимость которого может явиться при рассмотрении дела судебным порядком, предоставляется прокурорскому надзору*(45).

§ 18. Частный почин. Средства официальной инициативы, предоставленные как высшим, так и подчиненным установлениям, далеко не исчерпывают вопроса о почине закона. Закон должен быть действительным выражением общественных потребностей. Для своей силы, законодательная власть должна зорко следить за непрерывным развитием интересов общества и давать им по возможности удовлетворение. Но как бы ни были совершенны средства администрации, одни они еще недостаточны для всестороннего удовлетворения общественным нуждам. Администрация многое может упустить из виду, о многом может судить ошибочно. Вот почему ни одно просвещенное законодательство не ограничивает права инициативы официальными сферами: рядом с почином официальным оно признает право частной инициативы.

В области частной право почина выражается в праве петиций (прошений), подаваемых частными лицами или общественными корпорациями представителям законодательной власти.

Из самого названия заявлений этого рода - прошений, петиций, видно, что они не могут иметь такого юридического значения, как заявления, исходящие от официальных лиц. Когда заявление исходит от лица, принадлежащего к законодательным сферам, вопрос об изменении закона считается официально возбужденным, т. е. подлежащим рассмотрению законодательного учреждения. В чем будет состоять результат рассмотрения, - это другое дело. В данном случае важно то, что вопрос считается возбужденным официально. Напротив, ходатайство, исходящее от частных лиц и обществ, не влечет за собою непременно рассмотрения дела законодательным порядком. Значение этого ходатайства более нравственное, чем юридическое*(46). В России право ходатайства признается, во-первых, за каждым частным лицом, во-вторых, за общественными и сословными собраниями.

Право частных лиц представлять на усмотрение верховной власти свои соображения о применении закона определено в Учреждении комиссии прошений. Учреждение различает жалобы и прошения, подаваемые императорскому величеству через комиссию. Между прошениями оно различает: а) прошения каких-либо наград или милостей и б) прошения с представлением проектов*(47). Из постановлений, относящихся к последнему роду прошений*(48), ясно видно, что эти прошения могут заключать в себе и предложения о законодательных реформах. Ст. 60 гласит, что "если комиссия признает проект заслуживающим внимания*(49), то испрашивает высочайшее повеление на внесение его в Государственный совет".

Право коллективных прошений предоставляется в России сословным и общественным собраниям, притом не в одинаковой степени.

Дворянские собрания могут делать представления о своих пользах и нуждах через губернского предводителя начальнику губернии, министру внутренних дел, а в случаях особой важности адресовать конверты в собственные руки Императорского Величества*(50). Это важное право не предоставлено другим общественным собраниям; они поставлены приблизительно в тоже положение, в какое, по 52 ст. Осн. зак., поставлены подчиненные установления. По Городовому положению 1870 года, городская дума, представляющая собою все городское общество, может ходатайствовать, от имени города, о местных пользах и нуждах пред высшим правительством вообще, причем, конечно, под именем высшего правительства нельзя разуметь верховной власти*(51). Подобное же право предоставлено и земским установлениям*(52). Наконец, крестьянские общества, сельские и волостные сходы, имеют право ходатайствовать пред правительством о своих пользах и нуждах, хотя путь этого ходатайства определен с точностью*(53).

Все означенные права имеют сословное и местное значение, в том смысле, что ходатайство сословных и общественных собраний не должно касаться вопросов государственного устройства и управления и интересов других сословий. Этот принцип подтвержден в высочайшем рескрипте на имя министра внутренних дел, 1865 г., по поводу ходатайства Московского дворянского собрания, ходатайства, признанного незаконным. В этом рескрипте сказано: "Ни одно сословие не имеет права говорить именем других сословий. Никто не призван принимать на себя ходатайства пред Государем Императором об общих пользах и нуждах государства*(54).

§ 19. Составление проекта. Проект закона существенно отличается от простого заявления об изменении закона той или другой части законодательства. Составление проекта предполагает соображение готовящегося изменения со всеми частями действующего кодекса и точное изъяснение всех мотивов, которые привели к этому изменению. Проект должен быть написан в форме закона, т. е. в таком виде, чтобы его применение не представляло никаких затруднений со стороны редакции, и, затем, должно быть точно указано его место в Своде законов*(55). Кроме того, необходимо, чтобы в проекте была означена та перемена, какую он вносит в действующее право.

Проект закона может быть составлен в пояснение или в дополнение известной статьи свода, или в отмену, когда та или другая статья отменяется и не заменяется никакой другой; - в перемену, когда новая статья не прямо, но косвенно ограничивает силу существующей статьи закона; в ограничение, когда прямо определяется, что известная статья свода не будет больше действовать по тем или другим отношениям; наконец, в замену, в том случае, когда прежняя статья закона заменяется совершенно новой.

Все эти требования, конечно, предполагают в составителях проекта известное теоретическое образование и некоторый навык в редакции закона. Поэтому, право составления проекта ограничивается более тесным кругом лиц и учреждений, чем право почина.

Составление проектов может быть поручено или министерству, возбудившему известный законодательный вопрос, или II отделению собственной его величества канцелярии. В случаях особенной важности, именно когда изменение в законодательстве касается разных частей управления и потому требует разносторонних соображений, по особому высочайшему повелению составляются специальные комиссии для выработки проекта закона*(56). Примера изготовления проектов нового закона представителями обществ и сословий мы не встречаем в нашей истории после неудачной попытки комиссии для составления Нового уложения 1767*(57).

§ 20. Обсуждение проекта закона. Говоря об обсуждении проекта закона, необходимо различать два вида этого обсуждения: предварительное и окончательное. Последнее происходит в государственном совете, сущность власти которого в этом отношении мы разберем ниже. Предварительное обсуждение предоставляется разным установлениям. Допуская его, наше законодательство исходит из той мысли, что всякий новый проект должен быть плодом соглашения как бы всех частей администрации. Такое соглашение может быть достигнуто путем всесторонней критики проекта всеми ведомствами, им заинтересованными. Благодаря такому разностороннему обсуждению Государственному совету дается возможность с большею полнотою взвесить все доводы за и против нового закона.

§ 21. Каждый проект закона, прежде поступления его на окончательное рассмотрение, подлежит обсуждению: а) в Совете министров, если законодательный вопрос возбужден в министерстве*(58), "б) во-втором отделении собственной его величества канцелярии. министр входит в сношение со II Отделением "в тех случаях, когда, по важности или роду предмета, он признает то нужным, в прочих же случаях ограничивается сообщением главноуправляющему II Отделением, для сведения, копии с вносимого в Государственный совет представления" (по прод. 1868 г.); наконец в), по силе 201 ст. Учр. мин., проект закона, затрагивающий интересы различных ведомств, должен подлежать предварительному рассмотрению тех министерств, которых он касается.

Ratio legis 201 ст. заключается в том, что министерство вообще, и по законодательным вопросам в особенности, должно составлять одно согласное целое. Согласие разных ведомств по одному и тому же проекту для самого законодательства служит ручательством того, что законопроект не противоречит интересам страны. Впрочем, значение 201 ст. ограничено в настоящее время учреждением Совета министров. Сюда должны поступать на предварительные соображения разные предположения министерств по всем частям их управления.

Следовательно, тот или другой проект реформы, одобренный в совете министров, может считаться одобренным в принципе всеми министерствами.

Рядом с этими официальными средствами обсуждения наше законодательство допускает, кроме того, возможность обсуждения проектов специалистами, общественными и сословными собраниями, в литературе и т.д.

§ 22. Право окончательного обсуждения проекта закона должно быть рассмотрено по его содержанию и по его объему.

Учреждение, которому принадлежит право окончательного рассмотрения законопроекта, должно решить вопрос, в какой мере представленный проект закона может войти в состав действующего законодательства. Этот вопрос предполагает решение, во-1-х, по существу, т. е. со стороны общих начал, выражаемых проектом, и во-2-х, по форме, со стороны редакции проекта.

Из сложности этой задачи видно, что права законодательного учреждения относительно рассмотрения проекта не ограничиваются правом принятия или непринятия его в том виде, в каком он представлен учреждением, выработавшим его. Напротив, учреждение, которому передан на окончательное рассмотрение возбужденный законодательным порядком вопрос, вправе решить его не только на основании представленного проекта, но и на основании всех других соображений, заявленных иными учреждениями или членами самого Государственного совета. Проект закона, после окончательного обсуждения его, может вовсе не соответствовать своей первоначальной форме, и наше законодательство предвидит возможность подобного результата*(59). Возможность коренной переработки проекта закона в законодательном учреждении есть существенное право, предоставленное этому установлению.

Окончательное рассмотрение проекта закона возлагается у нас на государственный совет; это видно из 55 ст. Осн. зак., по смыслу которой "все предначертания законов рассматриваются в государственном совете". То же повторяется в 198 ст. Общ. нак. мин.: "Государственный совет есть средоточие, куда поступают все представления о новых законах. Никакое положение, подлежащее предварительному рассмотрению и уважению Государственного совета на основании учреждения его, не представляется Императорскому Величеству мимо сего совета"*(60). Эти постановления подтверждаются и 23 ст. Учр. гос. сов., исчисляющей те проекты, которые должны быть представлены на высочайшее утверждение не иначе, как через Государственный совет.

Ст. 24 Учр. гос. сов., по-видимому, делает из этого общего правила некоторые изъятия*(61). Из этой статьи видно, что с деятельностью государственного совета конкурируют: 1) министры, по докладам которых разрешаются известные проекты; 2) комитет министров, комитет кавказский и сенат и 3) военный совет и адмиралтейств-совет. В какой же мере эти учреждения ограничивают законодательную деятельность Государственного совета? Из начальных слов 24 ст. видно, что ограничения эти имеют небольшие размеры. Из всей совокупности предметов, предоставленных обсуждению Государственного совета, эта статья делает исключения, которые не относятся к законодательной деятельности или относятся к ней в весьма значительной степени. Так, во-1-х, в учреждении министерств и во всех остальных частях нашего законодательства нет ни одного постановления, по которому бы министры имели право лично от себя подносить проекты законов на высочайшее утверждение. Напротив, 197 и след. ст. Учр. мин., определяя отношение министров к власти законодательной, говорят, что они могут предлагать проекты законов, но должны вносить их на рассмотрение государственного совета. Далее, комитет министров также не есть законодательное учреждение. Он есть высшее учреждение, через которое верховная власть действует в порядке исполнительном. В исполнительном же порядке могут издаваться только изъяснения закона и меры, относящиеся до его исполнения. Наконец, последняя часть 24 ст. говорит о дополнениях и изъяснениях закона и мерах, относящихся исключительно до военного ведомства. Следовательно, военный и адмиралтейств-советы ограничиваются специальным родом дел. Если же они возбуждают какой-либо вопрос, имеющий общегражданский характер, то этот вопрос обсуждается в Государственном совете. Таков, напр., вопрос о воинской повинности. Таким образом, 24 ст. ограничивает не законодательные права государственного совета, т. е. не первые два пункта 23 ст., а совокупность остальных 20-ти. Сами основные законы установляют только одно изъятие из 50 ст., в силу которой "все предначертания законов рассматриваются в государственном совете", именно названное выше изъятие в пользу военного и адмиралтейств-совета (примеч. к 50 ст. по прод. 1868 г.).

§ 23. Из рассмотрения точного смысла 24 ст. мы можем вывести заключение, что Государственный совет по общегосударственным вопросам есть единственное законодательное учреждение. Ни один новый закон и никакая отмена старого закона во всем его объеме не могут быть представлены на высочайшее утверждение иначе, как через это учреждение.

В Государственном совете проект закона проходит две стадии. Каждый проект поступает первоначально в один из департаментов Государственного совета по принадлежности. По общему правилу, все проекты, имеющие общее значение, вносятся в департамент законов*(62). Но это правило имеет исключения. В некоторых случаях проекты закона представляются прямо в общее собрание совета, по рассмотрении его в особых комиссиях, действующих на правах департамента.

Рассмотрение проекта в департаменте Государственного совета имеет целью окончательную его выработку специалистами. При этом департамент пользуется значительными полномочиями. По общему принципу проект закона, внесенный в Государственный совет, не может быть взят обратно без согласия совета. Основание этого правила должно видеть в том, что внесение проекта в Государственный совет доказывает согласие верховной власти с известным предположением в принципе. Затем, при обсуждении проекта департамент может руководствоваться своими собственными воззрениями. Поэтому министр, внесший проект в департамент, не обязан в нем присутствовать*(63).

Но, во всяком случае, департамент, по изложении своего мнения, должен испросить заключения министра. Если последний согласен с этим мнением, то, прежде внесения проекта в общее собрание, подписывает журнал департамента вместе с остальными его членами. В случае несогласия, он может приобщить к рассмотренному проекту особое мнение. Департамент имеет даже право возвратить проект министру для дополнений, справок и т.п. (ст. 51, п. 2.).

Мнение департамента вносится в общее собрание государственного совета во всей его полноте и, если департамент признает нужным, с особым мнением министра (ст. 48). Общему собранию принадлежит право окончательного обсуждения проекта, право принять или не принять этот проект во всем его объеме. Задача голосования в общем собрании заключается в решении вопроса: должен или не должен проект закона быть поднесен на высочайшее утверждение?

§ 24. Санкция закона. Под именем санкции закона разумеется акт верховной власти, которым она сообщает законопроекту обязательную силу закона. Утверждение проекта верховною властью наше законодательство признает существенным условием обязательной его силы. По ст. 50 Осн. зак. "Законы не иначе поступают к предназначенному им совершению, как действием самодержавной власти". Следовательно, право санкции содержит в себе право принять проект или отвергнуть его. В последнем случае самый законопроект теряет всякое значение до тех пор, пока вопрос, им разрешавшийся, не будет вновь возбужден и рассмотрен в законодательном порядке.

Такое безусловное право принимать или отвергать проекты закона в целом их составе есть вообще право всех монархов, не исключая и монархов конституционных государств*(64). Но в монархиях неограниченных, где законодательные учреждения имеют только совещательный характер, монарх не стеснен выработанным проектом. В России государь может, во-1-х, согласиться с мнением большинства или меньшинства членов Государственного совета, во-2-х, положить собственную резолюцию или видоизменить отдельные части проекта.

§ 25. Самая форма утверждения законопроекта определяется 108 ст. Учр. гос. сов. Для объяснения смысла ее надо обратить внимание на некоторые другие статьи наших законов. По ст. 54 Осн. зак., ни один новый закон не может быть издан иначе как за собственноручным подписанием императора. Но в таком подписании нуждаются не одни только законы. На основании 94 ст. Учр. гос. сов., собственноручного высочайшего утверждения требуют: 1) всякий новый закон, устав или учреждение; 2) установление налогов или уничтожение оных, за некоторыми исключениями; 3) возведение в дворянское достоинство, подтверждение в сем достоинстве, лишение его и лишение классных или офицерских чинов за преступления; 4) новые штаты постоянные) разных управлений и ведомств; 5) мнение совета по росписи государственных доходов и расходов; 6) отчуждение частной собственности на государственное или общественное употребление. Отсюда и будет понятен смысл 108 ст. По силе ее, все проекты, содержащие в себе новый закон, устав и учреждение, излагаются в форме указов, манифестов или в иной форме, указанной 53 ст. Осн. зак. (об этих формах см. ниже), и утверждаются собственноручным высочайшим подписанием. Затем, по всем прочим делам, требующим собственноручного высочайшего утверждения, постановления совета обнародываются в форме мнений государственного совета (подробности см. ниже).

Таким образом, 108 ст. этого учреждения различает форму утверждения закона от формы утверждения других актов, также нуждающихся в собственноручном подписании государя. На практике же мы видим, что всякое сколько-нибудь важное законоположение утверждается в следующих формах: а) в форме указа Сенату, в котором излагается кратко содержание нового закона и затем повелевается его исполнить*(65). Самый указ подписывается именем императора. К указу прилагается новое узаконение, утвержденное подписью "быть по сему"*(66). б) Особо важные узаконения обнародываются в виде манифестов, за собственноручным подписанием государя*(67). Санкцией проекта заканчивается движение его в области законодательной. С момента утверждения он получает обязательную силу закона, т. е. в принципе делается общим правилом для известного рода дел. Но действительное приведение в действие закона нуждается в особом акте, именно - в обнародовании закона.

§ 26. Общее юридическое значение этого акта. Юридическое значение акта обнародования закона заключается в том, что с этого момента становится обязательным приведение закона в действие. Ст. 60 Осн. зак. говорит, что "никто не может отговариваться неведением закона, если он был обнародован установленным порядком".

Необходимость этого акта доказывается, во-1-х, тем, что на практике не всегда после утверждения закона начинается приведение его в действие. Иногда сама законодательная власть отделяет эти два момента довольно продолжительным сроком времени*(68). Во-2-х, существенное условие исполнения закона состоит в его общеизвестности. Законодатель вправе требовать исполнения закона только тогда, когда он может предполагать, что известное узаконение действительно получено в данной местности и известно всем, до кого оно может относиться. Вот почему каждое законодательство установляет срок, по истечении которого обнародованый закон считается юридически общеизвестным.

В определении этого срока законодательства европейских государств расходятся. Во Франции момент общеизвестности обнародованного закона определяется тем, что мы могли бы назвать поверстным сроком. Именно - в столичном департаменте закон считается общеизвестным на другой день после его обнародования; в других департаментах - по истечении этого же срока с прибавлением одного дня на каждые десять мириаметров, отделяющих главный город департамента от места, где произошло обнародование*(69). В Германии общий срок действия закона, если в самом законоположении не обозначено другого срока, начинается через 14 дней после того, как закон обнародован в Берлине*(70). Русское законодательство не определяет срока, по прошествии которого закон должен считаться известным. Для применения закона оно требует получения его в данной местности. В этом смысле и редактирована 59 ст. Осн. зак., по которой "закон получает обязательную силу не прежде, как со дня его объявления*(71).

§ 27. Места и лица, облеченные правом обнародования. Политико-юридическая практика всех почти государств выработала правило, в силу которого обнародование законов не предоставляется самой законодательной власти. Это правило основано на принципе разделения властей в государственном управлении. Обнародование закона не есть акт пассивный. Безмолвное применение всякого закона, исходящего от законодательной власти, даже такого, который может оказаться вредным и неудобным к исполнению, не признается ни в одном государстве. Власть, обнародывающая законы, должна быть поставлена в такое положение, чтобы она могла делать представления органам законодательства о неудобствах изданного ими закона. Но эти представления были бы немыслимы, если бы обнародование закона лежало на обязанности законодательной власти. Наибольшие удобства в этом отношении представляют органы власти исполнительной. На них обыкновенно и возлагается обнародование законов. Исполнительная власть должна отвечать за благосостояние каждой местности. Вместе с тем ей дается право делать представления о таких законах, применение которых, по местным условиям, неудобно или вредно.

В Америке, где наиболее резко проведен принцип разделения властей, президент, как глава исполнительной власти, облечен правом обнародования законов. Рядом с этим он пользуется и правом приостанавливать это обнародование, если закон, по его мнению, неконституционен или представляет какие-либо существенные неудобства. Последствием такой приостановки является вторичное рассмотрение закона в конгрессе, и если затем 2/3 голосов, как в палате депутатов, так и в Сенате выскажутся в пользу закона, тогда он получает силу без согласия президента*(72). В старой французской монархии парламенты пользовались правом, при внесении нового закона в общий список узаконений (enregistrement), делать представления королю (remontrance) о несогласии закона с благом государства*(73).

В новейших государствах Европы обнародование закона есть право президента республики или монарха, как главы исполнительной власти*(74). Наше законодательство точно так же отделяет обнародование законов от их издания. На основании 57 ст. Осн. зак. обнародование новых узаконений поручается сенату*(75). Но права его в этом отношении ограничиваются лишь общими узаконениями. Что же касается до постановлений, определяющих только распорядок местного исполнения, то они прямо сообщаются подлежащим местам и лицам*(76). Общие узаконения, вновь вышедшие, присылаются в Сенат в списках. Сенат приказывает печатать их в своей типографии и затем рассылает при указах во все присутственные места, за исключением синода; последний получает новые законы при ведении от Сената и распоряжается обнародованием их по духовному ведомству уже от себя. В губернии, со времени учреждения о губерниях, 1775 г., право обнародования законов принадлежит губернским правлениям*(77).

§ 28. Русское законодательство соединяет с обязанностью обнародования законов известные права. Первое из них есть право делать представления о неудобствах закона. На Сенат это право не распространяется. Правда, он может представлять верховной власти о неудобствах прежде изданных законов*(78), но это правило не касается законов, вновь издаваемых верховною властью. Наше законодательство дозволяет делать подобные представления губернским властям*(79): главный начальник губернии, при получении нового узаконения, может созвать общее присутствие всех палат для совокупного рассмотрения нового закона. Если новый закон окажется неудобным по местным обстоятельствам, палаты по единогласному решению могут представить об этом Сенату. Но в случае подтверждения от верховной власти имеет быть учинено непременное и безмолвное исполнение*(80).

§ 29. Второе право, принадлежащее властям, обнародывающим закон, может быть названо правом хранения законов в обширном смысле. Оно состоит вообще в наблюдении за действительным применением закона по точному и буквальному его смыслу, и обнимает собою следующие права в частности: во-1-х, право при самом обнародовании закона указывать на порядок, способ его применения; во-2-х, силою изданных уже законов разрешать все недоразумения, которые могут возникнуть при применении закона; в-3-х, следить за действительным и правильным применением законов и пресекать всякие злоупотребления в этом отношении.

Это право во всем его объеме принадлежит Сенату*(81). В сенат представляются все узаконения, каким бы порядком они ни вышли и какая бы им ни дана была форма. Сюда вносятся в списках все указы и распоряжения, хотя бы они были даны от верховной власти особенно какому-либо лицу; из этого правила исключаются узаконения, подлежащие особенной тайне*(82). Охранению Сената подлежат те законы, которые обнародываются во всеобщее сведение. Поэтому ни одно общее узаконение не может быть приведено в исполнение прежде представления его в сенат*(83). Эта мысль проводится в нашем законодательстве еще со времени Петра Великого*(84), узаконения которого по этому предмету вошли в новое учреждение сената, изданное в 1802 г.*(85).

§ 30. Форма обнародования законов. Вопрос о форме, в которой обнародуются законы, касается, во-первых, способа, посредством которого они доводятся до всеобщего сведения, и, во-вторых, образа изложения их содержания.

1) Юридическую важность имеет главным образом способ обнародования, потому что от него зависит степень общеизвестности закона, следовательно, по точному смыслу 62 ст. Осн. зак., и степень его обязательной силы. Способ обнародования законов должен соответствовать той цели, для которой установлено самое обнародование, т. е. общеизвестности закона.

В прежнее время, при слабом развитии грамотности и отсутствии орудий печати, доведение закона до всеобщего сведения было чрезвычайно затруднительно. В настоящее время печать доставляет к этому все средства, хотя и теперь правительство нуждается в некоторых дополнительных мерах.

Еще во времена Ивана Грозного указы объявлялись через прочтение их в церквах, на торгах, площадях и в других местах многолюдных собраний. "А велети прокликати по торгам в Москве и во всех городах русские земли и Новгородские и Тверские земли, и по волостем, чтоб истцы и ответчики судиям и приставам посулов в суде не давали", говорит царский судебник*(86). Уложение царя Алексея Михайловича было напечатано и разослано во все города для исполнения. "А закрепя то уложенье руками (т. е. подписями всех присутствовавших на Земском соборе, в котором уложение было принято), указал государь списати в книгу... а с тое книги для утверждения на Москве во все приказы и в городы, напечатать многия книги, и всякие дела делать по тому уложению"*(87). Но напечатание уложения вовсе не доказывает того, чтобы все прочие указы, издаваемые правительством, предавались тиснению. Они рассылались в списках присутственным местам по принадлежности. Только в 1714 г. Петр Великий повелел - все указы, исходящие по генеральным делам, печатать для всенародного известия. Но это правило не всегда исполнялось.

На основании ныне действующих законов сенат рассылает все узаконения в печатных списках.. Ст. 57 Осн. зак. постановляет, "что закон предается от Сената тиснению и посылается присутственным местам и лицам при указах"*(88). В губерниях губернские правления сообщают печатные экземпляры полицейским управлениям*(89). Эти меры, конечно, достаточны для сообщения закону известности в (официальных сферах, сферах присутственных мест и лиц. Но для общенародного сведения необходимы другие меры. Само правительство распоряжается, чтобы важнейшие законодательные акты и распоряжения прочитывались в церквах и на площадях*(90). Кроме того, правительственные узаконения печатаются во всеобщее сведение в официальных изданиях, откуда они могут быть перепечатываемы во всех частных изданиях - газетах, журналах и т. д. С 1 января 1863 г. повелено все манифесты, высочайшие повеления, указы сената, постановления, имеющие силу закона, - все то, что впоследствии должно быть внесено в полное собрание законов российской империи, печатать в особо учрежденном издании - "Собрании узаконений и распоряжений правительства". Оно издается в качестве дополнения к сенатским ведомостям.

§ 31. Обнародование узаконений в их отдельности, по мере того как они исходят от законодательной власти, делает их общественными только до некоторой степени. При современном развитии законодательной деятельности, лицу, даже специально занимающемуся правоведением, трудно найтись в массе отдельных законов, беспрерывно следующих один за другим, из которых последующие часто противоречат предыдущим. Лица, обязанные применять законы и в случае неполноты или неясности их, прибегать к аналогическому и распространительному толкованию, будут затруднены массою отдельных постановлений по одному и тому же предмету, часто исключающим и опровергающим друг друга. При таких условиях чрезвычайно затруднительно определить, какие законодательные начала должно признать действующими, подлежащими применению. Еще затруднительнее найти общую идею, дух законодательства, на которых должно быть основано толкование закона. Не менее затруднительно и положение общества, состоящего из лиц, незнакомых специально с законодательством. Не-юрист, не-практик, оставаясь в полной невозможности познакомиться с массою отдельных узаконений, всегда будет находиться в печальной зависимости от дельцов по всем вопросам юридической практики. Строгое применение правила, по которому обнародованный закон безусловно обязателен, будет фактически несправедливо по отношению к значительному большинству членов общества.

Все эти условия делают необходимым кодификацию законов, составление законодательных сборников. Законодательная власть должна при этом преследовать троякую цель:

а) Выделить из всей массы законодательного материала те положения, которые могут быть названы действующими, свести их в одно целое и расположить в известной системе. До кодификации юрист, судья, администратор часто бывают затруднены вопросом, какое из массы узаконений, часто касающихся одного и того же предмета, должно признать действующим законом. Правда, по общему правилу юридической герменевтики, в случае противоречия законов, закон позднейший отменяет закон предыдущий, но применение этого правила не всегда удобно. Иногда закон позднейший хотя и отменяет закон предыдущий, но не во всех его частях. Отсюда возможность самых произвольных толкований, которые вредно отражаются на интересах государства и правах частных лиц.

б) Вторая цель кодификации заключается в устранении противоречий между различными отдельными узаконениями. Закону дается положительный смысл, которым и должны руководствоваться и судья, и всякий другой практик, применяющий закон.

в) Третья цель - едва ли не самая важная - дать не только официальным учреждениям, но и всему обществу возможность познакомиться с законодательством во всем его объеме и, таким образом, эмансипировать общество из-под тягостной обыкновенно зависимости специалистов-практиков, имеющих, так сказать, монополию знания законов.

Недостатки кодификации, на которые указывают противники ее, далеко перевешиваются ее выгодами*(91). Вот почему большинство европейских государств обратилось к этому способу доставления законам общеизвестности, и каждое государство считает тем совершеннее свое право, чем совершеннее его кодекс.

Россия не отстала в этом отношении от общего движения. Целям кодификации удовлетворяют два сборника русских законов: Свод законов Российской Империи и Полное собрание законов Российской Империи.

Свод законов есть более или менее систематическое собрание действующих узаконений государства. Мы говорим "более или менее", потому что нельзя сказать, чтобы наш свод представлял действительно систематическую обработку нашего законодательства. Он дает внешнюю систематизацию отдельным законоположениям, изданным в разное время, а потому представляющим развитие различных принципов. Эти принципы не примирены в системе свода. Достаточно указать на учреждение сената, развившееся под влиянием идей Петра Великого, и учреждение министерств, которое во многих отношениях идет вразрез с этими идеями. Но, несмотря на эти и другие недостатки, Свод законов, изданный в 1832 году, был важным шагом вперед сравнительно со временем, следовавшем за Уложением царя Алексея Михайловича, когда (особенно в XVIII и начале XIX ст.) законодательство наше представляло полный хаос.

Полное собрание законов содержит в себе исторический материал нашего законодательства, поскольку он служит для него основанием и необходим для объяснения мотивов и смысла действующих законов. Полных собраний два. Первое полное собрание*(92) начинается с Уложения царя Алексея Михайловича (1649 г.), как законодательного памятника, начала которого (особенно в уголовном праве) могут быть названы действующими до настоящего времени, и продолжается до 12 декабря 1825 г., т. е. по день издания первого манифеста императора Николая I. Второе начинается с царствования императора Николая I и продолжается непрерывно до настоящего времени. Каждый том второго Полного собрания законов должен заключать в себе все законы минувшего года.

§ 32. Кодификация законов была мечтою русских законодателей до императора Николая I*(93). После судебников великого князя Ивана III и царя Ивана Грозного Уложение было последним систематическим сводом действовавших законов. В период реформ XVIII и начала XIX ст. Россия обходилась без цельного сборника, хотя правительство постоянно думало о составлении "нового уложения". Первоначально избранный путь, в этом отношении, состоял в том, чтобы, оставив уложение действующим сводом, согласить с ним так называемые новоуказные статьи, именные указы и боярские приговоры, и составить новое уложение.

Первый решительный шаг по этому предмету сделан указом Петра Великого 18 февраля 1700 г., которым предписано снести уложение с последующими законами. На основании этого указа была составлена в 1700 г. палата об уложении, из бояр, думных дворян, стольников и дьяков. До 1703 г. она успела "снести" только три главы уложения и была закрыта. В 1714 г. учреждена новая комиссия, действовавшая по 1718 г. Она составила до десяти глав сводного уложения, которое не имело никаких последствий.

В 1718 г. Петр решился оставить прежний путь и прямо сочинить новое уложение, на основании законов русских, шведских и датских. В 1720 г. составлена для этой цели комиссия из русских и иностранцев. Как и должно было ожидать, эта комиссия ничего не сделала и не могла сделать. Номинально она просуществовала до кончины Екатерины I, но от работ ее не осталось никаких следов.

В царствование императора Петра II, правительство снова попыталось составить русское сводное уложение. Не полагаясь на силы одних приказных людей, оно решилось вызвать земских депутатов (от каждой губернии по пяти). Но эта комиссия прекратила свое существование вместе с царствованием Петра II, не приступив даже к каким-либо работам. Официально она называется комиссией 1728 г. Императрица Анна Ивановна снова возвращается к мысли о сочинении уложения, как на основании русских законов, так и иностранных источников. Учрежденная с этою целью комиссия (1730 г.) действовала без всякого успеха (под именем уложенной комиссии) до смерти императрицы (1740 г.).

Елизавета Петровна первоначально поручила сенату разобрать законы, с целью отделить действующие от недействующих; сенат безуспешно занимался этим делом до 1754 г., когда императрица решилась составить новую комиссию. Императрица объявила в сенате свою волю "сочинить законы ясные, всем понятные и настоящему времени приличные". Учрежденная комиссия распадалась на общую и частные - при коллегиях. Общая комиссия окончила большую часть своих работ (о суде, о делах уголовных и о правах состояний), часть из оконченного поднесла на высочайшее утверждение, которого, однако, не последовало. Частные комиссии ничего не сделали. В 1760 г. учреждена новая комиссия, с вызовом депутатов от дворянства, духовенства и купечества. Эта комиссия сделала еще меньше прежней.

В 1767 г. Екатерина II решилась поручить составление нового уложения особой комиссии, составленной из депутатов: а) от всех сословий, б) от присутственных мест. Всех депутатов было 565. Из них должна была состоять общая комиссия, или общее собрание. Кроме того, для предварительной разработки отдельных вопросов были избраны самими депутатами (по пяти в каждую) пятнадцать отдельных комиссий. Сверх того, действовало еще четыре комиссии: а) для наблюдения за порядком делопроизводства и ревизии проектов, вносимых в общее собрание (комиссия дирекционная), б) для извлечения инструкции из наказов, данных депутатам их избирателями (комиссия наказов), в) для собирания прежних законов по разным предметам и составления из них сводов (комиссия сводов) и г) для исправления слога во всех проектах (комиссия экспедиционная).

Комиссия для составления нового уложения (которую называют также Земским сбором) имела обширное полномочие. Речь шла о сочинении нового уложения для русской империи в самом широком смысле. Комиссия должна была руководиться, 1-е, общими теоретическими началами права и политики, выясненными философией XVIII ст. Главнейшие из этих положений были собраны в знаменитом Большом наказе, данном комиссии императрицею. Здесь встречаемся мы с идеями Монтескье, и др.; 2-е, нуждами местного народонаселения, заявленными в наказах, данных избирателями их депутатам; 3-е, прежними законами по каждому предмету. - Комиссии была обеспечена полная свобода прений.

К сожалению, это прекрасное предприятие императрицы не осуществилось вполне. Комиссия, в полном составе, действовала почти полтора года (с 31 июля 1767 г. по 18 декабря следующего года). Общее собрание было распущено, остались одни частные комиссии, которые успели сделать очень немного.

Благодаря просвещенной деятельности Русского Исторического общества, напечатавшего уже массу сведений, относящихся до этой комиссии, можно, однако, сказать, что многое из того, что было высказано в отдельных наказах и предположениях самой комиссии, вошло не только в законодательные акты ХVIII ст., но и в ныне действующие законы. Благодаря комиссии, законодательство наше усилилось и освежилось новыми элементами, почерпнутыми из народного источника. - Комиссия упразднена в 1774 г. Но в следующем году вышла первая часть знаменитого учреждения о губерниях, содержание которого в значительной степени подготовлено последним Земским собором.

После этой комиссии были учреждены еще две - одна при императоре Павле I (1797 г.), другая при Александре I (1804 г.). Состав их ни в чем не напоминал комиссии 1767 г. Комиссия 1797 г. состояла из четырех членов, под ведением генерал-прокурора. Комиссия 1804 г. состояла из трех экспедиций, под начальством референдариев, и из совета, под председательством министра юстиция. Работы их были вполне безуспешны.

Наконец, в 1826 г., император Николай I преобразовал комиссию 1804 г. во Второе отделение собственной его величества канцелярии; управляющим Вторым отделением был назначен Болугьянский. Но главным действующим лицом в ней был знаменитый граф Сперанский*(94). Государь остановился на мысли о необходимости составить на первый раз Сводное уложение, или Свод всех действующих законов, не приступая к сочинению уложения. Это дело и было выполнено под руководством Сперанского.

В конце 1832 г. Свод законов был готов и получил обязательную силу с 1 января 1835 года.

§ 33. Весь законодательный материал Свода законов расположен в следующей системе: в 1-м томе, части первой, помещены основные законы, заключающие в себе, под именем священных прав и преимуществ верховной самодержавной власти, основные принципы русского государственного устройства и управления. Здесь содержатся: а) положения о существе верховной самодержавной власти (ст. 1 и 2); б) о порядке наследия престола (ст. 3 - 17); в) о совершеннолетии императора, правительстве и опеке (ст. 18 - 30); г) о вступлении на престол, о присяге подданства, священном короновании и миропомазании (31 - 36); д) о титуле и гербе (ст. 37 - 39); е) о вере (ст. 40 - 46); ж) о законах (ст. 47 - 79); з) о власти верховного управления (80 - 81). К основным же законам отнесено и учреждение об императорской фамилии (ст. 82 - 200).

Законы о высших и губернских учреждениях, равно как и уставы о службе гражданской, под не совсем правильным названием законов органических или учредительных, помещены во второй части I тома и в томах - II и III.

Уставы о повинностях военнослужебной и земской, о доходах и имуществах государственных или уставы казенного управления помещены в IV - VIII томах; им присвоено название законов о правительственных силах.

Законы о государственных сословиях или о состояниях изложены в IX т.

Законы гражданские и межевые в - X т.

Полицейские уставы, касающиеся как полиции благоустройства, так и благочиния, помещены в XI, XII, XIII и XIV тт. Уставы государственного благоустройства в XI и XII, уставы благочиния в XIII и XIV.

Законы уголовные изложены в XV т.

Таким образом, Свод законов состоит из восьми частей, коим соответствуют следующие томы свода.

Части Свода тома Свода

1) Законы основные..................1 ч.; I.

2) Законы органические..............2 ч.; I, II и III.

3) Законы правительственных сил.....IV - VIII.

4) Законы о состояниях..............IX.

5) Законы гражданские...............X.

6) Уст. государствен. благоустройства: XI и XII.

7) Устав благочиния................ XIII и XIV.

8) Законы уголовные................ XV.

По мере того, как действующие законы изменяются или законодательство дополняется новыми постановлениями, второе отделение собственной его величества канцелярии издает продолжения Свода к каждому тому отдельно. Так, мы имеем продолжения, после издания Св. зак. 1857 г., - 63, 68, 69, 71 и 72 годов.

§ 34. Издание Свода, кроме других целей, имело задачею на будущее время прекратить разрозненность законодательных актов и отличить постановления, имеющие значение закона, от распоряжений другого порядка. Каждый акт, заключающий в себе новый закон, отмену или дополнение старого, вносится в Свод Законов, в редакции, соответствующей определенным его статьям. Другими словами, Свод должен заключать в себе всю совокупность законов, действующих в данную минуту.

Но беспрерывное движение законодательства, особенно во время, богатое реформами, каково наше, препятствует осуществлению этой идеальной цели. Всегда можно найти известное количество законодательных актов, действующих независимо от общего собрания законов или кодекса. Таковы в настоящее время положения о земских учреждениях, о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости, судебные уставы и т. д. Хотя положение о крестьянах и помещено в продолжении 1863 г. к IX т. Св. зак., но легко заметить, что оно заключает в себе постановления, не относящиеся к законам о состояниях, как, напр., постановления о выкупе земли, об организации крестьянского управления и т. д. Все эти положения, вместе взятые, составляют одно целое, которое в данную минуту еще трудно разместить по соответствующим частям Свода. Еще большую обособленность представляют судебные уставы 20 ноября 1864 г. Составляя сами по себе одно органическое целое, с точки зрения системы - Свода Законов, они содержат в себе постановления, относящиеся к различным частям Свода. Судебные уставы, поскольку они определяют новые начала судоустройства, относятся к законам о государственных учреждениях; поскольку они определяют новые начала гражданского и уголовного судопроизводств, их место в соответствующих частях X и XV т. Новые реформы сделали более наглядным тот факт, что законодательство наше, кроме свода, нуждается в кодексе, в котором все части законодательного материала были бы сконцентрированы в особых систематических уложениях. Может быть, для этого нужно будет возвратиться к мысли Екатерины II о сочинении нового уложения, которое должно состоять в положительной переработке и в исправлении материала, с точки зрения науки права и истории. До тех пор наш свод будет ничем иным, как собранием отдельных актов, без примирения их начал (часто различных) и, следовательно, без строгой системы*(95).

§ 35. Что касается форм отдельных законодательных актов, то они установляются нашим законом, главным образом, сообразно их содержанию, хотя необходимо принять в расчет и другие признаки. Притом надо различат формы, установленные для законов, и формы, в коих изъявляется воля верховной власти в порядке управления. "Законы", говорит 53 ст. Осн. зак., "издаются в виде уложения, уставов, учреждений, грамот, положений, наказов (инструкций), манифестов, указов, мнений государственного совета и докладов, удостоенных высочайшего утверждения". Примечание к этой статье добавляет: "высочайшие повеления в порядке управления изъявляются сверх сего рескриптами и приказами"*(96).

§ 36. Самое полное объяснение терминов, обозначающих отдельные формы законов, сделано графом Сперанским*(97). Основанием для разделения этих форм он принимает различное содержание того или другого вида законов. Этого основания держатся и гг. Андреевский и Ренненкампф*(98). Но одного этого основания недостаточно. В иных случаях форма отдельного закона не зависит ни от его содержания, ни от способа издания его. Так, напр., воля верховной власти, выраженная в указе, может касаться одинаково различных частей законодательства, но форма указа будет одна и та же, несмотря на различие их содержания. Можно сказать, приблизительно, что форма законоположений общих (т. е. обнимающих целые части действующего права) и издаваемых обыкновенным порядком, зависит от их содержания; форма актов, касающихся отдельных, дробных частей действующего права, или издаваемых в чрезвычайном порядке, зависит прямо от способа их издания.

Формы законов, зависящие от их различного содержания, суть: уложение, устав, учреждение, положение, грамота и наказ.

Термин уложение имеет слишком общее значение, а потому не может быть применяем исключительно к отдельным частям законодательства. Уложение есть все законодательство или часть его, приведенные в систему, на основании предварительного исправления и переработки законодательного материала. В этом смысле слово "уложение" соответствует иностранному выражению "кодекс" и противополагается понятию "свода". Таково было наше уложение 1649 г. В новейшее время под именем уложения издана часть уголовных законов - уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г.

Учреждение есть совокупность законов, определяющих устройство и порядок действия известных отраслей государственного управления. Таковы: учреждение сената, учреждение министерств, учреждение о губерниях и т. д.

Под именем устава наше законодательство разумеет совокупность правил управления какою-либо отдельною частью администрации. Напр., уставы таможенный, горный, цензурный и др. На практике, впрочем, наше законодательство не всегда правильно употребляет это выражение. То, что у нас известно под именем уставов, нередко заключает в себе и устав, и учреждение. Причина этого заключается в том, что законодательство, касаясь всякого, сколько-нибудь специального дела или части управления, излагает вместе и порядок управления и учреждение тех мест и лиц, которым оно вверено. Вследствие этого, государствовед обыкновенно должен искать законов "о государственных учреждениях "не только в тех частях свода, которые носят это заглавие, но и в других, где содержатся "уставы". Это, впрочем, обыкновенный недостаток всех законодательств, который вряд ли может быть устранен, потому что издание законов сообразуется с практическими удобствами, а не с теоретическими требованиями науки. Кодекс не может быть издан в форме учебника. Притом, необходимо заметить, что в "уставах" часто содержатся исключительные законы, изъемлющие учреждения, до которых они касаются, от действия общих законов; таков Устав императорских университетов. Подобные законы должны составлять одно целое, быть вместе и уставом и учреждением.

Наказ, по определению гр. Сперанского, есть как бы тот же устав, но в меньшем объеме. "Когда, - говорит он, - устав, не объемля всех случаев данного управления, ограничивается отдельно одною какою-либо частью дел, тогда он носит имя наказа, так что устав есть более или менее полное собрание наказов, а наказ - отдельная часть устава". С этим определением нельзя согласиться ни с теоретической, ни особенно с практической точки зрения. Наказ не может быть признан частью устава, уставом в малом виде, потому что он имеет самостоятельное содержание. Наказ определяет не порядок управления известною частью, как устав, а порядок деятельности известных органов управления, причем он относится обыкновенно к деятельности единоличных властей. Сфера же деятельности этих последних может обнимать различные части управления. Таков общий наказ генерал-губернаторам (1853 г.) и губернаторам. Одно дело определить порядок управления горного, таможенного, акцизною частью, администрацию народного образования и т. п. и другое - определить значение и порядок действий министерской должности вообще, которые и определяются в общем наказе министерствам, составляющем часть учреждения министерств.

Название положения довольно неопределенно в нашем законодательстве. Под именем положения вообще должно разуметь совокупность однородных законов, относящихся к учреждению и способам деятельности неправительственных установлений, а к учреждениям сословным, и общественным и даже к правам состояний. Полный образчик положения, обнимающего права состояния, организацию общественного управления сословия и способы его деятельности, представляет положение о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости (1861 г.). Положение о земских учреждениях (1864 г.) и городовое положение (1870 г.) содержат в себе законы, определяющие учреждение и порядок деятельности установлений земского и городского общественного управления.

К положениям примыкают, до известной степени, грамоты: положение иногда содержит в себе определение прав состояния, напр., положение о крестьянах; грамоты же почти исключительно касаются определения прав состояния, хотя могут содержать и другие определения. Разница между положением и грамотою, главным образом, заключается в том, что под грамотою разумеется всегда акт, установляющий привилегии. Таковы "Дворянская жалованная грамота" и "Городовое положение" 1785 г" Хотя этому последнему официально и присвоено название "положения" и даже под этим названием оно вошло в Свод Законов, тем не менее, юридическая практика и разговорный язык усвоили ему название жалованной грамоты городам. Это название более правильно, потому что с определением права самоуправления городов они поставлены в исключительное, привилегированное положение.

Вся совокупность указанных форм обнимает отдельные части законодательства. Прочие формы не определяются содержанием законов; они могут совмещать самое разнообразное содержание, а потому, для установления между ними различия, необходимо определить способы их издания. Эти формы известны под именем манифестов, докладов и мнений государственного совета.

Под именем доклада и мнения государственного совета всегда разумеется закон, рассмотренный предварительно в совещательных местах и учреждениях и получивший высочайшее утверждение; доклады и мнения государственного совета могут иметь самое различное содержание. Но, по установившейся практике, можно заметить, что они содержат в себе, большею частью, развитие подробностей законодательства или же изъяснение точного смысла закона, пополнение отдельных статей, их замены и отмены.

Что касается указов, то они, подобно мнениям государственного совета, касаются различных частей законодательства, но с тою разницею, что идут прямо от верховной власти и употребляются в весьма различных случаях. Например, указы употребляются иногда, как особенные формы, предписывающие приведение в действие уставов, положений, учреждений и т. д. Но указы могут содержать и отдельные законоположения, исходящие непосредственно от лица императора, независимо от обыкновенной формы издания законов.

Под этот же разряд подходят манифесты. Под именем манифеста разумеется объявление высочайшей воли по какому-нибудь чрезвычайному происшествию или изданию важного законоположения; напр., манифестом возвещаются объявление войны, заключение мира; в такой же форме доведены до всеобщего сведения отмена крепостного права, установление всеобщей воинской повинности.

Рескрипты даются Императором на имя отдельных лиц - министров, членов государственного совета и т. д. Они могут заключать в себе самое различное содержание - изъявление высочайшей благодарности за службу и т. п., но также разъяснение существующих законов и установление новых правил. Такое значение имеет, например, рескрипт на имя министра внутренних дел (1865 г.), которым изъяснялась граница права ходатайствовать о пользах и нуждах, предоставленного сословным и общественным собраниям.

Наконец, высочайшие приказы заключают в себе постановления, касающиеся главным образом распорядка службы, пожалования в чины, различных служебных действий и т. д.

§ 38. Прежде всего необходимо решить вопрос - признает ли наше законодательство различие между законами и распоряжениями, исходящими от верховной власти?

Г. Ренненкампф отвергает это различие. Он говорит, что, по силе нашего законодательства, "все повеления государя суть законы, как бы ни было различно их содержание и внутренняя природа"*(99). Его мнение не может быть принято во всем его объеме. Действительно, все предписания императора, утвержденные его подписью, имеют силу закона. Но, тем не менее, в нашем законодательстве существует раздел предписаний, исходящих от верховной власти, за которыми не признается обязательной силы, равной силе закона. Некоторые распоряжения верховной власти самим законом относятся к разряду административных Правил. Наша практика усвоила им название высочайших повелений. В противоположность законам, для которых необходима письменная форма, они могут быть словесными высочайшими повелениями*(100). Второе внешнее развитие высочайших повелений от законов заключается в том, что словесные повеления императора, могут быть объявлены лицами, уполномоченными на то верховною властью*(101), тогда как всякий закон обнародуется сенатом. Словесные повеления государя поступают в списках в сенат только на хранение.

§ 39. Внешним признакам, отличающим высочайшие повеления от закона, соответствует различие между тем и другим и по самому содержанию.

Содержание словесных повелений, исходящих от Государя, определяется 55 и 66 ст. Осн. зак. Первая определяет компетенцию высочайших повелений положительно, вторая - отрицательно.

По силе 55 ст. "в словесных высочайших повелениях могут быть излагаемы дополнения и изъяснения закона, коими установляется токмо образ его исполнения или определяется истинный его разум".

Эта статья дает довольно обширный объем содержанию высочайших повелений, так как, по мнению весьма многих юристов, аутентическое толкование законов (толкование, исходящее от самой верховной власти) есть как бы новый закон. Но наше законодательство рассматривает толкование законов, как деятельность подчиненную*(102). Вот почему 55 ст. и говорит, что пояснения закона могут быть излагаемы в словесных высочайших повелениях.

66 ст. пополняет определение 55 ст. Она говорит о том, чего не могут касаться высочайшие повеления. На основании ее, словесные высочайшие повеления не могут касаться законов, изданных за собственноручной подписью государя и обнародованных в законном порядке, установления новых налогов, сложения недоимок, отпуска денежных сумм свыше определенного размера, лишения жизни, чести и имущества и возведения кого-либо в дворянское достоинство*(103).

§ 40. Но эти постановления не имели бы никакого практического значения, если бы закон не установил мер относительно охранения существующих законов, изданных за подписью императора. В случае коллизии высочайших словесных повелений с раз изданными законами, первые не приводятся в исполнение.

По силе 77 ст. Осн. зак., каждое начальство, получив от министра предписание, заключающее в себе объявление высочайшего повеления, отменяющего закон или учреждение, изданное за собственноручным подписанием императора, обязано, не приводя его в исполнение, представить об этом министру; если же министр оставит свое предписание в прежней силе, то начальство обязано представить об этом в сенат на окончательное рассмотрение.

Следовательно, 77 ст. налагает на каждое должностное лицо обязанность не приводить в исполнение высочайшего повеления, отменяющего закон, с представлением об этом, в случае подтверждения высочайшего повеления со стороны лица, объявившего его, в 1-й департамент сената. Смысл 77 ст. ясен. Но по редакции своей она требует некоторых разъяснений.

При этом должно иметь в виду, что наше законодательство есть свод, т. е. соединение в одно целое разных предыдущих узаконений с сохранением их подлинных выражений. Даже основные законы, которые должны выражать лишь общие принципы нашего права, не избегли неудобств сводного составления отдельных статей. Поэтому нередко логический смысл основных законов гораздо шире буквального их смысла, вследствие чего они нуждаются в распространительном толковании. То же самое должно сказать и относительно текста 77 ст.

Рассматриваемая статья заимствована из учреждения министерств 1811 (§ 259), т. е. из специального узаконения. Она говорит, во-1-х, об обязанности начальства не приводить в исполнение высочайших повелений, отменяющих закон. Эти слова требуют распространительного толкования. Нельзя допустить, чтобы здесь разумелись только те высочайшие повеления, которыми отменяется закон в целом его составе. Отмена закона может произойти не только путем поставления нового закона вместо прежнего, но и через какое-либо существенное дополнение его. Таким образом, под словами "повеления, отменяющие закон" должно разуметь всякое распоряжение верховной власти, которым ослабляется сила изданного закона. Во-2-х, 77 ст. говорит о словесных высочайших повелениях, объявляемых министром. Но эти повеления могут объявляться, кроме министров, еще другими лицами, уполномоченными на то государем*(104). Следовательно, 77 ст. применяется и к этим последним. Это соображение подтверждается и 66 ст. Осн. зак., где прямо говорится, что никакой закон, за собственноручным высочайшим подписанием изданный, не может быть отменен указом, объявляемым словесно. Из этого общего правила 66 ст. не делает никаких исключений.

Распространительное толкование 77 ст. имеет особенно важное значение в применении к мнениям Государственного совета, приводимым в исполнение без письменного высочайшего утверждения.

По ст. 94 Учр. госуд. сов. высочайшего подписания требуют только некоторые дела. По всем остальным мнения государственного совета, на основании 95 ст. того же учреждения, могут приводиться в исполнение по докладу императорскому величеству. Следовательно, мнения государственного совета, утверждаемые словесно, имеют юридическую силу высочайших повелений, объявляемых председателем совета*(105), а потому подходят под условия, выраженные 55, 66 и 77 ст. Осн. зак. Относить их к разряду законов нет никакого основания*(106). Мы остановились специально на мнениях государственного совета потому, что они представляют наиболее важную форму словесных высочайших повелений, относительно которых может возникнуть какое-либо недоразумение.

§ 41. Под именем распоряжений, исходящих от правительственных мест и лиц, мы разумеем здесь общие административные правила, издаваемые администрацией в разъяснение и развитие действующего законодательства.

Компетенция административных распоряжений в этом смысле определяется 51-ю ст. Осн. зак.

"Никакое место или правительство в государстве не может само собою установить нового закона, и никакой закон не может иметь своего совершения без утверждения самодержавной власти". Примечание. "Меры, приемлемые к исполнению закона или учреждения существующего, и не отменяющие никаких законов предыдущих, но служащие к единому разрешению недоумений или затруднений в образе исполнения, также общие подтверждения существующих постановлений, не составляют сами по себе нового закона".

Таким образом, 51 ст. определяет компетенцию административных распоряжений путем отрицательным. По смыслу ее, всякое постановление, не противоречащее существующему закону и не составляющее само по себе нового закона, может быть издано подчиненным административным местом. К таким постановлениям относятся распоряжения, которыми объясняется образ исполнения известных учреждений, разрешаются недоумения при применении закона и подтверждается сила существующих законов*(107). Следовательно, законодательство исходит из того предположения, что административные распоряжения не могут иметь самостоятельного содержания, что они могут заключать в себе только применение закона в порядке исполнения.

В принципе наш закон действительно, держится этой точки зрения. Вся законодательная и высшая исполнительная власть, по силе наших законов, сосредоточивается в руках верховной власти*(108). В таком же духе редактированы и отдельные постановления, касающиеся Сената и министерств. Сенату вверяется высший надзор за всеми учреждениями империи в порядке управления и исполнения (ст. 2 Учр. сен.). По 26 ст. того же учреждения, 1-му департаменту сената, обнародывающему законы, предоставлено право указывать порядок исполнения законов и разрешать силою их все недоразумения и затруднения, возникающие при их применении. 30 ст. Учр. Сената дает ему право пресекать силою и на основании закона все известные ему злоупотребления при применении закона. Сюда же относится 229 ст. этого учреждения. Далее, 211 ст. Учр. мин. предписывает министрам вносить на разрешение Сената представления о предметах, требующих общего предписания, в тех случаях, когда эти вопросы могут быть разрешены силою существующих законов (в особенности сюда относятся 1, 2, 3 и 6 пп., 211 ст.). Затем, сами министерства рассматриваются исключительно, как исполнители закона. Именно - 190 ст. Учр. мин. гласит, что министерства учреждены на тот конец, чтобы доставить законам скорое и точное исполнение. На этом основании 194 ст. этого учреждения дает министрам право силою закона разрешать, по представлению подчиненных мест, различные недоразумения и затруднения, возникающие при применении закона, и принимать все меры, необходимые для его исполнения (пп. 3 и 4 ст. 194).

§ 42. Но эта идея административного распоряжения по русскому праву, в особенности в последнее время, не имеет практического значения. Право административных распоряжений развилось гораздо дальше тех пределов, которые указаны в нашем законодательстве. В последнее время, преимущественно в нынешнее царствование, весьма многочисленны примеры того, что, при издании отдельных законоположений, администрации или подлежащему органу административной власти дается право издавать распоряжения в развитие изданного постановления, следовательно восполнять закон своими распоряжениями, издавать различные дополнительные правила. В настоящее время некоторые части администрации, в виде опыта, управляются на основании циркуляров и распоряжений министерств*(109). Таким образом, фактически наше законодательство пришло к тем же результатам относительно власти исполнительной и ее распоряжений, к каким в других европейских государствах пришли уже давно.

Этим объясняется интерес, возбуждаемый вопросом о мерах по русскому законодательству для поддержания согласия между законом и распоряжениями, о тех средствах, которыми обеспечивает наше право обязательную силу закона в случае противоречия ему административного правила.

Чтобы понять важность этого вопроса, надо указать на различие в его постановке в прежнее время сравнительно с настоящим.

В прежнее время административное распоряжение, в принципе, не могло иметь самостоятельного содержания. Оно должно было заключать в себе применение закона к отдельным случаям. Переступление за эти границы являлось актом злоупотребления власти и влекло за собой ответственность по уголовным законам*(110). Следовательно, с точки зрения прежней постановки вопроса, важнейшими мерами к поддержанию согласия закона с административными распоряжениями служили более или менее строгие правила об ответственности административных мест. Но в настоящее время за административным распоряжением признается самостоятельное содержание. Оно может быть издано в развитие существующего права; им восполняется действующий закон. При таких условиях вопрос об ответственности отступает на задний план, не теряя, однако, своей важности для тех случаев, когда речь идет о злоупотреблении власти. Относительно административных распоряжений в современном смысле является важным совокупность мер, при помощи которых может быть уничтожена обязательная сила незаконных распоряжений. В настоящее время интересы законности требуют не столько наказания лиц, издавших то или другое неправильное распоряжение, сколько отмены этого распоряжения.

§ 43. Вся совокупность средств отмены незаконных административных правил зависит от одного начала, признаваемого во всяком сколько-нибудь развитом законодательстве, - начала закономерного повиновения. Закономерное повиновение противополагается повиновению пассивному, когда каждое распоряжение, каковы бы ни были его содержание и форма, безусловно обязательно для лиц, его исполняющих. Пассивное повиновение уничтожает всякое различие между обязательной силой распоряжения. Для того, чтобы это различие существовало, необходимо признать обязанность повиноваться распоряжению только в пределах закона.

Вопрос о степени признания закономерного повиновения в нашем законодательстве должен быть рассмотрен: а) по отношению к подчиненным правительственным местам и б) относительно частных лиц, общественных и сословных собраний.

§ 44. В сфере официальной принцип закономерного повиновения был признан еще Петром Великим. Указом 20 января 1724 г. он установил: 1) обязанность не исполнять предписаний начальства, противных закону, под страхом наказания и 2) право представления и протеста со стороны подчиненных мест и лиц, получивших незаконное распоряжение*(111). Первое из этих начал прямо отменяет принцип пассивного повиновения. Оно установляет самостоятельную ответственность подчиненных лиц, которая должна быть признана чрезвычайно важным стимулом для того, чтобы подчиненные установления не чинили исполнения по противозаконным предписаниям*(112). Право представления и протестов установляет возможность совершенной отмены постановления, сделанного каким-либо административным лицом или местом.

Начала, постановленные Петром Великим, легли в основание ныне действующего права. Принцип закономерного повиновения признается всеми частями нашего законодательства, начиная с Уложения о наказаниях.

393 ст. Улож. о наказ. гласит: "За явно оказанное начальству в делах службы ослушание, кроме лишь случая, если бы начальник потребовал чего-либо противозаконного, виновный приговаривается" и т. д.

403 ст. того же уложения восполняет эту статью, установляя самостоятельную ответственность низших исполнительных органов. По силе 403 ст. подчиненное лицо, исполнившее незаконное приказание или желание начальника, подвергается наказанию вместе с начальствующим, но в меньшей степени.

В законах государственных это начало проведено так же логично и в том же смысле. Но постановления этого рода различны, сообразно различию учреждений, которые облечены правом издавать распоряжения.

§ 45. Мы рассмотрим принцип закономерного постановления, во-первых, по отношению к сенату.

76 ст. Осн. зак. говорит: "Если бы в указе, от Правительствующего Сената последовавшем, губернское присутственное место усмотрело что-либо противное законам или интересу императорского величества, то оно обязано, не исполняя указа, представить о том Правительствующему сенату; если же сенат, находя представленное ему заключение или сомнение неосновательным, останется при своем определении, и оное подтвердит, то учинить уже безмолвное и непременное исполнение".

При сопоставлении этой статьи с ее источником*(113), нельзя не придти к заключению, что она нуждается в распространительном толковании. Во-первых, 76 ст. говорит исключительно о праве представления губернских присутственных мест. Генеральный регламент дает это право коллегиям. Правда, в царствование Екатерины II коллегии постепенно закрыты и переведены в губернии под именем палат*(114). Следовательно, с формальной стороны редакторы 76 ст. были правы, заменив слово "коллегия" выражением "губернское присутственное место". Тем не менее, нельзя согласиться, чтобы сила рассматриваемой статьи простиралась исключительно на губернские присутственные места. Основные законы, по идее своей, должны устанавливать общие принципы. Но с точки зрения этих последних едва ли возможно назвать достаточным обеспечение законности распоряжений и указов Сената признанием права представления только за губернскими присутственными местами. В таком случае надо было бы сказать, что на другие присутственные места и другие лица, которые также получают от Сената указы*(115), возложена обязанность пассивного повиновения, что не согласно с общим духом нашего законодательства.

Во-вторых, 76 ст. отступает от своего источника по вопросу о последствии вторичного предписания сената. По смыслу ее за подтверждением указа Сената должно следовать "непременное и безмолвное исполнение". Генеральный регламент также требовал исполнения сенатского указа в случае вторичного подтверждения его со стороны сената, но вместе с тем переносил ответственность на сенат*(116). Коллегии, обязанные исполнить вторичное предписание сената, в то же время обязаны были довести об этом подтверждении до высочайшего сведения*(117).

Основные законы не делают этих оговорок. С другой стороны, в губернских учреждениях имеется 96 ст., которая почти в точности воспроизводит указ 1724 г.*(118). Правда, 76 ст. Осн. зак. говорит об указах, непосредственно исходящих от сената, а 96 ст. губ. Учр. имеет в виду распоряжения, подтверждаемые сенатом, но последствия подтверждения в том и в другом случае слишком различны. Различие это тем более странно, что и та и другая статья опираются на указы, в существе выражающие один и тот же принцип.

Таким образом, вопрос о контроле законодательной власти над распоряжениями, исходящими от быстрого исполнительного установления, каков сенат, в сущности, не разрешен положительно в нашем законодательстве.

§ 46. Обязательная сила министерских предписаний должна быть обсуждена с двух различных точек зрения: во-1-х, с точки зрения содержания министерского распоряжения, т. е. согласия его с законом по самому существу, и, во-2-х, со стороны формальной, т. е. с точки зрения принадлежности его к тому кругу дел, ведение которого предоставлено данному министерству.

1. Вопрос о согласии министерского распоряжения с законом по самому его содержанию разрешается 78 ст. Осн. зак.

Каждое начальство, подчиненное министру, обязано представлять об его распоряжениях, не согласных с законом, прежде всего самому министру. Затем, в случае подтверждения такого предписания со стороны министра, оно обязано представить данный случай на окончательное разрешение в сенат*(119).

2. К вопросу о законности распоряжений министра с точки зрения их внешней компетенции относится 237 ст. Учр. мин.

"Сила всех предписаний министра ограничена тем кругом дел, который установлен для каждого министерства. Эта статья соответствует 217 ст. того же учреждения, в силу которой отдельные министерства не должны входить в управление дел, вверенных другому министерству".

Санкцию этим двум постановлениям дает 238 ст. Учр. мин.

Подчиненные места, получив некомпетентное предписание министра, обязаны, не исполняя его, представить об этом тому министру, до которого дело относится. Таким образом право протеста переходит в заинтересованное ведомство.

Итак, постановления уложения о наказаниях, равно как и учреждения Сената и министерств, одинаково проводят ту мысль, что всякое подчиненное лицо, получившее несогласное с законом предписание, обязано, не чиня по нем исполнения, под страхом ответственности, представить его на разрешение того установления, на которое возложено охранение силы закона, т. е. сената.

Подобные же начала применяются и к распоряжениям, исходящим от губернских установлений, поскольку последние имеют право их издавать*(120).

§ 47. Вопрос о применении принципа закономерного повиновения к частным лицам и общественным установлениям принадлежит к наиболее трудным и щекотливым вопросам государственного права, по той причине, что логическое проведение сказанного принципа предполагает провозглашение государством права частных лиц и обществ открыто неповиноваться незаконным распоряжениям. Ho в такой форме принцип закономерного повиновения не осуществляется и не может осуществиться ни в одном государстве. По справедливому замечанию Бернера, "власть, если она не желает совершенно утратить свой авторитет, не может оставить решения о правомерности своих действий вообще в зависимости от взгляда тех, против которых направлены эти действия"*(121).

Европейские законодательства выработали различные средства применения рассматриваемого нами принципа.

Первое из этих средств может быть формулировано следующим образом: государство, облагая наказанием неповиновение и сопротивление властям, должно предоставить суду право судить о степени законности распоряжений, вызвавших неповиновение и сопротивление, но ни в каком случае не облагая карательною властью административные места, в особенности те, от которых вышли известные постановления. Суд должен иметь право оправдывать или осуждать обвиняемых, согласно с содержанием и степенью законности самого административного распоряжения. При помощи этого средства государство делает недействительными незаконные распоряжения в их конкретном применении, потому что они лишаются уголовной санкции. Суд, признавши известное постановление незаконным, не облагает неисполнившего его наказанием в случае начатого обвинения против того или другого лица. Этим достигается двоякая цель: 1) не подрывается авторитет власти в том смысле, что рассмотрение степени законности каждого распоряжения предоставляется не частным лицам или административным учреждениям, а независимому органу государства - суду; 2) интересы частных лиц обеспечиваются тем, что применение наказания за неисполнение распоряжений зависит от самостоятельного, независимого от исполнительной власти, - власти судебной.

Таким образом, судебный контроль над административными распоряжениями есть первое средство обеспечения их законности.

Но судебный контроль может лишать административные распоряжения обязательной силы только in specie, в применении их к данному случаю. Суду не может было предоставлено право отменять административное постановление в целом его составе. Отмена распоряжения в целом его составе, объявление его юридически ничтожным достигается посредством права жалобы, предоставляемого частным лицам и общественным установлениям. Таковы два средства, которые должны находиться в распоряжении общества для обеспечения частных прав и силы закона.

§ 48. Обращаясь к постановлениям русского законодательства, необходимо иметь в виду, что начало судебного контроля зарождается только благодаря реформам последнего времени. Затем и сознание о праве жалоб, как средстве отмены известного общего административного распоряжения, начинает развиваться также в последнее время. Прежде под именем жалоб разумелись: 1) жалобы на отдельные неправильные распоряжения разных правительственных установлений в применении их к отдельным лицам и 2) прошения об отмене постановлений, но также частные, касающиеся отдельных лиц. Об отмене общих распоряжений не было и речи. Этот последний род жалоб начинает вырабатываться только в наше время, благодаря реформам в области местного самоуправления. Они явились ввиду необходимости дать органам самоуправления возможность отстаивать силу своих положений, своих уставов, на основании которых они действуют, от распоряжений администрации, которые могли бы парализовать эту силу. Наше законодательство касается и того и другого рода жалоб и в этом отношении представляет амальгаму постановлений, составившихся в самое различное время и под влиянием самых разнообразных условий. Остановимся, прежде всего, на праве судебного контроля.

§ 49. Случаи неповиновения и сопротивления власти, во-первых, предусматриваются уголовными законами*(122). Наш закон по крайней мере в принципе, отождествляет эти два понятия, несмотря на очевидное различие между ними.

Сопротивление есть активное противодействие власти, сопровождаемое психическим или физическим насилием. Неповиновение же есть акт пассивный. Оно состоит в неисполнении распоряжения. Понятно, что с точки зрения наказуемости эти действия должны различаться в значительной степени. В особенности различие это выступает в тех случаях, когда самое распоряжение, вызвавшее неповиновение или сопротивление, незаконно. Уголовный закон может применять карательные меры к насильственному сопротивлению даже в том случае, если распоряжение, по отношению к которому оно проявилось, несогласно с законом. Но едва ли справедливо в этом случае облагать наказанием простое неповиновение.

С этой точки зрения рассматриваемый нами раздел Уложения о наказаниях представляется весьма мало обработанным. С самой первой его статьи понятия неповиновения и сопротивления являются равнозначащими.

"Всякий явно и упорно неповинующийся или сопротивляющийся какой-либо власти, правительством установленной, подвергается за сие, смотря по свойству и важности сего неповиновения или сопротивления, наказаниям, в нижеследующих статьях определенным"*(123).

Следующие затем статьи говорят почти единственно о сопротивлении власти, сопровождающемся насилием, восстанием или, по крайней мере, угрозой. Карательные меры налагаются безразлично, было ли требование властей законно или нет.

Исключение составляет одна 273 ст., в которой говорится о неповиновении.

"Если и без всякого явного восстания или сопротивления властям от правительства установленным, несколько человек согласятся не исполнять какое либо предписание сих властей, или уклоняться от исправления каких-либо законных государственных или общественных повинностей, то за сие:" и т. д.

Неповиновение этого рода облагается наказанием также независимо от содержания распоряжений, его вызвавших.

§ 50. Неисполнение распоряжения администрации одним лицом предусмотрено 29 ст. Мир. уст.

"За неисполнение законных распоряжений, требований, или постановлений правительственных и полицейских властей, а равно земских и общественных учреждений, когда сим уставом не определено иного наказания, виновные подвергаются" и т. д.

Ясно само собою, что, во-1-х, 29 ст., как постановление общее, не отменяет силы специальных законов, касающихся неповиновения, следовательно, и 273 ст. Улож. о наказ.*(124). Во-2-х, 29 ст. подвергается исключению в самом Мировом уст., но только относительно меры наказания, а не общего ее характера, который определяется словами "законных распоряжений". Употребление этих слов ясно показывает, что пассивное неповиновение, оказанное одним лицом, преследуется только в случае законности требований властей*(125). К этим условиям применения 29 ст. кассационная практика прибавила еще одно: общеизвестность распоряжения*(126).

Таким образом, мировой устав ввел в наше законодательство впервые понятие судебного контроля над распоряжениями, неисполнение которых преследуется судебным порядком.

§ 51. Между жалобами, о которых говорят наши законы, должно различать: 1) жалобы единоличные, подаваемые частными лицами, и 2) коллективные жалобы, исходящие от сословных и общественных собраний.

Первого рода жалобы служат главным образом средством привлечения должностных лиц к ответственности, в случае совершенного ими преступления по должности, причем к этой цели может присоединиться и просьба о вознаграждении за вред и убытки, вытекшие из совершенного должностным лицом нарушения закона.

Жалобы, как способ привлечения должностных лиц к ответственности, предусматриваются 244 ст. II т. Св. зак., где прямо сказано, что в числе способов возбуждения ответственности должностных лиц могут быть и жалобы, приносимые частными лицами. Сюда же относится 259 ст. Учр. мин. (п. 1), допускающая право жалоб, подаваемых непосредственно императору, как средство привлечения к ответственности министров; 259 ст. соответствует 9-я ст. Учр. ком. прош., разрешающая приносить императорскому величеству жалобы вообще на неправильные действия и распоряжения высших мест и лиц.

§ 52. Общий порядок принесения частных жалоб предусматривается 1085 ст. Уст. гр. суд.*(127). Из нее мы видим, что жалобы на преступления по должности и просьбы о вознаграждении за вред и убытки, причиненные этими преступлениями, приносятся в порядке административном. Они должны быть приносимы тому установлению, от которого зависит назначение обвиняемого на занимаемую им должность. Логическим последствием этого начала было бы то правило, что жалобы на должностных лиц, назначаемых высочайшею волею, должны быть приносимы непременно императорскому величеству. Но наше законодательство делает отступление от этого возможного вывода. Оно распространяет его лишь на лиц первых трех классов*(128). Жалобы на остальных лиц, занимающих должности не выше четвертого класса, приносятся в 1-й департамент сената. В числе этих последних встречаются и лица, занимающие губернские должности, напр., губернаторы. Если бы жалобы на них обращались непосредственно к Государю, то это придало бы местным должностям такое значение, какое даже законодательство, может быть, и не хотело им придавать.

§ 53. Право жалоб на должностных лиц переходит в право иска в том случае, когда речь идет о вознаграждении за вред и убытки, причиненные такими действиями администрации, которые не заключают в себе признаков преступления по должности. Всякое должностное лицо обязано вознаградить частных лиц за вред и убытки, причиненные его действиями*(129). Общий принцип, определяющий правила принесения означенных исков, выражен в 1316 ст. Уст. гр. судопроизводства.

"Вознаграждение за вред и убытки, причиненные нерадением, неосмотрительностью или медленностью должностного лица административного ведомства, отыскивается по общим правилам гражданского судопроизводства, с изъятиями, установленными в нижеследующих статьях".

Отсюда мы видим, что право иска против должностных лиц возможно только тогда, когда действия этих лиц не подходят под понятие превышения или злоупотребления власти (каковы: нерадение, неосмотрительность и медленность). Иски этого рода приносятся по общим правилам гражданского судопроизводства, т. е. подаются в общие судебные установления, именно - иски о вознаграждении предъявляются:

1) против лиц, занимающих низшие должности до девятого класса включительно - в окружный суд;

2) против лиц, занимающих должности от восьмого класса до пятого включительно - в судебную палату;

3) против лиц, занимающих должности выше пятого класса - в кассационный департамент правительствующего Сената*(130).

Изъятия, о которых говорит 1316 ст., заключаются, главным образом, в особенном составе суда, решающего предъявленный иск*(131). Решения постановляются не иначе, как по выслушании заключения прокурора или обер-прокурора, по принадлежности*(132).

Изъятия, установленные для дел этого рода, состоят также в порядке обжалований*(133).

§ 54. Все эти постановления имеют в виду жалобы, приносимые частными лицами на отдельные действия административных лиц, но не касаются отмены какого-либо общего распоряжения правительственного места. Несколько ближе к последнему виду жалоб подходят постановления, содержащиеся в учреждениях губернских. Здесь говорится о жалобах на постановления губернского правления, приносимых в первый департамент Сената*(134). Но под именем этих постановлений в данном случае должно разуметь определения губернского правления, касающиеся отдельных частных лиц, так как порядок принесения жалоб в 1-й департамент Сената определяется общими правилами гражд. судопроизводства.

По отношению к высшим установлениям, каковы министерства, законодательство наше не содержит никаких точных правил о порядке принесения жалоб на их распоряжения, имеющие общий характер. Право Сената принимать подобные жалобы должно вывести из общих статей, определяющих значение сената, как хранителя законов*(135).

§ 55. Гораздо определеннее постановления наших законов о праве коллективных жалоб.

Наше действующее право признает жалобы только установленных законом сословных и общественных собраний. Коллективные жалобы случайного собрания лиц, не имеющего официального значения, не только не допускаются, но и преследуются законом*(136).

Порядок принесения жалоб сословными и общественными собраниями подробно определяется в соответствующих положениях о земских учреждениях (1864 г.), в городовом положении (1870 г.) и в положении о крестьянах (1861 г.)*(137). Земские собрания имеют право приносить жалобы на относящиеся до них распоряжения начальника губернии и высших административных властей правительствующему сенату, по первому департаменту*(138). Подобное же право предоставлено городским думам. Они могут обжаловать всякое распоряжение местных правительственных, сословных и земских властей губернатору, который обязан принять все меры к восстановлению законного порядка. Если же незаконные распоряжения исходят от самого губернатора или министра внутренних дел, тогда жалобы приносятся правительствующему сенату*(139). Право жалоб, хотя в менее определенных выражениях, предоставляется и сельским обществам, и волостным сходам*(140).

Общее начало, проведенное в означенных положениях, заключается в том, что каждое из общественных собраний имеет право обжаловать только распоряжения, относящиеся до специального круга дел, ему переданных. Наше законодательство устраняет возможность общих жалоб; оно держится того взгляда, что ни одно сословие и ни один род учреждений не имеют права говорить за другие учреждения и сословия.

Из всего сказанного нельзя не видеть, что постановления нашего законодательства о праве жалоб находятся в разрозненном состоянии и не подведены под какой-либо общий принцип. Поэтому было бы чрезвычайно полезно, во-1-х, составить из всех отдельных положений по этому предмету такие общие правила, которые могли бы войти в состав наших основных законов, подобно тому, как сюда вошли 77-я и др. статьи, касающиеся права представления высшему правительству несогласных с законом распоряжений, получаемых подчиненными административными органами; во-2-х, соответственно потребностям времени, пересмотреть постановления, относящиеся до деятельности I департамента сената, как верховного административного судилища, в котором нуждается каждое государство, допускающее большую или меньшую самостоятельность административных распоряжений*(141).

§ 56. При определении юридических условий, в которые поставлены распоряжения, исходящие от общественных властей, надо иметь в виду: 1) отношение законодательства к этим распоряжениям, 2) их компетенцию и 3) средства охранения их законности.

Отношение права распоряжений, принадлежащего общественным установлениям, к общей законодательной власти, определяется некоторыми особенностями этого права. Если границы распорядительной власти органов правительственных устанавливаются главным образом ввиду ограждения интересов частных лиц, то в рассматриваемом нами вопросе обеспечение личных интересов отступает на второй план по следующим соображениям: 1) выборное начало, на котором построены общественные установления, делает весьма основательным то предположение, что общественные собрания выражают желания своих доверителей и что, следовательно, постановления их являются с согласия целого общества; 2) действие мер, установленных известным общественным собранием, распространяется не только на местное народонаселение, но и на самих членов этого собрания. Отсюда понятно, что практически личные интересы реже могут придти в столкновение с распоряжениями общественных собраний, чем с постановлениями властей административных. В данном случае закон более заинтересован ограждением силы общих узаконений и интересов правительственных. С точки зрения этого начала и определяется отношение распорядительной власти общественных собраний к общей законодательной власти.

Право распоряжений, предоставленное земским, городским собраниям и т. п. общественным властям, является делегацией власти верховной, которая, на основании общих законов, сосредоточивает в себе всю сумму законодательной власти. Самое понятие делегации предполагает ограниченность тех прав, которые могут быт предоставлены общественным установлениям. Общая законодательная власть, по идее своей, неограниченна, в том смысле, что всякий предмет общественного интереса может быть объектом ее законодательных норм. Напротив, распорядительная власть общественных собраний, делегированная властью правительственною, по самому существу своему, должна вращаться в определенных границах. Она должна а) касаться тех предметов, которые прямо перечислены в их положениях и уставах, и б) по отношению к этим предметам общественные собрания облечены только определенною степенью власти.

Из природы власти, предоставляемой общественным собраниям, сама собою вытекает необходимость правительственного надзора за местами и лицами общественного управления, как главнейшего средства обеспечения законности их постановлений. Этот надзор должен иметь в виду: а) согласие местного постановления с общими законами страны, б) с материальными интересами правительства и в) законно приобретенными правами и интересами частных лиц.

§ 57. Вопрос о праве местных общественных властей на издание известных распоряжений возник в нашем законодательстве весьма недавно. Он явился только со времени реформ нынешнего царствования в области местного самоуправления. В прежнее время даже привилегированное собрание, собрание дворянское, не имело права издавать какие-либо общие распоряжения, обязательные для целой местности или для членов дворянского сословия. Главный предмет занятий дворянских собраний состоял в избрании лиц на разные общественные должности, замещение которых было предоставлено дворянству*(142). Кроме того, они имели право делать постановления, касающиеся составления дворянских капиталов на различные потребности дворянского общества*(143).

Отсюда видно, что дворянские собрания не были административными установлениями, которым бы было предоставлено право издавать распоряжения по известной части управления.

С таким характером являются впервые земские учреждения. Они были признаны установлениями административными, т. е. такими общественными собраниями, которым передано от правительства осуществление различных задач управления*(144). Отсюда вытекает право их на издание распоряжений. По ст. 65 Пол. о земск. Учр. "земским собраниям принадлежит распорядительная власть и общий надзор за ходом дел..." Характер этой власти определяется 66 ст. того же положения: "губернские земские собрания могут издавать обязательные для местных земских учреждений той же губернии постановления, а уездные земские собрания давать, с своей стороны, инструкции уездным управам своих уездов, равно как подчиненным им лицам, собственно о способе исполнения постановлений губернских собраний, с тем: 1) чтобы означенные постановления и инструкции ни в каком случае не выходили из круга предметов, предоставленных ведению земских учреждений, и 2) чтобы они ни в чем не были противны существующим общим узаконениям и настоящему положению".

По точному смыслу этой статьи земские собрания вправе издавать распоряжения, обязательные для самих земских учреждений, им подведомственных, т. е. для земских управ и других исполнительных властей, действующих под их надзором. Но отсюда никак не вытекает права их издавать какие-либо постановления, обязательные для всех жителей губернии или уезда.

Исключение из этого правила явилось в 1873 г., когда высочайше утвержденным мнением государственного совета земским учреждениям дано право издавать, с утверждения губернатора, обязательные для местных жителей постановления, касающиеся предосторожности от пожаров. Этот специальный закон служит подтверждением общего правила, выраженного в 66 ст.

Гораздо больший объем прав в этом отношении принадлежит городским общественным установлениям. Они призваны к заведыванию городским хозяйством и благоустройством. Следовательно, на них возложена обязанность ведать город не только как известную имущественную единицу, но и заботиться об общих условиях благосостояния этой единицы. Отсюда логически вытекает право городской думы издавать обязательные для местных жителей распоряжения, касающиеся городского благоустройства*(145).

Наконец, сельским обществам и волостным сходам предоставлено право делать постановления, относящиеся только до крестьянского общества. Сельский сход пользуется правом совещания о хозяйственных нуждах, благоустройстве, призрении бедных и обучении грамоте, раскладке податей и т. д.*(146). Сельские общества постановляют приговоры относительно способов пользования мирскою землею, мирских расходов, взыскания недоимок и т. п. Ведению волостного схода подлежат все вообще предметы, относящиеся до хозяйственных и общественных дел волости; на его обязанности лежит принятие мер общественного призрения, учреждение волостных училищ и пр.*(147). Кроме того, практика ввела и другого рода приговоры, которые могут постановлять крестьянские общества; сюда относятся, напр., приговоры о непосещении питейных заведений.

§ 58. Меры, которые обеспечивают законность распоряжений общественных властей, чрезвычайно разнообразны. Они зависят от тех условий, в которые поставлено то или другое общественное собрание*(148).

Средства ограждения силы общих законов различаются по степени самостоятельности, которую закон желает предоставить тем или другим установлениям. В некоторых случаях законность постановлений общественных собраний обеспечивается правом правительственного просмотра и протеста. Такой порядок принят, напр., по отношению к земским учреждениям. В иных случаях законодательство принимает более решительные меры и ставит издание известных распоряжений в зависимость от утверждения правительственной власти. Такие меры приняты, главным образом, относительно распоряжений городских учреждений и учреждений крестьянских.

Интересы частных лиц обеспечиваются двояким образом: а) в случае нарушения гражданских прав отдельных лиц, нарушенных действием общественных властей, установляется право иска на общих основаниях; б) если же речь идет о незаконности распоряжения в целом его составе, частным лицам предоставляется право жалобы или установлению, на которое возложен надзор за действиями общественных собраний, или, в более важных случаях, в 1-й департамент правительствующего сената.

§ 59. А. Отношение закона к судебному решению вообще*(149). На первый взгляд нет ничего легче, как определить отношение судебной власти к власти законодательной. Судебное решение должно заключать в себе применение общего закона к частному случаю. Таково ходячее воззрение на содержание судебного решения. Этим воззрением определяется и обыденный взгляд на права и обязанности судьи. Если судебное решение по идее своей есть только применение закона к частному случаю, то судья, очевидно, должен быть пассивным органом закона и деятельность его исчерпывается, так сказать, механическим его приложением.

Но такой взгляд верен только в самых общих чертах.

Конечно, судебное решение должно быть основано на законе, потому что суд всегда должен руководиться волею законодателя, выраженной в той или другой форме.

Затем, судебное решение не может заключать в себе никакого общего правила; сила его исчерпывается приложением к данному случаю. Но отсюда никак не следует, чтобы деятельность судьи была деятельностью пассивною. Каждый отдельный случай, взятый непосредственно из практической жизни, представляет столько индивидуальных черт, что судья должен иметь немало теоретических и практических сведений для определения того, какой закон относится к данному случаю. Правильное избрание закона из всей массы законодательного материала предполагает немало юридического такта. Затем, вопрос об объеме, в котором известная статья может быть применена к предусмотренному ею случаю, часто является сложным и трудным.

К затруднениям, возникающим из факта индивидуальных различий отдельных случаев, предусмотренных одним нашим законом, присоединяются еще затруднения, возникающие из недостатков самого законодательства. Во-первых, текст закона часто весьма неясно выражает мысль законодателя; во-вторых, данная статья может быть редактирована таким образом, что множество отдельных случаев не будут подходить под ее буквальный смысл, но, очевидно, соответствуют ее логическому смыслу, намерениям законодателя*(150). Наконец, в-третьих, судья встречается иногда с решительным пробелом в законодательстве и, для разрешения данного случая, должен сам стать на место законодателя*(151). Таким образом, судебное решение требует ряда особых приемов, совокупность которых носит общее имя толкования законов (interpretatio, Auslegung); изъяснение смысла закона, содержащееся в судебном решении, есть особый и самостоятельный элемент права. Раз постановленное решение может влиять на способ применения закона к другим однородным случаям, служить образцом истолкования закона. Такова сила прецедента. Этого мало. Судебная интерпретация в тех случаях, когда судебное место восполняет пробел в законодательстве (решение по подобию), делается самостоятельным источником права, конкурирует с законодательством*(152).

§ 60. Эти факты указывают на практическую необходимость толкования законов. К ней должно присоединить и юридическую обязанность государства дать суду право толкования.

С установлением государственной власти задача правосудия сосредоточивается в руках ее органов. Правосудие становится исключительным правом государства, устраняющим самосуд, самоуправство. Но этот факт налагает на государственную власть определенную обязанность, исполнения которой граждане вправе от нее ожидать. Именно, граждане вправе требовать, чтобы каждое дело, находящееся в данную минуту в судебном разбирательстве, было разрешено при помощи наличных средств законодательства. Право это вытекает из оснований двоякого рода: первые из них могут быть названы внешними, количественными, вторые - внутренними, качественными.

Первое, чисто внешнее, основание состоит в необходимости немедленно охранять или восстановлять права, как скоро они нарушены, и разрешать вопрос о спорных правах. Отсрочка правосудия, как это доказывает пример недавних лет, вредно, даже гибельно отражается на интересах тяжущихся и подсудимых.

Как ни важно это основание, но значение его отступает пред силою второго, внутреннего и более юридического основания. Представление дела, находящегося в судебном разбирательстве, на разрешение законодательной власти видоизменило бы природу судебного решения и противоречило бы началу разделения властей. Судебное решение, по природе своей, есть применение существующих законодательных норм к отдельному случаю. Посему такое решение может быть только актом власти подзаконной, стоящей ниже закона и обязанной руководствоваться его предписанием. Таким положением судебной власти обеспечивается твердость личных и имущественных прав граждан. Граждане вправе ожидать, что к ним будут применяемы только законы, существовавшие в момент совершения ими различных действий, законы, которыми они сами руководствовались в своей жизни. Когда законодательная власть принимает на себя обязанности судьи, все эти условия легко могут быть разрушены. Законодательная власть поставлена выше закона. Как бы она ни стремилась, при постановке своих решений, ограничить себя правами власти судебной (т. е. руководствоваться смыслом существующего законодательства), ее решения легко могут перейти (и часто переходили) в новые законы, применяемые ex post facto, т. е. с обратною силою. Как ни опасно может быть право судебного толкования, но участие законодательной власти в отправлении правосудия еще опаснее, ибо оно не согласно с общими началами права.

Таким образом, нельзя не приветствовать принципа, установленного судебными уставами, принципа, по которому суд не вправе откладывать решения, под предлогом неполноты и неясности закона, и по которому каждый процесс должен закончить свое течение в пределах судебного ведомства.

Обращаясь к постановлениям нашего законодательства о праве судебного толкования, мы рассмотрим: а) объем прав, предоставленных судебной власти в деле толкования законов, и б) силу судебного толкования в его отношении к законодательной власти по русскому праву.

§ 61. О праве судебного толкования. Право судебного толкования определялось в нашем законодательстве в разные времена различно. Одни узаконения, касающиеся этого предмета, вышли из воззрений предшествовавшей эпохи, другие - суть произведения взглядов нашего времени.

Первым источником, под влиянием которого сложились постановления нашего законодательства о праве судебного толкования, является знаменитый Наказ Екатерины II. Идеи Наказа по отношению к праву толкования очень определенны. В принципе, он, безусловно, восстает против права толкования. По его мнению, нет ничего опаснее юридической поговорки, что должно держаться смысла закона, а не его буквы; отрешение от буквального смысла закона открывает широкую дорогу судебному произволу, против которого Наказ восстает всеми силами*(153). Затем все его рассуждения клонятся к доказательству той мысли, что законы должны быть написаны самым ясным и точным языком, что "уложение, все законы в себе содержащее, должно быть книгою весьма употребительною и которую бы за малую цену достать можно было наподобие букваря*(154). Сила высказанных выше мыслей ограничивается, следовательно, известными условиями, при которых можно требовать от судей только механического применения изданных законов. Оно возможно именно тогда, когда законы написаны самым точным и ясным языком и предусматривают каждый отдельный случай со всеми его индивидуальностями. Но это задача более чем невозможная, и задача, к которой не стремится ни одно законодательство.

§ 62. Идеи Наказа имели положительное влияние на позднейшее законодательство, на те узаконения, из которых составилась 65 ст. наших основных законов. Приводя ее здесь вполне, мы считаем нужным разделить ее на две части, различные по содержанию:

1) Законы должны быть исполняемы по точному и буквальному смыслу оных, без всякого изменения и распространения. Все, без изъятия, места, не исключая и высших правительств, должны утверждать определения свои на точных словах закона, не переменяя в них без доклада императорскому величеству ни единой буквы и не допуская обманчивого непостоянства самопроизвольных толкований".

2) "Но если бы где-либо, по различию буквального смысла узаконений, встретилось затруднение в избрании и приложении закона к рассматриваемому делу, - в таком случае, по невозможности согласить буквальный смысл закона с таковым же другого, самая необходимость предписывает, особенно в высших местах, следовать общему духу законодательства и держаться смысла, наиболее оному соответствующего".

Первая часть 65 ст. составлена под влиянием идей Наказа, откуда даже заимствовано выражение, "не допуская обманчивого непостоянства самопроизвольных толкований"*(155). Она, очевидно, исходит из того предположения, что судья имеет пред собою закон, настолько ясный и точный, что всякое отступление от его буквы будет злоупотреблением судейской власти. В этом духе составлены узаконения, на которых основана первая часть 65 ст. Все они изданы по поводу явных нарушений "точного и ясного" смысла закона*(156). Они не предусматривают случая неясности или противоречия законов. Он предусмотрен узаконениями, на коих основана вторая часть 65 ст.

Вторая часть 65 ст. предусматривает именно случай противоречия нескольких законов, относящихся к одному и тому же делу, когда, следовательно, речь идет не о толковании закона, но об избрании между несколькими узаконениями одного, для применения его к данному случаю.

Сенатский указ 1823 г., октября 31, вполне подтверждает этот смысл второй части 65 ст. Сенатский указ содержит в себе высочайше утвержденное мнение государственного совета по делу статского советника Ленивцева*(157).

Ленивцев обвинялся в различных злоупотреблениях по откупам, которые он имел в вологодском наместничестве. Для суждения о поступках Ленивцева и произнесения над ним приговора, судебные места имели пред собою несколько узаконений, из которых нельзя было вывести какого-либо общего начала*(158). Разноречие законов произвело разногласие в судах и самом сенате. Дело поступило, наконец, на рассмотрение государственного совета. Последний нашел, что, во-1-х, прежние узаконения отменяются последующими, и, во-2-х, что при противоречии законов, правительственные места, в особенности высшие, обязаны руководствоваться общим духом законодательства. Это мнение изложено словами, вошедшими в текст 65 ст.

Из характера случая, рассмотренного государственным советом, ясен и объем прав, предоставляемых судебным местам 65 ст. Судебное толкование применяется для разрешения противоречия между отдельными узаконениями существующими, т. е. предусматривающими данный случай, но предлагающими различные способы к его разрешению.

§ 63. Таким образом, судебная интерпретация, по точному смыслу 65 ст., не могла восполнять недостатков законодательства в случае неполноты закона, неясности его или пробела. Еще в законодательстве Екатерины II окончательно утвердилось начало, по которому отсутствие точного и ясного закона обязывало судебные места приостановить решение дела и представить его на разрешение в законодательном порядке*(159). Это правило подтверждают: 227 ст. Учр. Сен., где изображено: "сенат не приступает к решению таких дел, на которые не окажется точного закона, но, во всяком случае, требующем издания новых, или пополнения, или перемены существующих узаконений, составляет проект разрешения, и все дело, по ст. 205, вносится министром юстиции, с его заключением, к Императорскому Величеству через государственный совет".

Данная статья, предоставляя Сенату право почина по поводу усмотренных им недостатков закона, прямо лишает его права самостоятельно для данного дела восполнять эти недостатки посредством распространительного толкования и, тем более, посредством аналогии. Приостановка дела есть непосредственный результат неимения точного закона.

Затем, по силе 281 ст. II т. Св. Зак. "никакое судебное место не может решить дела, если нет на оное ясного закона; в сем случае судебные места в губерниях обязаны представлять губернскому начальству, которое, сделав предварительно в общем присутствии губернского правления и палате совещание, доложит о том правительствующему сенату".

§ 64. Начало, о котором идет речь, не было выдержано во всех частях нашего законодательства. В области права уголовного, по-видимому, допущено исключение, из которого впоследствии выросло представление о праве судебных мест решать уголовные дела по подобию. Факт этот замечателен тем более, что большинство криминалистов и большинство законодательных кодексов не допускают аналогии именно в делах уголовных. Он может быть объяснен только путем историческим.

Прежде всего необходимо заметить, что наше уголовное законодательство (XV т. Св. Зак.) имеет характер свода. В состав его вошли самые разнообразные узаконения, существовавшие в прежнее время, в том числе и постановления с неопределенной санкцией. Наказание назначалось общими выражениями: "наказать яко преступника указов" или: "по всей строгости законов", или: "до чего доведется" и т. д. При существовании таких безусловно неопределенных статей явилось большое затруднение определить объем прав судьи при постановлении приговора, на основании подобных узаконений. С одной стороны, законодатель не мог отнести их к разряду "точных и ясных" законов, уполномочивающих судебное место постановлять приговоры самостоятельно. Но, с другой стороны, они были ясны и точны в том отношении, что ими прямо предусматривалось действие, подлежащее судебному рассмотрению. Предписать судебной власти откладывать рассмотрение дела не было никакого основания; но, сообразно изложенному выше принципу, законодательство наше должно было ограничить право судьи в определении меры наказания. Эта цель и была достигнута XV т. Св. Зак. На основании 104 ст., судебное место принимало к своему разбирательству действие, предусмотренное одною из означенных статей, определяло меру наказания, соображаясь со статьями Свода, предусматривающими действия, наиболее сходные с данным, но, не приводя своего решения в исполнение, представляло его на усмотрение высшего места*(160). В этой статье нельзя видеть (как это делает современная судебная практика) зародыша права решения по аналогии.

По смыслу ее, дело решалось на основании закона, и только мера наказания определялась судом по подобию с другими статьями уголовного кодекса. Вместе с тем решение не вступало в законную силу, а представлялось на усмотрение высшей власти.

§ 65. Из 104 ст. вышла 151 (прежняя 155) ст. ныне действующего уложения о наказаниях. Необходимо заметить, что роль 151 ст. ничем не отличается от роли ст. 104 прежнего Свода Законов. Известно, что составители уложения не решались составить действительно нового и самостоятельного кодекса уголовных законов. Называя свой труд уложением, они остались в области работ сводных. Вот их собственные слова: "Уложение, - говорят они, - долженствовало быть и есть не что иное, как собрание очищенных, приведенных в порядок и ясность, дополненных и во многом исправленных, но однако ж в общем составе своем прежних уголовных наших законов. Оно, в некотором смысле, занимает среднее место между обыкновенным сводом и тем, что в наше время именуется новым кодексом законов. Редакторы желали бы иметь право назвать его сводом усовершенствованным"*(161). Но в юридическом смысле не может быть речи о чем-то среднем между уложением и сводом. В сущности уложение осталось сводом. В качестве собрания прежних уголовных законов наших, уложение приняло в себя и 104 ст. XV т. (155 ст. улож.). Нельзя было не признать необходимости такой статьи в новом уложении. Неопределенная санкция уголовных законов, вызвавшая необходимость 104 ст. в прежнем своде, не исчезла и в новом уложении. Она приняла только другую форму*(162). Таким образом, легко убедиться, что 155 ст. (впоследствии 151) не установляла никаких других прав, кроме определенных уже 104 ст. Видоизменилась только редакция, сообразно потребностям "усовершенствованного" свода; 155 ст. редактирована следующим образом: "Если в законе, за подлежащее рассмотрению суда преступное деяние нет определенного наказания, то суд приговаривает виновного к одному из наказаний, предназначенных за преступления, по важности и роду своему наиболее с оным сходные; но, не приводя таковых приговоров своих в исполнение, представляет о том без замедления, по установленному порядку подчиненности, на рассмотрение правительствующему сенату". По существу, это та же 104 ст., но только в обобщенной форме, скрывающей ее историческое происхождение.

Вопрос о точном смысле 155 ст. возник с изданием судебных уставов и новым изданием уложения о наказаниях (1866 г.), где 151-я ст. (прежняя 155 ст.) редактирована уже в том смысле, что приговоры, на основания ее постановленные, не представляются Сенату, а получают законную силу.

§ 66. Судебные уставы 1864 г. отменили старый принцип права толкования и заменили его новым, диаметрально противоположным.

Новый принцип изложен в известной 13 ст. Уст. уголовн. судопр., которой соответствует 10 ст. Уст. гражд. судопр.*(163). "Воспрещается останавливать решение суда под предлогом неполноты, неясности или противоречия законов. За нарушение сего правила виновные подвергаются ответственности, как за противозаконное бездействие власти". Новое начало, установленное этими статьями, приводит к последствиям двоякого рода: первое из них мы назовем ближайшим, непосредственным, прочие косвенными, хотя и неизбежными.

13 и 10 ст., взятые изолированно, без отношения к прочим частям судебных уставов, содержат в себе только одно требование, именно, что по каждому делу, находящемуся в судебном разбирательстве, должен быть постановлен приговор какого бы то ни было содержания. Принцип этот противоречит прежнему правилу, гласившему, что суд не приступает к решению дела, на которое не было "точного и ясного закона". Больше ничего новое правило, взятое само по себе, не заключает. Требование, изложенное в нем, чисто внешнее, формальное, не касающееся существа и содержания судебного решения. Оно будет совершенно выполнено, если уголовный суд, не имея пред собою "точного" закона, предусматривающего поступок, находящийся в разбирательстве, постановит приговор оправдательный*(164). Закон воспрещает суду возбуждать во время производства дела законодательные вопросы и откладывать дело впредь до их разрешения. Законодательный вопрос может быть возбужден независимо от судебного решения, которое должно состояться на основании существующих законов. Таков точный смысл 136 ст. Учр. суд. уст.: "Если при решении дела судом обнаружена неполнота закона и прокурор окружного суда признает необходимым возбудить законодательный вопрос, то, независимо от решения дела судом, на основании уставов уголовного и гражданского судопроизводства, доносит о замеченной неполноте закона прокурору судебной палаты, от коего зависит представить возбужденный вопрос на усмотрение министра юстиции".

§ 67. Но понятно само собою, что обязанность, возложенная ныне на суд, постановлять решение, не обращая внимания на несовершенство закона, должна влиять косвенно и на материальную сторону решения, т. е. должна расширить право суда в отношении толкования закона. Оставить суд при прежних средствах толкования, в узкой рамке прав, очерченных 65 ст. Осн. зак., было бы невозможно, в виду нового объема обязанностей, возложенных на суды. Необходимо только определить размер этих прав, как ввиду общих начал права, так и в виду начал положительного русского права. При этом необходимо заметить, что как наука, так и законодательство не могут установить общей нормы для интерпретации всех частей права. Объем права толкования должен зависеть от свойств закона, подлежащего толкованию. В этом отношении необходимо провести границу между гражданским и уголовным законом.

1) Решение, постановленное судом по делу гражданскому, в большинстве случаев содержит в себе определение, кому, на основании существующих законов, принадлежит спорное право. При разрешении этого вопроса судья не может быть поставлен в зависимость от одного буквального смысла узаконений, относящихся к тому или другому разряду институтов и правоотношений. Право, подлежащее в данную минуту судебному разбирательству, могло возникнуть из отношений, хотя не предусмотренных прямо существующими законами, но составляющих их естественное последствие*(165). Формы гражданских правоотношений развиваются быстро, особенно в некоторых их отраслях, например в отношениях торговых*(166); никакое законодательство не может идти, шаг за шагом, за развивающимися формами гражданских сделок. Лишая суды права разрешать возникающие из них столкновения по аналогии, законодатель оставил бы без охраны самые законные права, сделки, не противоречащие ни общему смыслу положительного законодательства, ни началам общественной нравственности. Вот почему предоставление гражданским судам не только права толкования законов, но и права разрешения дел по аналогии есть необходимость, вызываемая всеми условиями современного правосудия*(167).

Этой цели и соответствует постановление 10 ст. Уст. гражд. суд. Гражданские суды не вправе останавливать решения под предлогом не только "неполноты, неясности или противоречия законов", но и их недостатка, т. е. совершенного пробела законодательства по известному предмету. Важность права, возникающего из этой обязанности гражданских судов, очевидна. Разрешая вопрос о принадлежности спорного права, суды могут, для отдельных случаев, восполнять пробелы законодательства, руководствуясь общим его смыслом. Таково требование 9 ст. Уст. гражд. суд.

"Все судебные установления обязаны решать дело по точному разуму существующих законов, а в случае их неполноты, неясности, недостатка или противоречия, основывать решения на общем смысле законов".

2) Уголовное правосудие поставлено в другие условия. Между тем как предметом гражданского правосудия является вся масса частных правоотношений, беспрерывно развивающаяся, а потому не всегда предусмотренная положительным законом, предметом уголовного правосудия является строго определенный круг действий вообще и в частности предусмотренных уголовным законом. Действия эти называются преступлениями. В идее преступления содержится понятие действия, воспрещенного уголовным законом под страхом наказания, следовательно, непременно, предусмотренного законом, без формального запрета которого данное действие и не было бы преступлением. Nullum crimen sine lege. Этим коренным правилом сам собою разрешается вопрос о допустимости аналогии в делах уголовных. Идея преступления, не предусмотренного законом, заключает в себе логическое противоречие - есть non sens. Допустить аналогию в делах уголовных значило бы признать, что суд имеет право объявить in specie преступным то, что не запрещено законом in gеnеre. Конечно, нельзя назвать пробелом или молчанием закона (silence de la loi) простую неполноту текста данной статьи, происходящую или от излишней общности ее выражений*(168) или от их излишней специальности*(169). В данном случае намерение законодателя не было бы осуществлено и интересы общества достаточно ограждены, если бы суд в решении своем был связан несовершенною редакцией закона. Неполнота закона не может быть предлогом не только к приостановке решения, но и к оправдательному приговору: она должна быть (независимо от возбуждения законодательного вопроса) выполнена для данного случая распространительным толкованием, примеры которого мы привели выше. Мы не говорим уже здесь о простом противоречии законов, устранение которого лежало на обязанности судов и на основании 65 ст. Осн. зак.. В случае недостатка закона суд, на основании 771 ст. Уст. гр. суд., должен постановить оправдательный приговор. Он не может самопроизвольно расширять круг преступных действий.

Отсюда понятно, что по смыслу 151 ст. улож. о наказ. аналогия не допускается в нашем уголовном праве. Эта статья прямо говорит: "если в законе за подлежащее рассмотрению суда преступное деяние нет определенного наказания" и т. д. Следовательно, для того, чтобы известное действие подлежало рассмотрению суда, оно должно заключать в себе признаки преступного действия. На основании 520 ст. Уст. гражд. судопр., только при этом условии обвинительный акт может иметь юридическую силу. То же самое подтверждает и 12 ст. Уст. гр. суд., где прямо сказано: "все судебные установления обязаны решать дела по точному разуму существующих законов, а в случае неполноты, неясности или противоречия законов, коими судимое деяние воспрещается под страхом наказания, должны основывать свое решение на общем смысле законов". Итак, 12 ст. имеет в виду применение судом таких законов, коими судимое деяние воспрещается под страхом наказания; следовательно, суд может иметь дело только с деяниями, прямо воспрещенными уголовным законом. Этих слов совершенно достаточно для устранения всякой мысли о допустимости аналогии на основании 12 ст.

§ 68. Границы права толкования законов, установляемого 12 ст. Уст. уг. суд., могут быть обозначены без особенного труда. Закон дает судам уголовным право основывать свое решение на "общем смысле" законодательства в трех случаях: неполноты, неясности и противоречия законов. Для ближайшего рассмотрения этих трех случаев мы расположим их в иной постепенности сравнительно с последовательностью их в 12 ст. Именно, мы начнем с случая, предполагающего меньший объем права толкования, переходя к другим, требующим большего простора для интерпретации. С этой точки зрения, случаи, предусмотренные 12 ст., расположатся в следующем порядке: противоречие, неясность и неполнота законов.

Случай противоречия законов предполагает существование нескольких узаконений, так или иначе предусматривающих данный случай, но несогласных между собою в отношении определения существа преступления, меры наказания и т. д.. Задача судьи состоит в определении, какое из этих узаконений должно быть применено к данному случаю, находящемуся в судебном разбирательстве. Другими словами, на суде лежит обязанность избрать закон, непосредственно относящийся к данному случаю. Суд руководствуется общими правилами применения законов, нисколько не отрешаясь от их буквального смысла. Правила избрания законов для отдельного случая во многом сходны с правилами составления свода законов общих. Таково, напр., правило, что из двух или трех несходных законов должно следовать позднейшему, так как закон позднейший отменяет предыдущий, и т. д. Но раз закон избран, судья подчиняется в применении его точному смыслу его текста*(170).

Неясность закона зависит от неудачной редакции его текста, неверно выражающего мысль законодателя. Задача суда состоит в изъяснении точного смысла закона, т. е. в сообщении ему того объема, какой он должен иметь согласно цели и намерениям законодателя*(171). Неполнота закона есть результат несоответствия между логическим разумом закона, намерением законодателя, с одной, и буквальным смыслом его текста с другой стороны. Вследствие этого многие деяния, очевидно преступные и подходящие под смысл буквально неполного закона, являются непредусмотренными в его тексте. Это несовершенство закона устраняется судом с помощью распространительного толкования статьи закона, относящейся, по мнению суда, к делу, находящемуся в его разбирательстве. Вопрос, который в этом случае ставит себе суд, формулируется следующим образом: "подходит ли данный случай под действие N статьи уложения?"*(172).

Таковы границы права толкования, предоставленного нашему суду в области гражданского и уголовного права.

§ 69. О силе судебного толкования. Вопрос, который нам предстоит разрешить, может быть формулирован следующим образом: может ли толкование закона, предложенное в судебном решении, состоявшемся по единственному делу, получить значение общей нормы, обязательной при решении других подобных случаев?

При разрешении этого вопроса необходимо различать: 1) между судебным решением вообще, т. е. решением, постановляемым всяким судебным местом, и 2) решением, изданным высшим судебным установлением, облеченным правом толкования законов, т. е. кассационными департаментами сената. По отношению к этому последнему в настоящее время возник вопрос, в разрешении которого теория и практика расходятся между собою. Именно - Сенат настаивает на том, что кассационные решения его имеют безусловно обязательную силу для всех судебных мест империи, Напротив, теория доказывает, что эти решения подчиняются общим правилам о действии судебного решения, изложенным в 68 и 69 ст. наших Основных законов.

§ 70. Обратимся, прежде всего, к уяснению значения судебного решения вообще. Юридическая природа судебного решения определяется тем, что оно содержит в себе применение общего закона к отдельному случаю. Поэтому сила его исчерпывается применением его к делу, по которому оно состоялось. Способ разрешения дела, принятый судом в данном случае, не обязывает юридически другой суд (или даже тот же самый суд) по другому однородному делу держаться того же способа. Это нисколько не говорит против необходимости единообразного применения законов судами, причем главным руководящим началом являются прецеденты, т. е. решения судов, прежде состоявшиеся по делам однородным. Здравые начала справедливости и общественной нравственности требуют, чтобы к каждому случаю, подлежащему рассмотрению суда, общий закон был применен в том же смысле, в каком он был уже применен к другому однородному делу; каждый тяжущийся вправе ожидать, что его дело будет разрешено судом так же, как уже разрешено было другое, представлявшее однородные обстоятельства. Никто, поэтому, не сомневается, что юридическое образование судьи было бы неполно без знакомства с прецедентами, с многолетнею практикою и преданиями судов. Прецеденты всеми уважаемого и достойного уважения судебного места - превосходная гарантия против личных и произвольных толкований закона отдельными представителями судебной власти. В хорошо организованной магистратуре сила прецедентов сдерживает произвол толкования едва ли не больше, чем законодательные меры против этого произвола.

Но, признавая вполне значение прецедента, нельзя не видеть, что это значение фактическое, обычное, нравственное, но никак не юридическое. Сообщить обязательную юридическую силу прецеденту - значило бы (не говоря уже о смешении законодательной и судебной власти) связать свободу судейского решения, необходимую ввиду индивидуального разнообразия отдельных случаев, и уничтожить возможность реакции против неверного истолкования закона в том или другом деле, реакции против дурных прецедентов*(173). Далеко не все прецеденты могут претендовать на руководящее значение в судебной практике. Прецеденты, составляющие, например, гордость английских судов, которые опираются на них, как на незыблемые начала своей практики, сложились, так сказать, в борьбе за существование, причем множество решений погибло, не оставив в памяти судейского сословия ничего или оставив дурное воспоминание.

Поэтому, с юридической точки зрения, различные виды толкования, по степени их обязательной силы, располагаются в следующем порядке: 1) толкование научное, не имеющее никакой обязательной силы, кроме силы здравого смысла; 2) толкование судебное, имеющее обязательную силу для того случая, при рассмотрении которого оно постановлено, но необязательное для других дел; 3) толкование законодательное, или аутентическое, имеющее общеобязательное значение*(174).

§ 71. Эти общие начала, установляющие силу судебного толкования, выражены и в наших основных законах.

По ст. 68-й "окончательное судебное решение частного дела имеет силу закона для того дела, по которому оно состоялось".

Затем, 69 ст. говорит: "Судебные решения дел частных, хотя могут быть приводимы в пояснение в докладах, но не могут быть признаваемы законом общим, для всех обязательным, ниже служить основанием окончательных решений по делам судебным".

Таким образом, значение прецедента, при господстве у нас писаного закона, сводится на значение пояснительного примера, который может быть приведен в докладе, но без всякой обязательной силы.

§ 72. Применение означенных статей к решениям судов, рассматривающих дела по существу, не подлежит сомнению. Но в какой силе применяются они к определениям кассационных департаментов сената, учрежденных для наблюдения за охранением точной силы закона и за единообразным его исполнением всеми судебными местами империи? (ст. 5 Учр. суд. уст.).

Этот вопрос мы должны решить, во-1-х, на основании существа кассационного порядка и постановлений других законодательств по этому предмету, во-2-х, на основании точного смысла постановлений нашего законодательства.

§ 73. Установление кассационного суда имеет целью обеспечить правильность в отправлении правосудия путем чисто отрицательным, т. е. путем отмены решений, при постановлении которых нарушены формальные условия правосудия. Последствием отмены решения является пересмотр дела и новое решение его по существу. Легко заметить, следовательно, что вся конструкция кассационного порядка исходит из понятия независимости судов, решающих дело по существу в отношении избрания, применения и толкования законов. Кассационный суд не имеет права входить в рассмотрение дела по существу и постановлять собственное решение на место отмененного, как это делает высшая апелляционная инстанция. В идее кассационного решения вовсе не содержится понятия обязательности юридических оснований, принятых кассационным судом при отмене решения, даже для суда, постановляющего новое решение по тому же самому делу. Юридические основания, признанные кассационным судом достаточными для отмены решения, могут быть признаны недостаточными или неправильно приведенными при новом рассмотрении дела по существу. Оставаясь верным отвлеченной идее кассационного порядка, т. е. строгому разграничению компетенции судов, решающих дело по существу, и суда, отменяющего неправильные решения, нельзя не признать, что обязательная сила юридических оснований кассационных решений для суда, постановляющего новое решение, по тому же делу вряд ли может быть допущена. Этим путем кассационный суд приобретает решительное, непреодолимое влияние на решение дела по существу, и разграничение двух различных компетенций значительно сглаживается.

Ограничение этого принципа может быть допущено ввиду необходимости положить какие-нибудь границы течению процесса и установить способ разрешения столкновений между судом кассационным и судами, решающими дело по существу. При полной необязательности кассационного определения для судов, вновь решающих дело, по которому оно состоялось, процесс может тянуться до бесконечности, кассационный суд будет бесчисленное количество раз отменять решения, прочие суды могут беспрерывно возобновлять решение отмененное. Ввиду такого неудобства необходимо установить точные способы разрешения пререканий между судами того и другого порядка.

Но не должно забывать, что эти меры должны быть только коррективом против неудобств безусловного применения кассационного начала, что поэтому свойство их не должно колебать силы раз установленного принципа, устраняя только случайные, эвентуальные его неудобства. Образцовое разрешение этого трудного вопроса представляет французское законодательство.

§ 74. По закону 1837 г., ныне действующий порядок состоит в следующем: если второй приговор суда будет обжалован в кассационном порядке, теми же сторонами и на тех же основаниях, по которым был отменен первый приговор, кассационный суд постановляет свое решение в общем собрании*(175). Приговор кассационного суда, постановленный таким образом, обязателен для суда, на рассмотрение которого дело послано*(176). Эта система достигает следующих целей:

1) разграничения властей законодательной и судебной, так что течение процесса заканчивается в судебном ведомстве;

2) Относительной независимости подчиненных судов, так как столкновения их с судом кассационным разрешаются высшею инстанцией, т. е. общим собранием палат кассационного суда.

При таком взгляде французского законодательства на силу кассационного решения даже для того отдельного случая, по поводу которого оно постановлено, не может быть речи об общеобязательной силе этих решений по всем однородным делам. В этом отношении французское законодательство высказывается чрезвычайно категорически. Всем судьям воспрещено давать своим решениям форму общих правил. Решения кассационного суда, постановленные в общем его собрании, имеют силу более нравственную, чем юридическую; за ними признается авторитет так называемого торжественного постановления (arrкt solennel). Право и обязанность кассационного суда печатать свои решения нисколько не увеличивает юридической силы этих последних*(177).

Определение силы кассационных решений этими границами не ослабляет значения кассационного суда, как высшего хранителя точного разума законов и единообразия в судебной практике. Единообразное применение закона обеспечивается, во-первых, тем уважением, какое имеют все французские суды к решениям этого высшего представителя не только правосудия, но и юриспруденции, в лучшем смысле этого слова.

Кассационные решения являются действительными и всеми уважаемыми прецедентами. Во-вторых, кассационные решения получают и юридическое значение, конечно, не in genere, т. е. не тем, что кассационный суд дает им значение общеобязательных норм для толкования и применения законов, но in specie, т. е. тем, что кассационный суд по каждому рассматриваемому им делу может указанным выше путем настоять на обязательности раз установленного им толкования.

§ 75. В нашей судебной практике пытаются провести иные начала. В силу этих начал, кассационные решения, кроме того естественного авторитета, какой могут иметь определения высшего судилища империи, должны получить еще авторитет юридический, силу закона для всех дел однородных.

Такое мнение основывается, во-первых, на ст. 933 Уст. уг. суд. и 815 Уст. гражд. суд. По ст. 933 и решения Сената печатаются во всеобщее сведение, для руководства к единообразному исполнению и применению закона". 815 ст. гласит то же самое, но в иной редакции: "Все определения Сената, по просьбам об отмене решений, публикуются во всеобщее сведение, для руководства к единообразному истолкованию и применению законов".

Во-вторых, означенное мнение подкрепляется новым примечанием к 69 ст. Осн. зак., буквально воспроизводящим текст 815 ст. Уст. гражд. суд.

Для разрешения вопроса, поднятого в такой форме нашею судебною практикою, необходимо рассмотреть: 1) действительно ли юридическая сила кассац. решения определяется 815 ст. Уст. гр. суд. и 933 ст. Уст. гр. суд. И 2) действительно ли новое примечание к 69 ст. Осн. зак. изменяет ее коренной смысл?

§ 76. При рассмотрении основных начал гражданского судопроизводства, высочайше утвержденных 29 сентября 1862 г., и самих Судебных уставов 1864 г. оказывается, что юридические последствия кассационного определения об отмене решений установляются не 815 и 933 ст., а 78 ст. "основных начал" и соответствующими ей 809, 813 ст. Угол. гр. суд. и 928 и 930 ст. Угол. гр. суд.

Ст. 78 Осн. нач. гласит: "Последствием отмены решения кассационного департамента должно быть обращение дела к новому по существу спора решению, но уже не в тот суд, коего приговор признан недействительным, а в другой, равной степени, который обязан в изъяснении точного разума закона подчиниться суждениям кассационного департамента. Жалобы против постановленного на сем с "сновании вторым судом решения ни в каком случае не приемлются".

Эти начала воспроизведены и 809 и 813 ст. гр. суд. (928, 930 Гр. суд.). Они определяют все последствия отмены решения в кассационном порядке, состоящие в следующем: а) дело передается для нового решения по существу в другой суд или в иное присутствие того же суда (809 Уст. гр. суд.; 928, 929 Уст. угол. суд.); б) второй суд обязан подчиниться суждению кассационного департамента в изъяснении точного разума закона по данному делу (813 Уст. гр. суд.; 930 Уст. угол. суд.); в) если новое решение постановлено на таком основании сенатского определения и притом не допущено никаких новых неправильностей, то жалоба против него не допускается (там же).

Этими последствиями исчерпывается сила кассационного решения. Первенствующее значение Сената достаточно обеспечено тем, что решение отдельного его департамента, без пересмотра его в Общем собрании (как это установляет французское законодательство), немедленно получает обязательную силу для суда, рассматривающего дела во второй раз.

Засим, постановления о публиковании кассационных решений во всеобщее сведение помещены как в "Основных началах", так и в судебных уставах особо и без всякого отношения к вопросу об их обязательной силе.

В "Основных началах" постановление о публикации содержится в 77 ст., где читаем: "а) решение кассационных департаментов Сената и общего их собрания постановляются не иначе, как по выслушании предварительного заключения обер-прокурора, и б) публикуются во всеобщее сведение для руководства к единообразному истолкованию и применению законов".

Эта вторая часть 77 ст. составила 815 ст. Уст. гр. Мотив, на котором основана 815 ст., дает нам прямое указание на юридическое значение и последствие этого акта. "Учреждение кассационного порядка, - говорится в мотиве, - имеет, между прочим, целью обеспечить по возможности правильное и единообразное применение законов, и потому, при сосредоточении прошений об отмене решений судебных мест в одном для всей империи верховном судебном месте, необходимо, чтобы все приговоры оного публиковались во всеобщее сведение".

Из этого мотива следует:

а) что составители судебных уставов вовсе не предполагали достигнуть безусловного единообразия в применении законов путем публикации сенатских решений. Если бы они верили в действительность такого средства и самую возможность такой цели, судебные уставы сообщали бы сенатским решениям безусловную обязательную силу.

б) Польза публикования сенатских решений мотивируется единственно тем, что "прошения об отмене решений сосредоточиваются в одном для всей империи верховном судебном месте". Следовательно, публикация этих решений есть только последствие централизации кассационной власти и нисколько не говорит в пользу их всеобщей обязательной силы.

§ 77. Мотиву к 815 ст. соответствует и место, занимаемое как ею, так и 933 ст. Уст. угол. суд. в судебных уставах. Они помещены отдельно и независимо от статей, определяющих юридические последствия отмены решения. Трудно предположить, чтобы законодатель, с точностью определяя обязательную силу сенатского решения для суда, в который дело обращено для нового рассмотрения (813 ст. Уст. гр. суд., 930 ст. Уст. уг. суд.), умолчал об этом предмете в вопросе о всеобщей обязательной силе их, если бы его намерение было сообщить им эту силу. Трудно сделать такое предположение именно потому, что в данном случае законодателю пришлось бы объявить смешение судебной и законодательной властей и отменить 49, 51 и 54 ст. Осн. зак., сосредоточивающих право законодательства в руках власти верховной. Понятно, что истинное намерение законодателя было не таково. В его глазах кассационное решение, как и всякое другое судебное решение, для других однородных дел имеет значение прецедента, степень применимости которого к новому делу зависит от согласия его с законом общим и внутреннего его достоинства.

§ 78. Новейшее примечание к 69 ст. Осн. зак. также не изменяет коренного начала нашего законодательства. Это доказывается а) содержанием и редакцией его и б) местом, занимаемым им среди основных законов.

а) Текст примечания гласит: "Определения кассационных департаментов правительствующего Сената по просьбам об отмене решений публикуются во всеобщее сведение, для руководства к единообразному истолкованию и применению законов". Отсюда видно, что в основание его легла 815 ст. Уст. гражд. суд., равносильная 933 ст. Уст. уг. суд. Поэтому оно не заключает и не может заключать в себе ничего, кроме того, что содержится в означенных статьях. Подобно им, оно не касается вопроса об обязательной силе сенатских определений.

б) Юридический смысл рассматриваемого примечания определяется, затем, и его местом среди основных законов, его ролью подле 69 ст., к которой оно отнесено.

Оно помещено в разряде тех статей основных законов, где ограничивается сила распоряжений и определений правительств, обязательных для известного рода дел, но не имеющих силы закона. Именно оно находится в разряде статей, ограничивающих силу словесных высочайших повелений*(178), сепаратных указов*(179) и судебных решений*(180). Какую же роль играет оно среди этих постановлений?

Примечания, присоединяемые к отдельным статьям нашего свода, имеют разнообразное содержание и значение. Иногда они содержат в себе частное изъятие из общего правила установленною статьею*(181), иногда в них содержится пояснение и более подробное развитие общего начала, выраженного в статье*(182); в иных случаях заранее разрешается недоразумение, могущее возникнуть в применении статьи*(183). Наконец, в некоторых примечаниях содержится частное дополнение статьи, не колеблющее, однако, общих ее начал и коренного смысла. Они являются обыкновенно вследствие преобразования отдельных частей государственного устройства, отражающихся и на общем строе законодательства*(184).

Примечание к 69 ст. относится к последнему роду.

Ст. 68 и 69 были составлены при господстве старого порядка судопроизводства. С образованием кассационного суда текст их оказался неполон. Остается узнать, в каком смысле он восполнен новым примечанием.

Ст. 68, как мы знаем, установила то общее начало, что судебное решение имеет силу закона только для того дела, по коему оно состоялось. Ст. 69, исходя из того же начала, дозволяет судам приводить судебные решения только в пояснение докладов, и с тем чтобы они не признавались законом общим. Значение нового примечания, по всем правилам герменевтики, определяется смыслом статьи, к которой оно отнесено. В составе 69 ст. оно имеет единственно тот смысл, что решения кассационных департаментов печатаются во всеобщее сведение с тем, чтобы они могли быть приводимы в пояснение в докладах, но, разумеется, и с тем, чтобы они не были законом и основанием окончательных решений, наряду с общими законами.

§ 79. Вникая, таким образом, в смысл общих постановлений нашего законодательства и специальных узаконений, содержащихся в судебных уставах, нельзя не придти к следующему заключению о силе судебного толкования:

Пространство действия судебного толкования определяется назначением и целью самого права толкования, предоставленного судам.

Право толкования, особенно ввиду строгого разграничения власти законодательной и судебной, предоставляется судам, ввиду необходимости разрешить каждый данный случай силою существующих законов, без обращения к власти законодательной.

Отсюда понятно, что суд, прибегая к толкованию, должен иметь в виду только этот случай, и обязательная сила судебного толкования исчерпывается областью данного процесса. За пределами его оно может служить только руководством, но не обязательною общею нормою.

§ 80. Наказы судебным местам. Кроме права толкования, судам предоставляется право издания наказов, следовательно, автономическая распорядительная власть. Эти наказы до известной степени могут быть подведены под разряд тех правил и распоряжений, которые издаются для подчиненных мест обыкновенно исполнительными властями. По 166 ст. Учр. суд. уст.*(185) наказы могут относиться исключительно до порядка делопроизводства в судебных местах. Закон употребляет выражение "делопроизводство", а не "судопроизводство", потому что последнее обнимает совокупность правил, которые, касаясь существенных прав частных лиц и сторон, участвующих в процессе, могут быть предметом только законодательного определения. Судопроизводственные законы хотя и не имеют материального содержания, подобно законам уголовным и гражданским, хотя все они относятся к так называемому формальному праву, тем не менее, определяют юридическое положение тяжущихся лиц в процессе, их взаимные права и обязанности, от которых зависит возможность осуществления права, возможность восстановления его в случае нарушения и т. д. Следовательно, законы о судопроизводстве относятся к разряду законов вообще, а потому их не могут касаться наказы судебным местам.

Законодательство различает два рода наказов: 1) общий для всех судебных мест и 2) особенные, издаваемые отдельными судами. Общий наказ судебным местам издается законодательным порядком и может быть изменен не иначе как тем же порядком по представлению министра юстиции.

Закономерность наказов, издаваемых отдельными судебными местами, поддерживается правом протеста, предоставленным министру юстиции. Всякий наказ, выработанный окружными судами, съездами и т. д., представляется через старшего председателя судебной палаты министру юстиции, который, в случае несогласия наказа с законом, имеет право передать его на рассмотрение кассационного департамента правительствующего сената. Судебные наказы, выработанные для себя отдельными кассационными департаментами, утверждаются общим их собранием и сообщаются министру юстиции для сведения.

А. Общие начала

Б. Постановления русского законодательства

А. Общие начала

Б. Постановления русского законодательства

В. Местные законы

§ 110. Правила о действии закона по лицам дополняют начала, определяющие действие законов по месту. Они исходят из общего принципа, выставленного выше: что в пределах данного государства существующие законы безусловно обязательны для всех лиц, в нем пребывающих. В этом смысле редактированы и наши основные законы.

По ст. 63 "закон, в подлежащем порядке обнародованный, должен быть свято и ненарушимо исполняем всеми и каждым, как подданными, так и иностранцами, в России пребывающими, поколику то до них принадлежать может, без различия званий, чина и пола".

64 ст. говорит: "Законы должны быть исполняемы беспристрастно, несмотря на лица и не внимая ничьим требованиям и предложениям".

§ 111. Но в действии закона по лицам должно различать две стороны: а) внешнюю обязательную силу закона и б) обязательность его по содержанию. С первой точки зрения закон обязывает к повиновению всех и каждого, и в этом смысле он равен для всех. Напротив, по содержанию своему закон не всегда является для всех равным; действие его в этом смысле различно, смотря по лицам*(251). Таким образом, мы должны различать два вопроса: а) вопрос о равенстве пред законом по степени его обязательной силы и б) вопрос о равенстве пред законом по его содержанию, о равенстве пред законом в тесном смысле.

§ 112. По общему правилу, действие каждого закона, изданного государственною властью, обязательно для всех лиц, находящихся на территории данного государства. Но этот принцип встречает ограничение в требованиях международного права и в некоторых общих началах права государственного.

1) Не подчиняется действию законов страны монарх (princeps legibus solutus est). Это изъятие объясняется неответственностью главы государства, которую гарантируют ему все европейские конституции. Причины неприкосновенности монарха весьма понятны: все власти монархических государств действуют как бы в силу делегации от монарха, от его имени и по его повелению; в особенности это относится к органам правосудия; но если все учреждения заимствуют свою власть от монарха, то юридически немыслимо привлечь к ответственности того, кто сам является источником власти*(252).

2) Таким же правом неприкосновенности пользуются иностранные монархи, пребывающие в пределах чужой территории. Представитель верховной государственной власти страны не может быть привлечен к суду по законам чужеземного государства, потому что это нарушило бы принцип независимости той страны, глава которой привлекается к ответственности. Требования международного права ведут, таким образом, к тому, что каждое коронованное лицо, равно как и регент государства, пользуются полною неприкосновенностью в стране, где они временно имеют свое пребывание. Из этого принципа вытекает фикция так называемой внеземельности представителя верховной власти, т. е. предположение, что глава государства никогда не оставляет ту страну, которою он управляет*(253). Эта фикция, однако, небезгранична. Она существует постольку, поскольку необходима для ограждения неприкосновенности представителя государства. Но отсюда никак не следует, чтобы, например, монарх мог отправлять все акты своей власти в пределах чужой страны, хотя бы и над лицами, составляющими его свиту. Далее, монарх не избавляется от действия иностранных законов в качестве собственника земельного имущества, находящегося на территории другого государства. В данном случае права его ничем не отличаются от прав всякого частного лица. Наконец, глава государства пользуется своею неприкосновенностью на чужой территории только до тех пор, пока он соблюдает положение гостя, не вмешиваясь во внутренние дела страны, где он пребывает, не производя в ней смут и т. п. В противном случае начала международного права не препятствуют приглашению монарха прекратить свое пребывание в стране или даже высылке его под стражей за границу. Но, как замечают все представители науки международного права, случаи эти до такой степени редки, что о них и говорить не стоит.

За этими исключениями, монарх избавлен от действия всех уголовных и гражданских законов в том смысле, что никакое притязание, предъявленное к нему как к главе правительственной власти, не может быть разбираемо судами другого государства (par in parem non habet potestatem)*(254).

3) Неприкосновенность и вытекающая из нее экстерриториальность распространяется и на дипломатических агентов, как представителей своего правительства в чужом государстве. Этого требуют как самое звание дипломатического агента, так и цель, которой он служит. Но неприкосновенность посла имеет силу только до тех пор, пока он остается в своем звании и отправляет свои дипломатические обязанности*(255).

Право внеземельности, кроме самих дипломатических агентов, простирается на дом, который они занимают, на их семейство и на тех лиц, которые входят в состав посольства (attachеs а l'ambassade).

Русское законодательство категорически определяет изъятия дипломатических агентов от действия уголовных законов. Дела о преступлениях или проступках, совершенных в России лицами, принадлежащими к посольствам и миссиям иностранных государств, возбуждаются не иначе, как по дипломатическом сношении с начальством обвиняемых, т. е. с министерством иностранных дел той страны, которую представляет посольство*(256). Право внеземельности до известной степени простирается и на лиц, находящихся в услужении у послов, посланников и дипломатических агентов. Первоначально судебные уставы подчинили их общим правилам уголовного судопроизводства, оставив, однако, с силе изъятия, какие могли быть сделаны относительно этого предмета в трактатах с иностранными государствами*(257). Но затем это правило пополнилось постановлением, в силу которого вызов означенных лиц к следствию и суду делается через министерство иностранных дел*(258). Наконец, наши законы признают неприкосновенными самые жилища посланников. Обыски и выемки в помещениях иностранных министров, проживающих в пределах Русского государства, производятся так же не иначе как по предварительном сношении с министерством иностранных дел*(259).

Подобное же начало выражено и в Уставе гражданского судопроизводства. По ст. 224 этого устава "дела иностранцев, находящихся в России, как между собою, так и с русскими подданными, подлежат ведомству русских судебных установлений, по общим законам о подсудности". Из этого правила исключаются иски, предъявляемые к лицам, принадлежащим к иностранным посольствам. Русские подданные, имеющие денежные требования к этим лицам, могут обращаться в министерство иностранных дел, на котором лежит обязанность иметь настояние об удовлетворении этих претензий*(260). Тем более не могут быть применяемы к иностранным посланникам такие меры гражданского взыскания, которые касаются личности ответчика. В этом отношении даже дома дипломатических агентов объявляются неприкосновенными*(261). Лица, находящиеся в услужении у дипломатических агентов, подлежат действию Устава гражданского судопроизводства, но вызов их к суду по делам гражданским, так же как и по делам уголовным, производится через посредство министра иностранных дел.

Русское законодательство признает, кроме того, внеземельность союзных или, как они называются, вспомогательных войск. Фиктивно они считаются также не оставляющими своего отечества, а следовательно, могут подчиняться действию только своих законов. Это правило касается как русских войск в иностранных землях, так и иностранных войск в России*(262).

Наконец, по особому договору с Китаем, китайцы, совершившие преступление на русской стороне границы, отсылаются для суда к своему начальству*(263).

В заключение мы должны решить еще два вопроса, могущие возбудить сомнение: 1) подлежат ли действию наших законов иностранные принцы, вступившие в брак с русскими великими княжнами и поселившиеся в России без принятия русского подданства; и 2) уничтожается ли право внеземельности монархов в том случае, когда они путешествуют инкогнито?

Первый вопрос разрешается утвердительно учреждением об императорской фамилии 1797 г.*(264). Что касается путешествия монарха инкогнито, то этот факт касается только вопроса о тех почетных встречах и церемониалах, которые международный обычай предписывает делать высокому гостю при въезде его в иностранное государство. Принимая инкогнито, государь тем самым отказывается от разных церемониалов; но он, как глава правительства, вполне сохраняет за собой все права внеземельности.

§ 113. По степени своей внешней силы, законы, как мы видели, одинаково обязательны для всех лиц, пребывающих в государстве. Но из этого никак не следует, чтобы все лица, живущие на русской территории и подчиняющиеся русским законам в качестве подданных, жили под одинаковыми по содержанию законами. Ввиду разных обстоятельств, наши законы далеко не могут быть вызваны равными для всех подданных империи.

1) Русское законодательство не отрешилось еще от многих сословных привилегий, в силу которых разные классы общества изъемлются из действия общих законов. 71 ст. Осн. зак. гласит:

"Привилегии, дарованные верховною самодержавною властью частным лицам или обществам, изъемлют их от действия общих законов по тем предметам, на которые в тех привилегиях содержатся точные постановления".

2) Верховной власти принадлежит право установлять индивидуальные изъятия из общих законов, по ст. 70 Осн. зак. "Высочайший указ, по частному делу последовавший, или особенно на какой-либо род дел состоявшийся, по сему именно делу или роду дел отменяет действие законов общих". Понятно само собою, что сила такого сингулярного закона исчерпывается применением его к данному случаю. Это видно как из смысла 70 ст., так из прямого постановления ст. 67 Осн. зак.: "Указ, так называемый сепаратный, т. е., состоявшийся по частному делу, если в нем не будет именно означено, что он распространяется в подобных случаях и на будущее время, и притом если он не будет надлежащим порядком обнародован, не имеет силы закона".

3) Действию общих законов не подлежат инородцы, пребывающие в пределах империи, причем изъятия их могут быть выгодными (напр., по отношению к восточным инородцам) или невыгодными (напр., относительно евреев).

4) Некоторые лица по самому званию своему подлежат действию специальных законов. Сюда относятся лица, служащие в сухопутной армии и флоте, и духовенство.

Изъятия, касающиеся армии и флота, условливаются требованиями военной дисциплины и внутренней организации сил сухопутных и морских. В этих пределах исключения от действия общих государственных законов начались еще со времени Петра Великого, издавшего Воинский устав (1716 г.) и Устав морской (1720 г.). В 1839 г. вышел особый свод военных постановлений, составленный приблизительно по плану Свода законов 1832 г. Флот также имеет свои специальные узаконения. Применительно к началам Судебных уставов 1864 г., в 1867 г. были организованы и особые военно-сухопутные и морские суды.

Духовенство издавна подчинялось действию специальных постановлений, из которых впоследствии составился Устав духовных консисторий 1841 г.

5) Наше законодательство признает до некоторой степени действие обычая, применяемого в пределах, указанных законом. Самое широкое применение обычного права установлено для инородческих судов. Они могут руководствоваться им не только в области гражданских правоотношений, но и в праве уголовном. Затем, положение 19-го февраля 1861 г. создало так называемые волостные суды, как органы обычного права. Волостные суды руководствуются, во-1-х, положением 19-го февр., как специальным законом для крестьян, во-2-х, местными обычаями*(265), и, в-3-х, специальным уголовно-исправительным законом, носящим название устава о благоустройстве и благочинии в селениях казенных крестьян.

6) Наконец, специальным законодательством регулируется целый ряд отношений, возникающих из торговых сделок; к торговым отношениям применяется особое торговое право через особые коммерческие суды.

Последние постановляют приговоры, во-1-х, на основании устава торгового, во-2-х, обычаев, существующих в торговом мире, равно как и судебных решений, состоявшихся в торговых судах, в случае неполноты или недостатка законов.

§ 115. Права государственной власти, во всем их объеме, принадлежат государю императору. Нет той сферы управления, которая бы не была подчинена его самодержавию. Но из этого не следует, чтобы император осуществлял все свои права непосредственно. Правильная организация монархии предполагает существование посредствующих властей, действующих именем императора. но самостоятельно в кругу предоставленных им дел.

Эта мысль выражена в Наказе императрицы Екатерины II: "Основные законы государства предполагают по необходимости средние протоки, т. е. правительства, через которые действует власть государева"*(266).

§ 116. Система подчиненных властей, имеющих свою компетенцию и определенную степень власти, соответствуя природе монархии, как правильной государственной формы, удовлетворяет и требованию разделения властей, необходимого во всякой форме правления.

Принцип разделения властей не предполагает образования среди государства трех или двух суверенных органов власти с особыми функциями. Теория Монтескье и других представителей строгого конституционализма не выдержала теоретической и практической критики*(267). Во всяком государстве какое-либо учреждение сосредоточивает в своих руках всю полноту верховной власти. Оно является источником всякой власти, и все прочие установления действуют его именем и по его полномочию. Но принцип разделения властей находит себе применение там, где возникает вопрос об осуществлении различных прав государственной власти.

§ 117. Вопрос об осуществлении прав государственной власти должен быть поставлен следующим образом: могут ли все эти права осуществляться непосредственно тем лицом или установлением, которым принадлежит верховная власть в государстве?

Ответом на этот вопрос может служить анализ природы различных функций государственной власти. Вся совокупность этих функций разделяется на две категории.

Одна из них предполагает деятельность лица или установления, стоящего выше закона, являющегося творцом действующего права, восполняющего его пробелы, отменяющего, в иных случаях, применение закона. Сюда относятся издание законов, аутентическое их толкование, помилование преступника и т. д.

Другие функции власти, по существу своему, предполагают деятельность органов подзаконных, облеченных строго определенными правами и несущих ответственность за неправильное пользование этими правами. Сюда относится деятельность судебная и административная. Каждый акт судебной власти есть не что иное, как применение общего закона к отдельному случаю. Следовательно, власть, применяющая такой общий закон, сама должна быть подчинена ему; этим обусловливается равенство граждан пред законом и единообразие судебной практики. Если судебное разбирательство будет принадлежать непосредственно верховной власти, значение общего закона, одинаково ограждающего права всех, будет поколеблено. Судебные решения, исходящие от власти, поставленной выше закона, могут превратиться не в применение общего закона к частным случаям, а в отдельные узаконения, изданные по поводу этих частных случаев, ad hoc. Возможность защиты от неправильных решений, имеющая место там, где отправление правосудия находится в руках подзаконных органов, будет устранена неответственностью верховной власти. Таким образом, задача правосудия не может быть непосредственно осуществляема верховною властью; она должна быть предоставлена особому органу. Из этого, конечно, не следует, чтобы суд превратился в часть верховной власти, самодержавную по отношению к другим властям. Суд есть учреждение подзаконное, зависящее от единой верховной власти. Он действует ее именем, под ее верховным надзором; верховная власть сохраняет за собою право помилования лиц, осужденных судом, и т. д. Суд самостоятелен в области применения права в пределах своей компетенции.

§ 118. То же самое должно сказать о деятельности административной. Мы не говорим уже о материальных затруднениях для верховной власти ведать непосредственно все подробности управления, ни о том, что законодательство разрослось бы до неслыханных размеров при внесении в него мелких административных распоряжений, принятых верховною властью. Эти соображения целесообразности уступают место следующему юридическому основанию. Каждое административное распоряжение должно быть основано на общем законе, определяющем круг ведомства (компетенцию) и степень власти каждого органа управления. Только при этом условии административная деятельность государства может быть заключена в пределы, согласные с неприкосновенностью прав частных лиц, определенных общим законодательством страны. Только при этом условии частное лицо может противопоставить свое право незаконному распоряжению администрации и искать защиты от ее несправедливых притязаний. Необходимость вмешательства верховной власти в дела административные возникает: а) вследствие затруднений во внутреннем управлении, если они не могут быть разрешены силою существующих законов, и б) вследствие чрезвычайных происшествий, требующих исключительных, экстралегальных мер (объявления осадного положения и т. д.).

§ 119. Эти начала проведены и в нашем законодательстве.

Во-первых, самодержавная власть устраняет себя от отправления правосудия, начиная с Петра Великого*(268). В Учреждении министерств 1811 г. и в Своде законов начало это выражено следующим образом: "Власть судебная, во всем ее пространстве, принадлежит сенату и местам судебным"*(269). Но этот принцип долгое время, до введения судебных уставов 1864 г., оставался без надлежащего практического применения. Причина этого заключалась в форме процесса, усвоенного нашим законодательством. При отсутствии кассационного суда, при господстве исключительно апелляционного порядка, когда каждое высшее судебное место рассматривало дело по существу и могло постановить новое решение, самодержавная власть не могла устранить себя от разбора судебных дел. Тщетно Петр Великий и его преемники запрещали подавать себе жалобы на сенат, часто под страхом смертной казни. В глазах всех подданных самодержавная власть была последним прибежищем от "неправедных судей"; устранить себя от разбирательств жалобы значило бы лишить тяжущихся последнего средства правосудия, средства, во многих отношениях необходимого при отсутствии гласности и других судебных гарантий, установленных в настоящее время. Этим объясняется известная 240 ст. учреждения сената: "На решение Сената нет апелляции. Но как могут быть крайности, в коих возбранить всякое прибежище к императорскому величеству, было бы отнять избавление у страждущего, то и в таком случае если бы кто жаловался на департаменты Сената, должен предварительно дать подписку в том, что он ведает законы, строго запрещающие подавать несправедливые на сенат жалобы"*(270).

Учреждение кассационного суда и введение различных судебных гарантий, преимущественно гласности, сделали возможным отделение правосудия от непосредственных функций верховной власти. (См. судеб. Уст. 1864 г., введ., ст. 1).

Относительно прав управления, основные законы различают управление верховное, в котором власть императорская действует непосредственно, от управления подчиненного, в котором определенная степень власти вверяется императором различным местам и лицам*(271).

§ 120. Необходимо, следовательно, определить точнее круг непосредственной компетенции императорской власти.

При разрешении этого вопроса должно иметь в виду общий принцип, ясно вытекающий из общего смысла русского законодательства: непосредственная деятельность верховной власти необходима в тех случаях, когда или отдельный вопрос не может быть разрешен силою существующих законов, или когда вообще требуется видоизменить закон.

Все же задачи управления и суда, достаточно определенные законами, подлежат ведению подчиненных властей.

§ 121. На основании этого общего правила власть императора действует непосредственно прежде всего в законодательстве. Это прямо вытекает из постановления 51 ст. Осн. зак.: "Никакое место или правительство в государстве не может само собою установить нового закона, и никакой закон не может иметь своего совершения без утверждения самодержавной власти"*(272).

Этот принцип составляет, конечно, важную гарантию для юридического порядка в государстве. Сосредоточивая законодательную власть исключительно в особе императора, наше законодательство делает все остальные власти подзаконными, вследствие чего власть их ограничивается пределами известной компетенции, вне которой их требования не имеют обязательной силы.

Под именем законодательной деятельности наши основные законы разумеют не только издание или отмену целых законоположений или статей Свода, но и всякую существенную, хотя и частную перемену в существующих положениях: например, дополнение и аутентическое разъяснение закона*(273).

Поэтому незаконодательными, т. е. не нарушающими раз изданные законы считаются "меры, приемлемые к исполнению закона или учреждения существующего и не отменяющие никаких законов предыдущих, но служащие к единому разрешению недоумений или затруднений в образе исполнения, также общие подтверждения существующих постановлений"*(274). Эти меры могут быть принимаемы и подчиненными установлениями*(275).

§ 122. В тесной связи с законодательною деятельностью находятся такие акты и меры, которые даже силою закона не могут быть предоставлены власти подчиненного установления, ибо в них, равно как и в законодательстве, проявляются существенные атрибуты государственного верховенства.

а) Верховная власть одна может налагать на граждан общие подати и повинности; поэтому только высочайшая воля установляет и отменяет налоги, причем эти акты требуют собственноручного высочайшего подписания*(276).

б) Верховная власть одна имеет право распоряжаться употреблением наличных средств государства; поэтому утверждение общих смет государственных доходов и расходов, общих штатов установлений, постоянных или учреждаемых на неопределенное время, требует высочайшего утверждения*(277).

в) В силу того же права, отчуждение государственных имуществ в частные руки или в пользу другого государства принадлежит непосредственному усмотрению и утверждению верховной власти*(278).

г) Верховной власти принадлежит право отчуждения частной собственности на общественную пользу, по принципу территориального верховенства и ввиду ограждения прав частных лиц*(279).

д) Монарх есть источник всех почестей и привилегий, даваемых отдельным лицам или обществам. Поэтому:

1) От монарха зависит возведение в дворянское достоинство и пожалование разных наследственных титулов: княжеского, графского и баронского*(280).

2) Монарх есть источник служебных отличий и наград по службе*(281).

3) Верховная власть жалует привилегии различным компаниям, так как всякая привилегия есть изъятие из общего закона, а потому может исходить только от власти, стоящей выше закона*(282).

е) Монарх, как обладатель верховной власти, представляет государство во внешних сношениях; следовательно, объявление войны, заключение мира, конвенций и трактатов с иностранными государствами зависят от него.

§ 123. Право внутреннего управления и суда, поскольку отправление этих обязанностей может быть основано на существующих законоположениях, вверяется подчиненным правительственным и общественным установлениям. Эти установления имеют свой круг дел (компетенцию), в пределах которого они действуют самостоятельно. Деятельность верховной власти по предметам подчиненного управления вызывается исключительными случаями, которые мы здесь и рассмотрим.

§ 124. Самодержавная власть проявляет свои права в области правосудия.

1) Монарх удерживает в своем непосредственном ведении право помилования и смягчения наказания. Помилование есть акт не правосудия, т. е. применения закона к данному случаю, а милосердия, отменяющего применение закона; следовательно, это право, по существу своему, может принадлежать только верховной власти, поставленной в известных отношениях выше закона.

По нашему законодательству суд своею собственною властью может, ввиду обстоятельств, смягчающих вину преступника, уменьшить наказание maximum на две степени*(283).

Но в чрезвычайных случаях, когда представляется необходимость смягчить наказание в размере, выходящем за пределы судебной власти, или вовсе помиловать преступника, суд должен ходатайствовать об этом пред императорским величеством*(284). По приведении приговора в законную силу помилование преступника и восстановление прав состояния, потерянного преступлением, зависит единственно от усмотрения верховной власти*(285).

2) Монарху принадлежит право утверждения некоторых судебных приговоров, особенно важных, причем эти приговоры не могут быть приведены в исполнение впредь до воспоследования высочайшего разрешения.

Высочайшему утверждению подлежат судебные приговоры, коими лишаются всех драв состояния или всех особенных прав и преимуществ дворяне, чиновники, священнослужители всех степеней духовной иерархии или лица, имеющие ордена или знаки отличия*(286).

Основание этого изъятия от действия общих уголовных законов заключается в общих государственных постановлениях, по которым лишение дворянского достоинства, классных или офицерских чинов, снятие знаков отличия требуют высочайшего утверждения. Никакая подчиненная власть не может лишить того, что пожаловано верховною властью.

В некоторых случаях даже судебное преследование не может быть начато без высочайшего разрешения. В таком разрешении нуждается возбуждение следствия о преступлениях по должности, совершенных лицами первых трех классов, так как эти лица назначаются по непосредственному высочайшему усмотрению. Сюда относятся главным образом:

а) привлечение к ответственности и суду за преступление по должности членов государственного совета, министров и главноуправляющих отдельными частями*(287).

б) сенаторов всех департаментов.

§ 125. В порядке исполнительно-административном верховная власть монарха действует в случаях неправильного применения закона или в случае необходимости разрешить те или другие затруднения в администрации, когда эти затруднения не могут быть устранены силою существующих законов.

1) Поэтому:

а) монарх указывает образ исполнения закона или изъясняет его смысл через высочайшие повеления*(288).

б) на разрешение его, через комитет министров, поступают все предметы управления, "предполагающие новый распорядок или дополнение правил, также ограничение, распространение или отмену мер, прежде правительством принятых и высочайше утвержденных"*(289).

Во всех этих случаях предполагается, что данный вопрос администрации не может быть разрешен силою существующих законов, а потому превышает степень власти, данной даже высшим государственным установлениям. В противном случае дело, превышающее степень власти отдельных органов исполнительной власти, разрешается правительствующим сенатом*(290).

2) От разрешения верховной власти зависит принятие каких-нибудь чрезвычайных общих мер в исключительных случаях, насколько это превышает степень дискреционной власти, предоставляемой подчиненным исполнительным властям*(291).

3) Административные взыскания, налагаемые высшими правительственными установлениями на лиц, занимающих особенно важное место в служебной иерархии, могут быть приводимы в исполнение не иначе как с высочайшего утверждения. Сюда относятся выговоры губернаторам и губернским правлениям по представлениям министров и определениям Сената, если эти выговоры должны быть занесены в формулярный список о службе этих лиц*(292).

§ 126. Таковы права верховной власти в сфере гражданского управления. Но права самодержавия обнаруживаются и в области управления церковного. Необходимо прежде всего определить общий объем этих прав.

§ 127. Права самодержавной власти касаются предметов церковного управления, а не самого содержания положительного вероисповедания, догматической и обрядовой его стороны. Это положение имеет одинаковую силу как для православной церкви, так и для других вероисповеданий.

Православная вера есть совокупность догматов и обрядов церкви, провозглашенных божественным Основателем нашей религии и развитых вселенскими соборами. Они не могут быть изменены никакою другою властью. Единственное право, которое признает за собою самодержавная власть по отношению к содержанию православия, есть право "защиты и хранения догматов господствующей веры, блюстительства правоверия и всякого в церкви святой благочиния", - в результате охранения неприкосновенности, неизменяемости догматов веры*(293). В этом состоит существенное различие между главенством, признаваемым за папою, и главенством русского императора. Папа, как видимый глава церкви, видоизменяет догматы и каноны церкви; православие остается неизменным в своем содержании.

То же самое должно сказать и о других вероисповеданиях. Основные законы империи признают, что все, не принадлежащие к господствующей (православной) церкви подданные России и иностранцы пользуются, каждый повсеместно, свободным отправлением их веры и богослужения по обрядам оной*(294). Эта свобода веры присвояется не только христианам иностранных вероисповеданий, но и евреям, магометанам и язычникам*(295).

Признание свободы вероисповеданий имеет своим естественным последствием невмешательство светской власти в дело "веры и богослужения", т. е. предполагает неприкосновенность догматической и обрядовой стороны каждого вероисповедания.

§ 128. Изложенный выше принцип соответствует 43 ст. основных законов, где точно определяется отношение верховной власти к православной церкви. Эта статья гласит: "В управлении церковном самодержавная власть действует посредством Святейшего Правительствующего Синода, ею учрежденного". Из этой статьи видно, что 1) самодержавная власть действует только в управлении церковном; 2) что она действует через особый, ею учрежденный орган.

Таким образом, компетенция верховной власти ограничивается теми делами, которые вообще могут быть предметом церковной администрации, т. е. не предполагают актов, по существу своему, принадлежащих органам вселенской церкви, вселенским соборам.

Круг администрации церковной слагается из следующих прав и обязанностей: 1) блюстительство правоверия и охранение благочиния в церкви; 2) поставление пастырей церкви; 3) заботы о подготовлении пастырей церкви, организация духовно-учебной части; 4) церковный суд; 5) администрация церковных имуществ.

По этим предметам самодержавная власть действует через особое, ею учрежденное установление - Св. Синод. Смысл слов ею установления очень важен. Они показывают, что Синод есть государственно-церковное установление, заимствующее свою власть от монарха и действующее его именем.

Подобно всем государственным установлениям, Синод и зависящие от него органы подчиняются в действиях своих надзору государственной власти, т. е. при Синоде состоит обер-прокурор с подчиненными установлениями.

§ 129. Права верховной власти по отношению к церкви состоят, следовательно: 1) в блюстительстве правоверия и чистоты церкви; 2) в праве назначения органов высшей церковной администрации; 3) в праве надзора за действиями этих установлений.

Эти права применяются и к другим вероисповеданиям, с тем, конечно, видоизменением, что по отношению к ним не может быть речи о блюстительстве правоверия, так как это право возникает из принадлежности императора к православной церкви, "как господствующей и первенствующей"*(296).

Отношение верховной власти к христианам иноверным и к иноверцам определяется тем, что их церковные дела ведаются "их духовными властями и особенными правительствами, верховною властью к сему предназначенными"*(297).

§ 130. Преимущества, или прерогативы, монарха выражаются в совокупности юридических условий и внешних отличий, коих общая цель - поставить монарха, как представителя верховной власти, выше всех других членов одного и того же юридического общества.

В отдельности эти преимущества состоят в следующем.

§ 131. Особа монарха изъята от действия общих законов государства - princeps legibus solutus est. Юридическое последствие этого принципа состоит в неответственности монарха за свои действия, так как в государстве нет власти, которая юридически могла бы привлечь его к ответственности. В конституционных монархиях это начало выражено положительно в конституциях страны*(298). В неограниченной монархии это подразумевается само собою.

§ 132. Уголовные законы полагают более строгие наказания за покушение на жизнь, здоровье и честь монарха, сравнительно с наказаниями, назначенными за другие преступления этого рода. Особа монарха пользуется, следовательно, исключительной уголовной защитой*(299).

§ 133. Монарх пользуется правом на содержание на счет государственных средств. В монархиях конституционных размер содержания определяется и ограничивается законом, и акт, коим определяется этот размер, носит название liste civile. Liste civile обыкновенно установляется законодательною властью на все время данного царствования при вступлении на престол монарха*(300). В монархии неограниченной, где все права законодательной власти сосредоточены в лице монарха, размер содержания императорского двора определяется в росписи государственных расходов, рассматриваемой в Государственном совете и утверждаемой верховною властью.

§ 134. Монарх пользуется правом иметь свой двор, т. е. совокупность лиц, предназначенных для отправления почетных служб при его особе. Придворная служба считается одним из видов государственной службы вообще, т. е. лица, занимающие придворные должности, пользуются различными служебными преимуществами, присвоенными государственной службе.

§ 135. Монарх пользуется, в качестве почетных преимуществ, титулом и гербом.

I. Титул*(301) имеет двоякое значение: личного наименования государя, коим обозначается его ранг в ряду других монархов, и титула в собственном смысле, в коем излагаются права монарха и объем его владений.

А. Русский монарх титулуется императором и императорским величеством. Первоначально русские государи носили наименование великих князей. С объединением России под владычеством Москвы стал входить в употребление титул царя.*(302) Окончательно усвоил себе это наименование Иван Грозный с 1547; титул царя оставался за русскими государями до 1721 г. Но 30 августа. 1721 Ништадтский мир окончил Великую Северную войну, веденную с таким успехом Петром Великим. В ознаменование этого события Сенат и Синод определили просить Петра I принять наименование императора, Великого и Отца Отечества. 11 ноября того же года последовал высочайший указ о новом титуле*(303). Этот акт, ставивший русского государя равным с единственным тогда императором Священной Римской империи германского народа, вызвал протест со стороны многих европейских держав. Первые державы, признавшие новый титул, были Пруссия, Нидерланды и Швеция*(304). За ними последовали Турция (1739), Англия и Германская империя (1742), Франция и Испания (1745); последние не без оговорок, устраненных декларациею Екатерины II (1762). Польша последняя признала новый титул русских государей*(305).

Б. Государственный титул, в тесном смысле, содержит в себе: 1) указание на источник власти монарха, 2) перечисление земель, входящих в состав государственной территории, 3) некоторые почетные наименования, присвоенные монарху.

1) Отличительное свойство монархической власти состоит в том, что она действует в силу собственного своего права, ни от кого не заимствованного. Поэтому монархи пишутся "Божиею милостью", для указания, что они в своих правах не зависят ни от кого на земле. Исключение в этом отношении, вслед за Наполеоном III, составляют государи, основывающие свою власть на народном поручении. Они пишутся "Божиею милостью и волею народа*(306). Русский императорский титул начинается словами "Божиею милостью".

Эта часть титула иногда значительно расширялась так называемым богословием государевым. Богословие было введено в употребление Иваном IV, любившим пышные религиозные формулы. Для образца приведем одну из них: "Троице пресущественная и пребожественная и преблагая праве верующим в Тя истинным христианом, дателю премудрости, преневедомый и пресветлий Крайний Верх! направи нас на истину твою и настави нас на повеления Твоя, да возглоголем о людех Твоих по воле твоей. Ce убо Бога нашего, в Троице славимого, милостию и хотением удрьжахом скиперт Российского царствия, Мы, великий государь, царь и великий князь" и т. д. (следует полный титул). Означенное богословие чрезвычайно разнообразилось в отдельные царствования и даже в течение одного царствования*(307). Впоследствии оно вышло из употребления.

2) Территориальная часть титула заключает в себе перечисление приблизительно всех земель, находящихся под державою русского государя. Полная форма титула изложена в 37 ст. Осн. зак. В разных случаях, указанных в законе, титул пишется в трех различных формах: полной, средней и краткой.

Территориальная часть большого титула русских государей образовывалась по мере постепенного присоединения бывших княжеств и народоправств к первоначальной территории княжества Московского*(308). Ближайшим образом история этой части титула начинается с Ивана III (1462 - 1505 г.), как действительного объединителя центральной, северо-западной и северо-восточной Руси. "При вступлении на престол Ивана III Московское княжество занимало нынешние губернии: Вологодскую, Ярославскую, Костромскую, Нижегородскую, Владимирскую, Московскую, часть Калужской и Тверской"*(309). Иван присоединил к прежним владениям Тверь, Новгород, Чернигов, Северскую область, окончательно Пермь, часть Ингрии и Карелии, Вятку*(310) и, хотя номинально, часть Северо-Западной Сибири, т. е. землю югорскую*(311). В 1504 г. титул его был: "государь всей Русии и великий князь владимирский и московский и новгородский и псковский и тверской и югорский и вятский и перьмский и болгарский и иных"*(312). Василий Иванович (1505 - 1533) увеличил прежние владения Псковом, Рязанью и Смоленском. Титул его был: "Божиим благословением, мы, великий государь Василий, Божиею милостию, государь всея Русии и великий князь владимирский, московский и новгородский, псковской, смоленский, тверской, югорский, пермский, вятский, болгарский и иных, государь и великий князь новагорода низовския земли, и черниговский и рязанский и волотцкой и ржевский и бельский, и ростовский и ярославский, и белозерский и горский и обдорский и кондийский и иных"*(313).

При Иване Грозном (1533 - 1584), принявшем название царя, владения Москвы увеличились царствами: Казанским, Астраханским, и значительною частью Западной Сибири, которые и вошли в его полный титул*(314). Некоторые другие наименования, принятые Иваном IV, недолго остались в титуле, подобно тому, как земли, им соответствовавшие, не остались во владении Ивана. Так, с 1556 г. Грозный стал именоваться государем ливонския земли*(315). Но впоследствии он утратил Ливонию вместе с другими приобретениями*(316).

При Федоре Ивановиче (1584 - 1598) утвердилось номинальное пока верховенство над Грузиею (Иверскою землею) и некоторыми другими кавказскими странами. Поэтому в конце титула было прибавлено "государь Иверския земли Грузинских царей и Кабардинские земли, черкасских и горских князей и иных многих государств государь и обладатель"*(317). Действительные приобретения сделала Россия со стороны Сибири, где войска ее проникли до Енисея. В титуле явилась специальная прибавка: "обладатель всея сибирския земли и великия реки Оби и т. д."*(318).

При Борисе Годунове, Шуйском и царе Михаиле Федоровиче титул остался без существенных изменений*(319), кроме уступок, сделанных последним Швеции по Столбовскому миру*(320), и Польше по Деулинскому перемирию*(321). Ослабленная с запада, Россия страшно увеличилась на востоке: владения ее в Сибири распространились до Камчатки.

Новые приобретения ожидали Россию в царствование Алексея Михайловича (1645 - 1676). После подданства Малороссии (1654), приобретения Киева, знаменитого Андрусовского договора (1667 г.), в полный титул вошли следующие прибавления, одни временно, другие навсегда: 1) великий князь литовский (временно); 2) смоленский; 3) волынский и подольский (временно); 4) полоцкий, 5) витебский и мстиславский (временно) 6) название "малыя России самодержец"; 7) название "князь черниговский"*(322).

При Федоре Алексеевиче и в соединенное царствование Петра и Ивана Алексеевичей титул остался без перемен в содержании*(323). Но в царствование Петра Великого, по заключении Ништадтского мира (1721 г.) в титул включены слова "князь эстляндский, лифляндский и корельский", согласно приобретениям, сделанным от Швеции*(324).

Титул Петра Великого не изменялся*(325) до царствования Петра III, принесшего царствующему дому известные права на некоторые немецкие земли балтийского поморья и Норвегии - права, не имеющие теперь практического значения. Как сын герцога голштинского, супруга старшей дочери Петра Великого, Анны Петровны, он заключил в императорский титул (после слов "государь псковский и великий князь смоленский слова: "наследник норвежский, герцог шлезвиг-голштинский, стормарнский и дитмарский, граф ольденбургский и дельменгорстский"*(326).

Слова эти не встречаются в форме полного титула, утвержденного Екатериною II*(327). Но за то императрица включила в титул название некоторых земель, действительно приобретенных Россиею, именно Курляндии, Семигалии, пильтенского округа и Крыма. Эти приобретения обозначены словами: "Царица Херсониса таврического и княгиня курляндская и семигальская"*(328). В царствование Павла I в титул вставлены слова, исключенные потом его преемником: "великий магистр державного ордена св. Иоанна Иерусалимского"*(329). Кроме того, в новой форме титула помещены слова: "князь самогицкий" и великий князь "витебский, мстиславский"*(330).

В царствование императора Александра I, вместе с приобретением Белостокской области*(331), Финляндии*(332) бывшего герцогства Варшавского*(333), в титуле явились слова "великий князь финляндский, князь белостокский и царь польский"*(334). Кроме того, в новом титуле, как и в титуле Павла I, особо названы приобретенные еще при Екатерине II Волынь, Подолия и Литва*(335).

Форма нынешнего титула утверждена императором Николаем I в 1825 г.*(336). В 1828 г. он увеличен вставкою "Армянскою областью" и вошел в Свод Законов*(337). По ст. 37 Осн. зак., он имеет следующую форму:

"Божиею поспешествующею милостию, Мы, NN, Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новогородский; Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсониса Таврического, Царь Грузинский; Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подольский и Финляндский; Князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский, Самогитский, Белостокский, Корельский, Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; Государь и Великий Князь Новагорода-Низовския земли, Черниговский, Рязанский, Полоцкий, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витебский, Мстиславский и всея северные страны Повелитель; и Государь Иверские, Карталинские и Кабардинские земли и области Арменския; Черкасских и Горских Князей и иных наследный Государь и Обладатель; Наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голштинский, Стормарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский, и прочая, и прочая, и прочая"*(338).

Полный императорский титул употребляется только в чрезвычайных случаях. В обыкновенных же сношениях император пользуется следующим кратким титулом: "Божиею милостию Мы, NN, Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая"*(339).

Отличие краткого титула от полного установилось уже с Ивана III, и форма его постоянно изменялась. Иван III писал: "Божиею милостию Государь всея Русии и Великий Князь"*(340). Иван IV писался: "Царем и Великим Князем всея Русии"*(341). При Федоре Ивановиче писали: "Божиею милостию Государь Царь и Великий Князь, всея Русии Самодержец"*(342). Также писали Борис Годунов, Василий Шуйский и Михаил Федорович. Алексей Михайлович с 1654 г. вместо слов: "всея Русии Самодержец", стал писать: "всея Великия и Малыя России Самодержец", а с 1656 г. "Великия, Малыя и Белыя Руси Самодержец".

При Петре Великом форма малого титула изменялась чаще всего. Первоначально, в особенности в соцарствование Ивана Алексеевича, он пользовался прежним титулом. Но в 1707 г. встречается уже следующая форма: "Божиею поспешествующею милостию, Мы, Пресветлейший и Державнейший Великий Государь Царь и Великий Князь Петр Алексеевич, Самодержец Всероссийский"*(343). Скоро затем были прибавлены слова и прочая*(344). Рядом с этим употреблялись и прежние формы*(345), впрочем, более присутственными местами, чем самим царем. Последний в указах и манифестах, издаваемых от его имени, любил пользоваться более краткими формами. Так, в 1710 г. встречается краткая и оригинальная для того времени форма: "Божиею милостию, Мы, Петр I, Царь Россиян и проч., и проч."*(346). В универсале Эстляндскому княжеству он писался: "Мы, Петр I, Божиею милостию, Царь и Император Всероссийский"*(347). Но до 1721 г. самою употребительною формою была следующая: "Мы, Петр I, Божиею милостию, Царь и Самодержец Всероссийский"*(348).

С 1721 г. Петр Великий пишется: "Мы, Петр Первый, Император и Самодержец Всероссийский, и прочая, и прочая, и прочая"*(349). Такая форма утверждена при Екатерине I*(350) и осталась без перемен до царствования Николая I*(351). Впоследствии в состав малого титула вошли слова: "Царь Польский и Великий Князь Финляндский".

Кроме полного и краткого титула, русские императоры пользуются, в некоторых случаях, титулом сокращенным или средним, в следующей редакции: "Божиею поспешествующею милостию, Мы, NN, Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский; царь Казанский, царь Астраханский, царь Польский, царь Сибирский, царь Херсонеса-Таврического, царь Грузинский, великий князь Финляндский, и прочая, и прочая, и прочая"*(352).

Обычай употребления среднего титула возник еще в московские времена. Цари в сношениях своих с татарскими ханами и иными восточными князьями обыкновенно не писались полным титулом, употреблявшимся во внешних сношениях. Но и сокращенное наименование государя, писавшееся во внутренних сношениях, признавалось недостаточным. Отсюда возникла следующая, средняя форма титула: "Божиею милостию, Великий Государь, Царь и Великий Князь, NN, всея Великия, Малыя и Белыя России Самодержец, и земель восточных и западных и северных отчич и дедич и наследник и Государь и Обладатель"*(353).

3) Почетных наименований в русском титуле нет, так как подобные наименования давались другим государям папою за услуги, оказанные католической церкви. Таковы названия "христианнейший", данный прежним королям французским; "защитник веры", данный Генриху VIII английскому, "католический" - королям испанским и т. д.

Б. Герб есть внешний символ, знак государства, изображаемый на государственной печати, монете, казенных зданиях и т. д.

В качестве внешнего символа герб выражает идею государственного могущества или какую-нибудь религиозную идею. Часто он выражает и то, и другое.

Основные элементы нашего герба - византийский двуглавый орел, и московский герб - св. победоносец Георгий, поражающий змия. Византийский герб принят Иваном III после брака его с Софиею Палеолог, племянницею последнего византийского императора. До Феодора Ивановича оба герба изображались раздельно, на двух сторонах печати. При Феодоре Ивановиче всадник стал изображаться на груди орла. После разных перемен в течение ХVIII столетия окончательная форма герба установлена в 1857 г. Основными чертами герба признаны: черный двуглавый орел с поднятыми вверх крыльями, на золотом щите; главы орла украшены императорскими коронами; над ними изображена третья большая, с двумя развевающимися концами ленты голубого цвета; в когтях правой ноги орла - императорский золотой скипетр, в когтях левой - золотая держава. На груди орла герб московский: в червленном с золотыми краями щите изображен св. Георгий, поражающий дракона золотым копьем. К этим основным изображениям присоединяются другие. По количеству их основные законы различают большой, средний и малый государственный герб*(354).

Малый государственный герб есть в то же время личный герб Его Императорского Величества, с некоторыми лишь изменениями*(355).

§ 137. При исследовании условий преемства престола необходимо иметь в виду, что речь идет о переходе прав государственной власти в одной из форм правления, именно в монархии; что, следовательно, в данном случае не может быть речи о применении условий, свойственных другим формам правления.

Но, несмотря на эту специальность вопроса, нельзя забывать, что его разрешение зависит и от общих условий государства, от его идеи, независимо от данной его формы.

С этой двоякой точки зрения мы и рассмотрим занимающий нас вопрос.

§ 138. Порядок преемства государственной власти вообще определяется коренными ее признаками и началами публичного права, в противоположность его праву частному.

1) Один из существенных признаков государственной власти есть ее единство и нераздельность. Этому коренному признаку власти, являющемуся вместе с тем и требованием государственной пользы, должен соответствовать порядок преемства престола. Государственная власть не может быть делима между преемниками данного ее представителя, подобно частному имуществу между наследниками частного лица. Условия государственного единства не должны быть нарушаемы порядком престолонаследия.

2) Законы, определяющие преемство государственной власти, должны иметь в виду большую или меньшую способность лица к государственному управлению. Законы, определяющие право наследования в гражданском праве, не справляются с хозяйственными способностями наследников: государственная польза требует другого начала. Начало это может быть приведено на практике в различной форме.

а) Законы о преемстве власти могут иметь в виду субъективные способности и условия каждого данного лица, претендующего сделаться представителем власти. Проводя этот принцип во всей строгости, мы логически придем к необходимости выборного начала, потому что оно больше всего обеспечивает возможность оценки политических способностей каждого лица, имеющего взять в свои руки государственную власть. Среднею мерою представляется наследование по завещанию, когда царствующему монарху предоставляется право избрать наиболее достойного себе преемника.

б) Но подобный способ оценки неприменим ко всякой форме правления, особенно неудобен он в монархиях. Поэтому закон может остановиться на общих условиях политической правоспособности, определить, какие лица вообще способны или неспособны к управлению государством. На этом общем предположении основано исключение женщин от наследования престола, или предпочтение мужского поколения женскому.

3) Преемство государственной власти должно иметь в виду и религиозные требования там, где с исповеданием данной религии связаны существенные интересы государства. Так, некоторые европейские конституции прямо постановляют, что глава государства должен принадлежать к известному вероисповеданию и защищать его интересы всеми зависящими от него мерами*(357). 4) Преемство власти должно быть согласно, как мы видели, с началом государственного единства. Во имя этого же принципа необходимо ограничить возможность соединения, путем наследства, нескольких престолов в одном и том же лице. Правильный ход государственного управления предполагает полное единство интересов страны с интересами правящего лица. При соединении двух или трех государств под личным главенством одного лица может произойти раздвоение государственных интересов и политики. Монарх, как государь страны А., может действовать в ущерб стране В. и наоборот. Эти неудобства устраняются или а) слиянием двух стран, соединенных наследством, в одно государство, что, конечно, не всегда возможно, или б) ограничением наследственного права в том смысле, что одно и то же лицо не может быть одновременно государем двух самостоятельных государств, или безусловно или без согласия народных представителей. К этой мере прибегают многие европейские конституции*(358).

§ 139. Порядок преемства власти в монархиях определяется не только вышеизложенными общими условиями государственного блага, но и специальными условиями, присущими монархической форме правления.

Монархия, по идее своей, предполагает сосредоточение всей государственной власти или известных ее функций в руках одного лица, действующего самостоятельно, в силу собственного права, ни от кого не заимствованного. Монархическая власть не есть совокупность прав, делегированных монарху народом; она не основана на поручении народном, данном тому или другому представителю монархической власти.

1) Понятно, само собою, что с идеею монархической власти не согласно преемство по избранию народному. Избрание главы государства есть отличительная черта республиканского образа правления. И действительно, избирательные монархии были монархиями только по имени; старая польская монархия в сущности была республикою с пожизненным главою; она даже официально носила это название.

Монархия, по внутренним своим условиям, предполагает наследственность власти; возражая против наследственного преемства власти, мы возражаем против того, что составляет логическое последствие этой формы правления. Требуя избирательного преемства, мы требуем в сущности республиканского правления, и, с точки зрения государственной пользы, всегда лучше применить республиканский принцип во всей его чистоте, чем прибегать к компромиссам, искажающим начала отдельных форм правления. Опыт избирательных монархий показывает, что они по удобству своему стояли ниже республик. В республиках глава государства избирается не на всю жизнь, а на известный срок, более или менее непродолжительный; он не обставлен блеском и священным характером монархической власти: он просто первое должностное лицо республики. Поэтому избирательная борьба между партиями, происки лиц, добивающихся власти, в республике не принимают крайне ожесточенного характера, редко ведут между собой войны. Напротив, избирательные монархии обыкновенно отданы на жертву внутренним смутам и междоусобиям, как это показал пример Польши. Затем, избирательная система уничтожает те выгодные стороны монархии, на которые указывают защитники этой формы правления. Монархия, по существу своему, предполагает независимость главы государства от какой бы то ни было партии; только при этом условии он может действовать с пользою. Напротив, при избирательной форме он всегда почти служит орудием известной партии, доставившей ему престол, что особенно вредно потому, что такое господство приобретается партиею не на определенный срок (как в республике), а на все время царствования монарха.

Поэтому избрание монарха возможно и необходимо только в случае прекращения царствующей династии, т. е. всего круга лиц, имеющих по закону право на престол.

2) Столь же мало удовлетворяет условиям монархии и наследование по завещанию. Во-первых, при нормальном ходе вещей результаты этого способа преемства престола будут тождественны с результатами наследования по закону: престол будет переходить к законному наследнику, т. е. останется в семействе монарха. Но даже и в этом случае такой способ представляет свои неудобства. Он дает возможность царствующему монарху выбирать между несколькими членами своего семейства, из которых каждый, при завещательной системе, может рассчитывать на престол. Поэтому монарх может сделаться центром происков, исходящих из собственного его семейства. При неблагоприятных условиях эти происки принимают обширные размеры, возбуждая страсти всех придворных партий. Если в избирательных монархиях можно опасаться междоусобной войны, - при завещательной системе всегда открыто широкое поле так называемым дворцовым переворотам.

§ 140. Под влиянием исторического опыта в современных монархиях установилось наследование по закону. Этот порядок предполагает: а) наследственность власти в определенном круге лиц, связанных между собою кровным родством, т. е. в известной династии; б) указание закона, кто из этого круга лиц должен быть наследником престола, причем порядок престолонаследия определяется по началу первородства, т. е. право на престол принадлежит старшему лицу в старшей линии дома (jus primogeniturae); в) право представления (jus represantationis), в силу которого право на наследование престола, принадлежащее определенной линии царствующего дома, остается в ней, несмотря на смерть лица, основавшего эту линию. Так, в случае кончины наследника престола, при жизни царствующего императора, его право переносится на его нисходящее потомство по принципу заступления.

В силу такого порядка наследник приобретает право па престол в самый момент своего рождения. и осуществляет это право в момент кончины своего предшественника. Другими словами, право наследника престола на преемство установляется не после смерти царствующего монарха, т. е. не в момент открытия наследства, а при жизни монарха.

§ 141. Порядок законного престолонаследия не везде одинаков. Главное из условий, которым определяется разнообразие систем престолонаследия, есть различие взглядов на относительные права лиц мужского и женского пола на престол.

Вообще, все европейские конституции предпочитают лиц мужского пола лицам женского пола. Но должно различать: а) между предпочтением мужчин женщинам во всех линиях царствующего дома и б) между предпочтением мужского поколения (агнатов) женскому (когнатам). Предпочтение лиц мужского пола лицам женского вообще не предполагает исключения когнатов мужского пола от престолонаследия, и, наоборот, исключение когнатов не предполагает недопущения к престолу женщин, представляющих линию мужскую. Но обыкновенно эти обе формы предпочтения соединяются и обусловливают друг друга.

§ 142. Современные европейские конституции представляют три системы престолонаследия; а) систему совершенного исключения женщин и женских поколений от престолонаследия, т. е. строго агнатическую систему. б) систему условного допущения женщин и женских поколений, так что когнатическое преемство является добавочным к агнатическому; в) систему, по которой лица мужского пола предпочитаются лицам женского только в одной и той же линии, но не в целом роде, так что женщина, происходящая от старшего агната, предпочитается мужчине, происходящему от младшего. Эту систему нельзя назвать, как это часто делают, когнатической, потому, во-1-х, что право на наследование престола предоставляется прежде всего мужским линиям и женщины занимают престол главным образом тогда, когда она представляют старшую мужскую линию; во-2-х, потому, что в одной и той же линии лица мужского пола предпочитаются женскому. Таким образом, мы можем назвать эту систему когнатической разве ввиду практических удобств, для отличия ее от строго агнатической.

а) Система агнатическая развилась раньше и полнее во Франции и потому носит название салической (салические франки). Салический закон одинаково применялся и к частному, и к государственному наследственному праву. "De terra vero salica nulla portio hereditatis mulieri veniat: sed ad virilem sexum tota terrae haereditas perveniat"*(359). Ho этот принцип удержался главным образом в государственном праве; отсюда поговорка: la couronne de France ne tombe pas en quenouille (quenouille - прялка), т. е. французская корона не переходит в женское поколение. Эта система в настоящее время применяется в Бельгии, Швеции и Норвегии, Италии, Дании и Пруссии*(360).

б) При системе условного допущения женщин и женских поколений к престолонаследию лица женского пола и женские поколения получают право на престол за совершенным отсутствием лиц мужского пола во всех линиях агнатов. В этом случае право на престол принадлежит прежде всего женщинам, происходящим от мужского поколения, и затем престол переходит уже в женские поколения, с предпочтением и в этом случае лиц мужского пола лицам женского. Эта система носит название германо-голландской, хотя Пруссия и держится противоположных начал. Действительно, Голландия применяет эту систему вполне. Но название германской происходит оттого, что она применяется в стране, стоявшей некогда во главе Германии, - в Австрии. Кроме Голландии и Австрии названная система действует в России, Греции, Баварии и Виртемберге*(361).

в) Система когнатическая носит название английской, так как в Англии она получила полное свое развитие. Основание ныне действующего английского закона о престолонаследии лежит в старых феодальных законах страны. По английскому феодальному праву признается право первородства в том смысле, что старший брат исключает от наследования младших братьев и сестер. Но когда в данной семье нет сыновей, наследство переходит к дочерям, которые исключают лиц мужского пола других линий, т. е. за ними признано право представления того мужского поколения, к которому они принадлежат*(362). Существующий порядок престолонаследия утвердился в Англии с XIII ст., с тем отличием от феодального права, что в силу последнего лен, при отсутствии сыновей, делится между всеми дочерями, а государственное наследство переходит нераздельно к старшей дочери. Кроме Англии та же система применяется в Испания Португалии и Бразилии.

§ 143. Специально русская система престолонаследия относится к типу германо-голландскому. В настоящем своем виде она установлена актом императора Павла I 5 апреля 1797 года.

Раньше того Россия испытала разные способы преемства престола*(363).

§ 144. До усиления Москвы, т. е. в течение Киевского периода нашей истории, не было никакой твердо установленной системы престолонаследия. По общему праву, наследство Русской земли принадлежало всему княжескому роду; каждый брат имел право на часть земли, на волость; старший, киевский стол, с великокняжеским достоинством переходил к старшему представителю рода, старшему брату. Но этот принцип не мог быть применен вполне к условиям тогдашнего юридического быта. Во-первых, при многочисленности рода князей понятие о старшинстве затемнялось, родовые счеты спутывались и разрешались вооруженною борьбою, в которой старший нередко уступал место младшему. Во-вторых, уже с давних пор является стремление заменить преемство по боковым линиям (от брата к брату) наследием вотчинным, по нисходящей линии. В-третьих, князья нередко пытаются передавать свои столы по завещанию (завещание Всеволода Ольговича 1146 г. относительно киевского стола). В-четвертых, некоторые князья прямо отрицают всякое наследственное право, предоставляя себе свободу добывать волости, им пригодные (поговорка знаменитого Изяслава Мстиславича: "Не голова к месту, а место к голове"). Наконец, при такой неопределенности преемства престола развилось и утвердилось право волостного народонаселения на избрание князей.

Таким образом, столы в Древней Руси фактически не были наследственны. "Столы, - справедливо замечает г. Сергеевич, - не наследовались, а добывались".

§ 145. В период московский постепенно вырабатывается система единонаследия в нисходящей линии. Условия, под влиянием которых сложилась эта система, были следующие. Во-первых, отдельные линии князей делаются оседлыми в разных областях Северо-Восточной Руси, следовательно, образуются местные династии, которых мы не видим в древнейшей Руси. Понятие вотчины торжествует над прежними родовыми понятиями. При усилении княжеской власти сравнительно с прежним временем, князья получают возможности передавать свою волость по завещанию, посредством так называемых духовных грамот*(364). Преемство по завещанию было сильным средством в деле уничтожения уделов и водворения единонаследия. Начиная с Ивана Калиты (1328 - 1340) князья, распределяя волости между своими детьми, систематически усиливают власть старшего брата. Ему дается больший удел, младшим приказывается его слушать*(365). Ко времени Ивана III, эти стремления окрепли настолько, что в сознании князя явилось уже понятие о праве представления. Когда старший сын Ивана III, и законный наследник великокняжеского стола, Иван умер, великий князь объявил, что наследником престола должен быть внук его и сын скончавшегося, Дмитрий, который и был венчан на царство. Правда, впоследствии сам великий князь отставил назначенного им наследника и передал власть другому сыну своему, Василию Ивановичу. Но в этом случае важно было уже то, что Иван III старался оправдать свой поступок, выставить Дмитрия Ивановича преступником, отставленным от престолонаследия за непочтение к деду*(366).

§ 146. После Ивана III духовные грамоты сделались бесполезны: они сыграли свою роль. Хотя, по старому обычаю, последующие государи писали свои завещания, но они уже не изменяли раз принятой системы. Единонаследие по началу первородства утвердилось вместе с единодержавием; хотя Иван Грозный еще назначил "удел" сыну своему Дмитрию, но этот удел был слишком ничтожен в государственном отношении. Он был, если можно так выразиться, прожиточною волостью, данною на содержание царской вдове и царевичу. По смерти Федора Ивановича (1598 г.) угас царственный род Рюриковичей. Поэтому земля должна бы выбрать новую династию. Земский собор 1598 г. остановился на Борисе Годунове. Ему наследовал сын его Федор, низвергнутый самозванцем, выдававшим себя за законного наследника Федора Ивановича. По низложении самозванца, в Смутное время, земские соборы избирают Василия Шуйского, затем королевича Владислава. Наконец, в 1613, по освобождении России от поляков и домашних "воров", избрана на царство династия Романовых. С 1613 по 1682 г. престол беспрепятственно переходит от отца к сыну, по праву первородства (цари: Михаил Федорович, Алексей Михайлович, Федор Алексеевич). Но в 1682 г. в порядке престолонаследия возникло некоторое затруднение. По смерти Федора Алексеевича (27-го апреля 1682 г.) в царствующем доме остались: Иван Алексеевич, сын Алексея Михайловича от первой жены (Милославской), и Петр Алексеевич, от Натальи Кирилловны Нарышкиной. Иван Алексеевич был, как говорили тогда, слаб телом и духом, а потому неспособен к великому делу управления. Напротив, в Петре уже видны были качества будущего преобразователя России. Поэтому духовенство, Боярская дума и другие высшие чины решились отступить от законного порядка престолонаследия и выбрать одного из двух сыновей царя Алексея. Выбор пал на десятилетнего Петра*(367). Но в выборной грамоте не были указаны мотивы, побудившие к такому чрезвычайному поступку. Впоследствии уже (в приговоре 26 мая 1682 г.) делу дан был такой вид, что Иван Алексеевич сам отказался от престола, на том основании, что у Петра Алексеевича "здравствует мать его, благоверная государыня царица и великая княгиня Наталья Кирилловна". Но, вследствие разных причин, главным образом благодаря проискам Милославских и сестры государей Софьи Алексеевны, мера государственных чинов возбудила народное волнение и смуту. Тогда государственные чины придумали особенную комбинацию. Они провозгласили Ивана и Петра совместно царствующими государями, а правительство государством вверили царевне Софье*(368). Только в 1689 г. Петр Великий устранил царевну, а с 1696 г., после кончины Ивана Алексеевича, сделался единодержавным*(369).

§ 147. Петр Великий обратился к системе наследования по завещанию. Ближайшим поводом к этой мере было поведение старшего сына Петра, Алексея Петровича, как это видно из Манифеста о новом порядке престолонаследия (5-го февраля 1722 г.). Этот манифест начинается словами: "Объявляем, понеже всем ведомо есть, какою Авессаломскою злостью надмен был сын наш Алексей" и т. д.*(370). Но, кроме этого факта, Петр Великий руководился и более общими соображениями государственной пользы. В поведении своего сына он видел ясное для себя доказательство неудобства наследования по закону вообще. Он рассуждал таким образом: царевич вел бы себя иначе, если бы не надеялся на свою неприкосновенность в качестве законного наследника престола*(371). От этого соображения он прямо перешел к разбору состоятельности наследования по закону и отверг его, как неудобный с точки зрения государственной пользы. Не излагая этих соображений в Манифесте 1722, он поручил изложить свои воззрения в особой книге, известной под заглавием "Правда воли монаршей". Эта книга принадлежит искусному перу Феофана Прокоповича*(372). Право монарха распоряжаться престолом посредством завещания эта замечательная книга выводит из обязанностей, лежащих на монархе по отношению к государству. "А еще когда рассудим, - говорит Правда, - кое долженство на царех лежит, от самого Бога возложенное на них, то не токмо и от того познаем, что не грех им по воле своей избирать себе наследника, но грех не избирать. Царей должность содержать своих подданных в беспечалии и промышлять им всякое лучшее наставление, как к благочестию, так и к честному жительству... А если о добре общем народа себе подданного толико пещись должен самодержец, то како не должен есть прилежно смотреть, дабы по нем наследник был добрый, бодрый, искусный и таковый, который бы доброе отечества состояние не токмо сохранил в целости, но и паче бы утвердил и укрепил, и если бы что недовершенное застал, тщился бы привести в совершенство".

Петр Великий дал широкий простор воле завещателя: "Чего для за благо рассудили Мы сей устав учинить, дабы сие было всегда в воле правительствующего Государя, кому оный захочет, тому и определит наследство, и определенному, видя какое непотребство, паки отменить, дабы дети и потомки не впали в такую злость, как выше писано, имея узду на себе".

Но исторический опыт показал всю несостоятельность этих великодушных, во всяком случае, намерений Петра.

§ 148. Сам Петр Великий скончался без завещания. По старому обычаю, наследство принадлежало сыну Алексея Петровича, Петру Алексеевичу. Но "синод, сенат и генералитет" выбрали на престол супругу Петра Великого, Екатерину I, основываясь на том, что "в 1724 г. он удостоил ее коронованием и помазанием за ее услуги государству"*(373). Императрица Екатерина I завещанием своим (вскрытым 5 мая 1727 г.) передала престол Петру Алексеевичу II, с тем чтобы, в случае его бездетной кончины, наследовала дочь ее Анна Голштинская с потомством, а за неимением такого потомства - вторая дочь, Елисавета Петровна*(374). Но завещанию императрицы не суждено было исполниться, и престол на время должен был выйти из рода Петра Великого. После бездетной кончины Петра II (7 января 1730 г.), всемогущий верховный тайный совет выбрал на царство герцогиню курляндскую Анну Ивановну, дочь Ивана Алексеевича, и воспользовался этим случаем, чтобы ограничить в свою пользу права самодержавия. В манифесте даже ничего не упоминается о завещании Екатерины I*(375). Императрица Анна поспешила подтвердить силу Манифеста 1722 г., чтобы беспрепятственно назначить себе наследника*(376). Действительно, по воле императрицы престол, после ее смерти, перешел к ее двоюродному внуку (от брака родной ее племянницы, Анны Леопольдовны с герцогом Брауншвейг-Люнебургским), Ивану Антоновичу. Императору было всего несколько месяцев, и регентство досталось сначала Бирону, а после ссылки его - матери Ивана Антоновича (1740 - 1741 г., 25 ноября). Но вторая дочь Петра Великого, Елисавета Петровна, при помощи своих приверженцев, заняла престол, арестовав юного императора и его родителей. Мотивом этого новая императрица выставила беспорядки и беспокойства, бывшие во время двух регентств. "Того ради, - говорит дальше манифест, - все наши как духовного, так и светского чина верные подданные, а особливо лейб-гвардии наши полки всеподданнейше и единогласно просили нас, дабы Мы, для пресечения всех тех происшедших и впредь опасаемых беспокойств и непорядков, яко по крови ближняя, отеческий наш престол вcемилостивейше восприять соизволили, и по тому нашему законному праву, по близости крови к самодержавным нашим вседражайшим родителям... тот наш отеческий всероссийский престол всемилостивейше восприять соизволили"*(377). Таким образом, императрица снова провозгласила право законного престолонаследия, право кровной близости к царствовавшим монархам. В другом манифесте права императрицы подтверждаются ссылкою на завещание Екатерины I*(378). Самый период времени государствования Ивана Антоновича вычеркнут из официальных актов. Время от 17 октября до 9 ноября 1740 г. велено называть правлением герцога курляндского (Бирона), а время от 9 ноября 1740 до 25 ноября 1741 правлением принцессы Анны Брауншвейг-Люнебургской."Там же, N 8,478."

Во имя этих начал Елисавета Петровна в 1742 г. издала Манифест, объявлявший наследником престола Петра, герцога голштинского, сына Анны Петровны Голштинской, "яко по крови ближайшего к императрице". "Там же, N 8,658." По-видимому, начало наследования по закону готово было вступить в силу. 25 декабря 1761 г. император Петр III, вступая на престол, объявляет в своем манифесте, что императрица Елисавета скончалась, "оставя ему в самодержавство прародительский всероссийский императорский престол, яко сущему наследнику по правам, преимуществам и узаконениям принадлежащий". Но в форме клятвенного обещания, по которой должны были присягать новому императору подданные, признано во всей силе завещательное начало. Именно подданные присягали императору Петру Федоровичу "и по нем, по самодержавной его императорского величества власти и по высочайшей его воле избираемым и определяемым наследникам". "Там же, NN 11,390, 11,891." Новый государственный переворот отдал русский престол супруге Петра III, Екатерине II, которая и вступила на него 28-го июня 1762. По форме новой присяги подданные клялись в верности и ее сыну, великому князю Павлу Петровичу, законному всероссийского престола наследнику"."Там же, N 11,582."

Великий князь Павел Петровач, вместе с супругой своей великой княгиней Марией Феодоровной, задолго до своего вступления на престол, именно 4 января 1788 г., составил духовное завещание, которым определил порядок преемства престола в своем нисходящем поколении. В этом акте изложены и мотивы, побудившие великого князя составить его. Они суть следующие: "Дабы государство не было без наследника. Дабы наследник был всегда назначен законом самим. Дабы не было ни малейшего сомнения, кому наследовать. Дабы сохранить право родов в наследстве, не нарушая права естественного, и избежать затруднений из рода в род". Далее в акте сказано, что будущие наследники должны обязаться свято соблюдать сей закон о наследстве при вступлении на престол и помазании*(379). Другими словами, акт о престолонаследии должен был получить силу основного государственного закона - и он получил ее 5-го апреля 1797 г., в день коронации императора Павла I.

С дополнениями, совершенными императорами Александром I и Николаем I, акт императора Павла I есть действующий ныне закон о престолонаследии, к рассмотрению начал которого мы и обратимся.

§ 149. Русская система престолонаследия основана на следующих началах:

1) Порядок наследования установляется законом, обязательным для всех лиц царствующего дома. "Император или императрица, наследующие престол при вступлении на оный и миропомазании, обязуются свято наблюдать законы о наследии престола"*(380).

2) По силе закона право на наследование престола принадлежит определенной династии, т. е. членам ныне царствующего императорского дома. Членами царствующего дома, с правами на престолонаследие, признаются лица, происшедшие от императорской крови в законном браке.

Условия законности брака, в этом государственном смысле, сложнее условий законности брака частных лиц. Для полной законности брака члена императорского дома требуется: а) дозволение императора; дети, происшедшие от брака, не дозволенного императором, хотя и законного в обыкновенном смысле, не пользуются никакими преимуществами, в том числе и правом на престолонаследие; б) совершение брака с лицом равнородным, т. е. принадлежащим к одному из царствующих или владетельных домов. Дети, происшедшие от брака с лицом неравнородным, не имеют права на наследие престола*(381).

3) Закон о престолонаследии имеет в виду обеспечить единство государства и единство государственных интересов в управлении. Поэтому а) престолы Царства Польского и Великого княжества Финляндского признаются нераздельными с престолом русским; б) поколение женское, царствующее на другом престоле, когда до него дойдет наследство престола русского, должно отречься от веры и престола. Впрочем, отречение от другого престола требуется не безусловно, но только в том случае, если обладание иностранным престолом связано с исповеданием иной веры, кроме православной*(382).

4) Право на наследование престола обусловливается исповеданием православной веры*(383).

5) К наследованию допускаются оба пола, но с предпочтением мужеского пола, вследствие чего поколение женское допускается к наследованию престола только за пресечением последнего мужеского поколения*(384).

6) Мужеские поколения наследуют по праву первородства, в нисходящей линии последне-царствовавшего императора; поэтому право наследования принадлежит прежде всех старшему сыну царствующего императора, а по нем всего его мужескому поколению. По пресечении этого поколения, наследство переходит в род второго сына императора и т.д.*(385).

7) Когда, за пресечением мужеского поколения сыновей императора, наследство должно перейти в поколения женские, то это право принадлежит прежде всего женскому поколению последне-царствовавшего императора, как ближайшему к престолу. За пресечением этого поколения наследство идет в восходящей линии, т. е. переходит в женское поколение старшего сына императора-родоначальника, затем второго, третьего и т. д. Далее наследство переходит в мужеское поколение старшей дочери императора-родоначальника, а за пресечением его в женское; за пресечением мужеского и женского поколения старшей дочери императора-родоначальника наследование переходит на тех же основаниях в род второй его дочери и т.д.*(386).

8) При переходе наследства в женские поколения, ближайшее право на престол имеет то лицо женского пола, через которое право наследования перешло в означенное поколение. Так, дочь последне-царствовавшего императора занимает престол раньше своего сына. "Младшая сестра, хотя бы и сыновей имела, не отъемлет права у старшей, хотя бы и незамужней"*(387).

9) Каждое лицо, имеющее непосредственное право на наследование престола, может от него отречься, но при соблюдении двух условий: а) отречение может иметь место, когда за сим не предстоит никаких затруднений в наследовании престола; б) когда отречение последовало, было обнародовано и обращено в закон, оно признается невозвратным*(388).

§ 150. При соблюдении означенных выше условий, наследник, по кончине императора, вступает на престол силою закона; начало нового царствования считается со дня кончины прежнего императора. Новый император объявляет о восшествии своем на престол всенародно особым манифестом. В манифесте возвещается и законный наследник престола, если таковой уже существует.

По издании манифеста, возвещающего о воцарении императора, все подданные Русского государства приводятся к присяге. Распоряжение о приведении к присяге делается правительствующим сенатом, который рассылает присяжные листы ко всем подчиненным, военным и гражданским властям. К присяге приводятся все подданные мужского пола. достигшие 12-летнего возраста; каждый присягает по своей вере. Присяга приносится воцарившемуся императору и его законному наследнику, хотя бы он не был поименован в манифесте*(389).

§ 151. Над воцарившимся императором совершается церковный обряд коронования и миропомазания по чину православной церкви*(390). Время коронации назначается самим государем и возвещается особым манифестом. Закон определяет только: а) место, где должен происходить обряд; он совершается в московском Успенском соборе; б) в силу закона, обряд происходит в присутствии высших государственных правительств и сословий, призываемых к этому верховною властью; в) по смыслу закона, император произносит вслух символ веры и особую молитву, призывающую на него благодать Божию; г) закон постановляет, что коронование императоров русских, как царей польских, заключается в одном и том же обряде.

§ 152. Законный наследник вступает на престол в силу собственного права; с момента кончины своего предшественника он признается царствующим государем. Но его право непосредственного управления государством ограничивается в случае его несовершеннолетия.

Публичное право всех европейских государств предусматривает этот случай. Исключение составляет одна Англия. В силу английских законов король, по общему правилу, не бывает несовершеннолетним, т. е. несовершеннолетие не составляет условия, ограничивающего его права пользования королевской прерогативой, если только специальный парламентский акт в данном случае не признал необходимости регентства.

§ 153. Ввиду признанной опытом невыгоды слишком долгого периода регентств, основные законы всех государств определяют срок совершеннолетия государей раньше сравнительно с обыкновенным гражданским совершеннолетием (21 год). Европейские конституции признают монарха совершеннолетним в 18 лет. Русские основные законы полагают совершеннолетие государям обоего пола и наследнику престола в 16 лет.

§ 154. Вступление на престол несовершеннолетнего императора влечет за собою учреждение опеки и правительства. Опека назначается для попечения над особой малолетнего государя, т. е. для забот об его воспитании; правительство (регентство) - для заведывания государственными делами.

Учреждение опеки и правительства совершается или завещанием царствовавшего императора, или силою закона. Закон назначает опекуна и правителя в том только случае, если император не оставил завещания.

§ 155. Воле завещателя предоставляется организовать опеку и правительство по своему усмотрению. Именно монарх может: а) монарх может отделить опеку от правительства, назначив для этого двух особых лиц, тогда как по законному порядку опека и правительство соединяются в одном лице; б) по закону, при правителе полагается совет из особ первых двух классов, но монарх может сделать другое распоряжение, "ибо оному, - как говорит закон, - должны быть известны обстоятельства и люди"*(391).

§ 156. Законный порядок учреждения опеки и правительства состоит в следующем:

1) Право на правительство и опеку прежде всего принадлежит отцу или матери императора. Исключаются отчим и мачеха. За неимением отца или матери, опека и правительство принадлежат ближайшему к наследованию престола родственнику императора, если он сам достиг совершеннолетия. При этом закон допускает к опеке и правительству особ обоего пола одинаково.

2) Все означенные лица теряют право на опеку и правительство, если бы а) их постигло безумие, хотя бы временное, и б) если бы вдовые, во время правительства и опеки, вступили во второй брак.

Правитель действует единолично только по делам, касающимся опеки над малолетним императором; но в управлении государственном он действует совместно с особо учрежденным советом.

4) Совет составляется из шести особ первых двух классов, по выбору правителя. В состав совета могут входить по выбору правителя и совершеннолетние особы императорского дома, но с тем, чтобы не находились в числе шести особ, составляющих совет по закону.

5) Компетенция совета простирается на все дела, требующие высочайшего разрешения, т. е. все подобные дела, без изъятия, поступают на его рассмотрение. Но совет имеет только голос совещательный; решительный принадлежит правителю.

§ 170. Под именем подданства или гражданства разумеется совокупность отношений, связывающих человеческую личность исключительно с данною страною и ее правительством*(419). Каждый человек может принадлежать только одному известному политическому обществу. По справедливому замечанию Гер. Шульце, "обязанность верности и повиновения, по своей природе, не может быть разделена между несколькими государствами. Множественное подданство есть ненормальное явление, противоречащее развитому понятию о государстве".

§ 171. Исключительность отношений подданства вытекает прежде всего из самого существа некоторых политических прав и обязанностей гражданина. Эти последние предполагают совокупность таких действий со стороны подданного, в силу которых он, вместе с государством, которому служит, становится в резкую противоположность к иным государствам и их подданным. Таково, например, существо воинской повинности. Она обусловливается необходимостью вооруженной защиты отечества в случае посягательства на его права или территорию со стороны других государств. Понятно, что отбывание этой повинности немыслимо без тесной и исключительной связи лица с интересами защищаемой им родины. Государство не может полагаться на защиту таких лиц, для которых благо данной страны есть нечто постороннее. Действуя исключительно под влиянием национальных интересов, верховная власть страны естественно может придти в столкновение с интересами других народностей. В силу этого различия, верховная власть определенной страны должна быть поставлена совершенно независимо от отношений своих подданных ко всем верховным властям других государств. Отсюда прямо следует, что и политические права могут принадлежать в данном государстве только таким лицам, которые по своим интересам, по своему политическому миросозерцанию способны руководиться в управлении интересами своего отечества. Государство, давая гражданам право участия в политических делах, призывая их к управлению через представителей, делает из этих последних как бы часть верховной власти. Палаты конституционных государств разделяют с главой государства некоторые функции самодержавия. Ясно, что участники в верховной власти должны быть безусловно и исключительно связаны своими интересами с интересами той страны, к управлению которою они призваны. - Таким представляется вопрос, рассматриваемый с политической точки зрения.

Но и в области гражданского права можно указать отношения, предполагающие исключительную принадлежность человека только к данной стране. Гражданское законодательство каждого государства определяет условия право- и дееспособности с своей точки зрения, руководясь своими бытовыми и историческими условиями. Определение срока совершеннолетия, условия брачного союза и вообще большинство тех начал, совокупность которых образует status лица, есть национальное достояние каждой страны, и всякий гражданин носит свой личный status даже в иностранных государствах.

§ 172. Природа различных прав и обязанностей, как политических, так и гражданских, требует исключительной принадлежности лица к одному известному государству.

Эта исключительность, конечно, обнаруживается более всего в отношениях политических. Гражданином страны, подданным ее в полном смысле слова признается именно лицо, могущее быть допущенным к участию в делах государственного управления и, вместе с тем, обязанное нести важнейшую из политических повинностей - повинность воинскую. Место, где человек осуществляет свои политические права и где он несет свои политические обязанности, является практическим критериумом при определении принадлежности лица к той или другой стране, как подданного ее.

Таким образом, возникает юридическая двойственность лиц, различие между гражданином государства и иностранцем, подданным другой страны, временно пребывающим в пределах чужой территории. Это различие не предполагает, однако, полной бесправности иностранца в чужеземном государстве.

В древнейшие времена действительно иностранец, de jure, являлся вполне бесправною личностью, до такой степени, что, например, римляне отождествляли названия иностранца и врага; и тот и другой одинаково назывался "hostis". Только благодаря фактическим смягчениям этого сурового принципа чужеземец мог пользоваться какою-либо защитой в иностранной территории. Напротив, современные европейские законодательства все, без исключения, признают за иностранцами известную долю правоспособности и, следовательно, право на защиту приобретенных ими даже в чужом государстве прав. В настоящее время, по справедливому замечанию Иеринга, ни одно цивилизованное государство не признает в своих пределах личности без прав. Оно окружает, как он говорит, атмосферою права каждое лицо, вступающее в пределы его территории*(420).

§ 173. Права, которыми может пользоваться иностранец на чужеземной территории, точнее всего формулируются французским законодательством. С изданием знаменитого code civil (1803 r.) было проведено резкое различие между правами политическими (droits politiques) и частными правами (droits civils)*(421). Пользование политическими правами определяется конституционным законом. Порядок же пользования правами частными определен в гражданском уложении. Иностранцам, водворившимся во Франции, дозволяется пользование всеми гражданскими правами, но они не допускаются к участию в правах политических, так как это участие предполагает полное слияние интересов лица с интересами данного государства*(422). Вместе с тем, справедливость требует, чтобы на иностранцев не налагались и политические обязанности, например, отбывание воинской повинности*(423).

§ 174. Понятия иностранца и подданного не исчерпывают, однако, всех различий между лицами, находящимися в пределах данного государства. Между иностранцами, живущими на чужой территории, следует различать: а) лиц, временно пребывающих в данной стране, лиц, которые не приобрели здесь оседлости, и б) иностранцев, владеющих недвижимою собственностью, где это допущено гражданским законом. Последние имеют право оседлости в данном государстве и подчиняются всем постановлениям гражданских законов страны относительно уплаты повинностей с земельной собственности, приобретения ее, передачи и т. д.

Отношения государства к лицам, находящимся на его территории, вообще могут быть сведены к следующим группам:

1) Природные подданные (regnicoles, indigenae, Staatsangehorige) вполне подчиняются законам страны и пользуются всеми правами гражданскими и политическими.

2) Иностранцы подлежат действию законов государства только в некоторых отношениях (subditi secundum quid). Сюда относятся: a) иностранцы, владеющие недвижимою собственностью в стране (foreuses, forauei); они подчиняются законам государства со стороны имущественных отношений; б) иностранцы, временно пребывающие в чужой территории (albinagii. aubains), пользуются некоторыми личными и имущественными правами*(424).

Полное подчинение законам государства, отбывание в пользу его всех повинностей предполагает, вместе с тем, и пользование всею полнотою прав, которые предоставляются природным подданным страны. В этом случае нет места различию лиц по происхождению, вероисповеданию и т. д. Таков идеал, к которому стремится всякое развитое государство и который оно осуществляет. Этот принцип установился, однако, далеко не сразу. Пока политическое развитие дошло именно до этой степени, мы видим крайнее разнообразие отношений государства к лицам, равно подчиненным его власти.

А. Исторический очерк этих условий

Б. Постановления современных законодательств

§ 182. Вследствие разнообразия народонаселения России и обширности ее территории, русское законодательство устанавливает больше градаций между лицами, пребывающими в пределах империи, чем другие государства. Оно различает: а) природных русских подданных; б) инородцев и в) иностранцев. Под именем природного русского подданного разумеется лицо, принадлежащее к одному из сословий, установленных государством. Таких сословий четыре: 1) дворянство, 2) духовенство, 3) городские обыватели с их многочисленными разрядами и 4) сельские обыватели*(440).

К инородцам относятся все лица нерусского происхождения, однако вполне подвластные России. Таковы башкиры, киргизы, калмыки, самоеды и др. народы, занимающие восточную и северо-восточные окраины России, наконец евреи*(441). Из них некоторые пользуются выгодными привилегиями (избавлены от гербовых пошлин, имеют некоторые льготы по отношению к воинской повинности и т. д.); напротив, евреи ограничены в своих правах.

Наконец, иностранцы, пребывающие в России, пользуются известными правами и могут сделаться русскими подданными посредством натурализации.

Права русского гражданства приобретаются прежде всего происхождением от лиц, приписанных к одному из состояний, признанных русским законодательством. Всякое лицо, происшедшее от русского подданного, несмотря на место его рождения, считается подданным России до тех пор, пока не будет узаконенным порядком уволено из русского подданства. Инородцы могут приобрести права природного подданства через вступление в одно из русских состояний, причем они освобождены от всяких формальностей. Для иностранцев, например, принятие подданства сопровождается присягой, которая не требуется от инородцев, так как они присягают на подданство вместе с природными русскими подданными. Иностранцы могут быть допущены к принятию подданства только на известных условиях, изложенных окончательно в Законе 10 февраля 1864 г. Этот закон составлен применительно к постановлениям по этому вопросу других государств.

§ 183. Подобно иностранным законодательствам, и наше различает натурализацию обыкновенную и чрезвычайную.

Условия обыкновенной натурализации состоят в следующем:

а) Принятию подданства должно предшествовать водворение иностранца в пределах империи. Прошение о водворении подается начальнику губернии, в которой иностранец желает поселиться. Начальник губернии выдает ему свидетельство, которое и служит доказательством водворения в России. Срок водворения - пятилетний, считая со дня выдачи свидетельства*(442).

б) По истечении этого времени иностранец, желающий вступить в русское подданство, подает министру внутренних дел прошение с указанием состояния или общества, к которому он хочет и вправе приписаться. К прошению должно быть приложено свидетельство об образе жизни иностранца, свидетельство об его водворении и акт состояния просителя, составленный по форме, требуемой в его отечестве*(443).

в) От иностранца мужеского пола, подлежащего воинской повинности в своем отечестве, требуется свидетельство в том, что он отбыл эту повинность или свободен от нее. Впрочем, это свидетельство требуется только от подданных тех государств, с которыми Россия заключила картельные конвенции о выдаче лиц, подлежащих конскрипции.

Министр внутренних дел может удовлетворить просителя или отказать ему, хотя бы и были соблюдены все формальности*(444).

Принятие в подданство сопровождается присягой, которая приносится в присутствии губернского правления и при участии духовного лица того вероисповедания, к которому принадлежит иностранец. Но если такого лица не окажется в данной местности, то в этом случае присяга может быть принята старшим членом губернского правления*(445).

Иностранец, принявший присягу, приобретает права того состояния, к которому он вновь приписан. Последствия принятия в подданство распространяются только лично на того, кто принес присягу, и на его жену, потому что она следует состоянию своего мужа. Дети иностранца, рожденные до принятия присяги, хотя бы они были несовершеннолетними, не признаются русскими подданными. По справедливому замечанию Фукара, натурализация есть как бы контракт между государством и лицом, которое принесло присягу, а потому этот договор распространяется только на лиц, которые его заключили, и затем на его нисходящее потомство. Совершеннолетние дети могут сами заявить о своем желании вступить в русское подданство и самостоятельно принести присягу на льготных условиях, указанных ниже, в 184 §. Несовершеннолетние оставляются in suspenso до совершеннолетия, и затем им предоставляется объявить, желают ли они вступить в русское подданство или нет*(446).

Исключение составляют жены иностранцев, принявших русское подданство. Они следуют состоянию своих мужей. С изменением состояния мужа, изменяется и состояние жены, если только это изменение не ограничивает прав мужа. Так, если он лишается всех прав состояния, то в этом случае, при несогласии жены следовать за мужем, самый брак расторгается. Но перемена подданства не может быть рассматриваема как ограничение прав лица. Напротив, с точки зрения нашего и всякого другого государства, сообщение прав подданства является льготой, и потому нет никакого основания, чтобы жена не следовала в данном случае состоянию мужа. Она считается присягнувшею вместе со своим мужем*(447).

§ 184. Чрезвычайная натурализация по русским законам, подобно иностранным законодательствам, предполагает сокращение срока предварительного водворения, даже совершенное его уничтожение. Этот срок сокращается:

а) Для иностранцев, оказавших России особенные услуги или известных замечательными талантами, особенными учеными познаниями, или же поместивших значительные капиталы в общеполезные русские предприятия; срок предварительного водворения в этих случаях может быть сокращен по усмотрению министра внутренних дел*(448).

б) Дети русских подданных, бывших замужем за иностранцами, но овдовевших или разведенных, и дети иностранцев, прижитые и получившие воспитание в России или же хотя родившиеся заграницей, но окончившие курс наук в русских высших или средних учебных заведениях, приобретают право принять присягу на подданство России, если того пожелают, или поступить на русскую службу в течение года по достижении ими совершеннолетия. Если они пропустят этот срок, то подчиняются правилам обыкновенной натурализации*(449).

в) Во всякое время и без всякого срока могут принимать русское подданство иностранцы, состоящие на русской службе*(450).

г) Русская подданная, вступившая в брак с иностранцем и через это принявшая иностранное подданство, по смерти мужа или по расторжении брака может во всякое время возвратиться в подданство России. Единственное условие, требуемое от нее государством, состоит в том, что она должна представить начальнику этой губернии, где будет ее местожительство, удостоверение о прекращении ее брака. Начальник губернии выдает ей свидетельство в том, что удостоверение было ему предъявлено. Это свидетельство и служит доказательством возвращения в русское подданство. Присяги в этом случае не требуется*(451).

§ 185. Под именем сословий разумеются отдельные группы подданных, между которыми сам закон установил наследственные преимущественно различия в правах и обязанностях. Следовательно, сословия, по самой своей природе, являются учреждением государственным. Этим они отличаются, во-1-х, от каст, во-2-х, от классов*(453). Касты в том виде, как они установились в Индии, в Египте и других странах, являются учреждениями религиозными. Они могут иметь политическое и экономическое значение, но по своим общим началам они тесно связаны с религиозными воззрениями и установлениями страны.

Различие классов основывается на естественных условиях, не подлежащих действию государственного законодательства. Различие классов возникает, во-1-х - из различия занятий (класс военных, духовных, ученых, промышленников и т. д.), во-2-х - из условий величины имущества (богатые, бедные), в-3-х - из качества собственности (землевладельцы, капиталисты), в-4-х - из условий количественно-нравственных (образованные и необразованные), в-5-х - из роли, которую играют отдельные лица в экономическом производстве (предприниматели, рабочие).

Различие классов стоит вне государственного законодательства и может на нем не отражаться. С точки зрения государства, все лица, к каким бы классам общества они ни принадлежали, могут быть объявлены юридически равноправными относительно отбывания повинностей, равенства пред судом и уголовным законом и т. д. Следовательно, все классы общества могут составлять однородную массу граждан. Напротив, сословия суть явление государственное. Образование их объясняется именно тем, что государство создает различные права и обязанности, независимо от того, существуют или не существуют известные классы общества.

Называя сословия явлением государственным, мы, однако, не хотим сказать этим, чтобы действительно государству всегда и везде принадлежала инициатива в деле установления сословных различий. Мы говорим только, что различия сословий получают свою санкцию от государственного законодательства и носят характер чисто политический, не имеющий связи с различием классов или с какими-либо религиозными воззрениями.

§ 186. Сословия образуются под влиянием различных условий. В Западной Европе государство только освятило юридические различия, установившиеся гораздо ранее между классами привилегированными и непривилегированными. Феодальные владельцы, имевшие огромное политическое значение до развития центральной государственной власти, вошли в состав нового государства на особых правах. Государство конфисковало в свою пользу их политическую автономию, но узаконило те привилегии, которыми они пользовались в эпоху своего могущества.

В России сословия явились результатом государственной политики, сложились по воле государственной власти. Поэтому сословия могли явиться в России только после окончательного образования государственной власти, после того, как княжеская власть взяла верх над элементами вечевыми и удельными; словом, после того, как московские князья получили действительное первенство, сделались фактически самодержавными.

§ 187. Древняя, домосковская Россия не знала сословий; в ней не было юридически организованных состояний с различными правами и обязанностями*(454). Правда, в древнейшей России, кроме свободных лиц, существовали рабы и так называемые зависимые, т. е. закупы, наймиты и др. Но основание этого различия должно искать не в государственном праве; оно установлено не государственною властью и не по политическим соображениям. Несвободные и зависимые состояния были институтом частного права. Мы даже не имеем права говорить о сословии закупов в том смысле, как мы говорим, напр., о сословии крепостных крестьян: закупничество было, так сказать, индивидуальным состоянием отдельных лиц. Оно возникало из индивидуального гражданского отношения, из договора займа, обеспечиваемого свободою должника. Рабство точно так же было установлением частного права.

§ 188. История образования русских сословий тесно связана с политикою Московского государства. В Древней России сословные различия не могли установиться вследствие отсутствия начал территориального подданства, т. е. подчинения данной массы людей определенной местной государственной власти. Даже сами князья в то время не были оседлы. Бояре и служилые люди были связаны с князем личным соглашением и пользовались правом оставлять князя во всякое время. Им принадлежало право отъезда, которое подтверждалось даже в начале московского периода договорными грамотами, гласившими: "А боярам и слугам межи нас вольным воля". Понятно, что при существовании такой исключительно личной связи каждого служилого человека с князем не могло возникнуть корпорации служилых людей, каких-либо корпоративных стремлений. Каждый договаривается с князем лично за себя. Если он недоволен, то отъезжает и нисколько не заботится о судьбе оставшихся товарищей*(455).

В таком же положении находились и прочие классы народонаселения. Они пользовались правом перехода и могли оставить известное княжество во всякое время.

Отсюда легко понять тот процесс, которым впоследствии стали образовываться сословия, и те условия, при которых возникли сословные различия.

§ 189. История образования наших сословий тесно связана с историей закрепощения народа, которое началось в московском периоде. Московские князья для достижения своих целей нуждались в бессменной службе бояр и в исправном отбывании плательщиками податей и повинностей. Страна требовала полного напряжения всех своих сил для того, чтобы она могла во время татарского ига добиться самостоятельности, после свержения этого ига - добиться своих естественных границ, объединить русскую землю, получить доступ к морям, необходимым для русской торговли и т. д.

Едва только представилась возможность, князья (с Ивана III) воспрещают служилым людям отъезд под страхом уголовного наказания. Со всех тех лиц, которых подозревали в желании уехать из Москвы, стали брать крестные и поручные записи*(456).

Вместе с тем в Московском государстве произошла радикальная перемена относительно экономического положения служилого класса. Старая дружина княжеская (в киевском периоде) содержалась на счет прибытков князя. Князь делился с нею своей казной, одевал, кормил ее. В московское время средства содержания дружины стали иные. На содержание служилых людей князья отдавали известную часть земель. Каждый служилый человек получал так называемое поместье, с которого он и должен был отбывать государеву службу. Таким образом, поместье имело двоякое значение. Во-1-х, оно заменяло служилому человеку денежное жалованье, во-2-х, имело характер тяглого участка, от которого служилый человек не мог отказаться по своей воле. Как только служилый человек "поспевал" на службу, делался "новиком", он должен был явиться на смотр к своему ближайшему начальству, которое и распоряжалось о верстании его поместьем. Дворянин не мог сбежать с поместья*(457). Первоначальная обязанность служить с поместья впоследствии перешла в обязанность служить со всякого недвижимого имущества, следовательно и с вотчин. В этом смысле поместная и вотчинная собственности окончательно смешались.

§ 190. Так постепенно организовалось сословие, которое несло служебное тягло. Этому сословию были противоположны другие сословия, несшие подати и разные повинности с земли, торгов и промыслов. Предметом податного обложения были земля и дворы - особый разряд имуществ, отличный от земель и дворов, которые отбывали повинности государству службой. Это были так называемые тяглые черные земли. Правительство, нуждавшееся в своевременном поступлении податей и в исправном отбывании повинностей, должно было озаботиться тем, чтобы эти земли и дворы не пустели, т. е. чтобы на каждом тяглом участке был свой плательщик. Об этом впоследствии стали заботиться и сами члены общины, связанные круговой порукой. Правительство налагало подати и повинности огулом на целый округ, предоставляя затем раскладку их самой общине, которая отвечала за всю сумму налогов и, при опустении дворов, платила на так называемых убылых людей. Вот почему сами общины ходатайствовали пред правительством о предоставлении им права возвращать тяглых. Строгие правительственные меры помогали им, и закрепощение сельчан и горожан в XVII столетии было уже фактом совершившимся.

В особенности это относится к сельчанам. В деле закрепощения их наше законодательство шло довольно постепенно. Первоначально крестьяне имели право сходить с тех земель, на которых они сидели, во всякое время, бессрочно. Впоследствии, как в княжестве Московском, так и в народоправствах Новгородском и Псковском, начали установляться сроки, по прошествии которых можно было переходить с одной земли на другую. Великокняжеский судебник 1497 г. обобщил разнообразие этих сроков, назначив Юрьев день (осенний) как срок, в который можно было отказываться из-за помещиков, монастырей, вообще из-за всех тех земель, где кто жил. Сравнительно с прежним временем Юрьев день был ограничением, но впоследствии, когда сложилось крепостное право, на него смотрели как на льготу.

§ 191. К концу XVI столетия закрепощение распространилось на всех горожан и сельских обывателей. Но в этой массе закрепощенных черных людей еще не выделяются городские и сельские обыватели. Еще в начале ХVI века название крестьян применялось и к жителям городов*(458). Но с усилением крепостного права городские и сельские общины стремились к разделению. Причины этого стремления кроются, по справедливому замечанию покойного Беляева, в различии капиталов, доставлявших доход здесь и там. "В уездах таким капиталом была земля, в городах - промысел. Земля, по сущности своей, не могла допускать сильного различия в ценности, и поэтому уездные сохи в отношении к качеству земли не могли увеличиваться более как на половину; промысел же, как плод и поприще способностей человека, разнообразился в огромных размерах, ибо и гость, торговавший с Ганзою, Константинополем и Персией, был так же промышленник, как и бобыль, выносивший лапти, сплетенные им накануне". Вследствие этого необходимость индивидуального различия членов городских общин в деле разверстки податей и повинностей выступила наглядно. Городские люди не выдержали бы равномерности уездных сох, имевших ввиду приблизительно однородный и одинаковый капитал. Затем, смешение городов с селами привело бы к тому невыгодному для первых результату, что уездный человек мог бы тогда заниматься всякими промыслами, а подати нести с одной земли; горожанин же должен был нести подати и с земли, и с промыслов. С другой стороны, уездные люди избегали смешения с городами по той причине, что посадские любили сбрасывать лежащее на них бремя на других и привлекать разные слободы и волости к своему тяглу, не позволяя пользоваться его выгодами. В XVII столетии городские и уездные люди строго разграничиваются*(459).

§ 192. Рядом с установлением государственного крепостного права установлялось крепостное право частное. Оно постигло людей, сидевших на владельческих и монастырских землях. Частное крепостное право возникло также из общих государственных соображений, из финансовых нужд правительства, и этим оно отличалось от старого закупничества и позднейшего кабального холопства, как явлений частного права*(460). Действительно, крепостное право в собственном смысле слова было последствием общей системы государственных тягл. Два рода тягла обращали на себя внимание правительства: тягло служебное и, затем, разного рода подати, повинности и оброки. Тягло служебное специально обеспечивалось поместной землей, с которой помещики несли свою службу и доставляли правительству, кроме того, известное количество так называемых даточных людей в размере, исчисленном в московском Поместном приказе и разряде. Поэтому правительство должно было принять меры к тому, чтобы поместья не пустели: иначе помещику не с чего будет служить службу, а государству брать повинности. Крепостное право явилось, таким образом, обеспечением материальных средств владельца, обязанного служить и, кроме того, средством обеспечения исправного отбывания повинностей, лежавших на крестьянах. Впоследствии из факта прикрепления крестьян к земле развилось право в позднейшем смысле этого слова, т. е. как частная власть лица одного сословия над совокупностью лиц другого сословия.

§ 193. Таковы главнейшие фактические данные, объясняющие процесс образования сословий в Московском государстве. Сделаем общие выводы из этих фактов.

Процесс образования сословий в царскую эпоху выражается в закрепощении разных разрядов лиц. Это закрепощение имело двоякий смысл. Во-первых, московские государи организовали систему разных тягл, повинностей, наложением в пользу государства на различные классы общества. Всю массу этих тягл можно подвести под две группы: а) тягл служебных и б) тягл, состоявших в отбывании разных податей и повинностей. Первого рода тягло было наложено на старую дружину, второе - на остальную массу народонаселения. Во-вторых, наложение этих государственных повинностей имело своим последствием ограничение личной свободы тяглых людей, которое явилось средством обеспечения исправного отбывания государственных тягостей. Первоначально ограничение личной свободы имело целью укрепить начала территориального подданства. Оно было направлено против старинного права оставлять княжение и государственную территорию в случае личного неудовольствия на князя или государя. Такой смысл имела борьба против боярского отъезда. Народонаселение делалось, таким образом, частью государственной территории, которую оно не могло оставлять произвольно; затем, ограничения личной свободы пошли дальше. Они направились против права избирать свободно род занятий и переменять место жительства даже в пределах государства. Каждый должен был нести тягло, наложенное на него государством. Он не мог его оставлять, не имел права перейти в другое сословие. Каждый обязан был отбывать свои повинности там, где находился его тяглый участок (земля, двор, поместье), и не мог самовольно оставлять его, чтобы он "не пустовал". Следовательно, каждый чин людей был как бы приписан к особому роду имущества, с которого он нес свои повинности. Тяглу служебному соответствовало поместье, тяглу городскому - тяглый двор, лавка, тяглу сельскому - выть, обжа, вообще земельный участок в уездной земле. В этой системе тягл и заключается разгадка образования сословий и, затем, установления между ними известных иерархических отношений.

§ 194. Повинностям, наложенным на каждый чин людей, соответствовало и различие в правах, которыми они пользовались в государстве. Достоинство сословия определялось достоинством повинности. С государственной точки зрения, больше всего прав должно было давать тягло, имеющее ближайшее отношение к власти, - тягло служебное. Кроме близости к государю, преимущества служилого класса определялись еще и другими обстоятельствами. 1) Служилое сословие несло свое тягло с особого рода имущества - с поместных и вотчинных земель, поэтому оно скоро получило исключительную привилегию владеть такими землями. Мало-помалу правительство формально запретило лицам других сословий приобретение поместий и вотчин, мотивируя это тем, чтобы "земля из службы не выходила". 2) Поместья и вотчины были населены крестьянами, сидевшими на этих землях - первоначально по добровольному соглашению с владельцами, но со времени всеобщего прикрепления сословий к земле крестьяне поступили под частную власть землевладельца, т. е., кроме общего крепостного права, они подчинились еще частному крепостному праву. 3) По общему принципу сословных тягл, установленному в московском периоде, одно тягло не могло быть смешиваемо с другим. Поэтому дворянство, несшее служилое тягло, не могло уже нести никакого другого, т. е. оно было избавлено от прочих податей и повинностей.

Городской и сельский классы составляли вместе разряд податных сословий. Но, как мы видели, постепенно между ними установилось резкое различие.

Городские обыватели несли повинности: а) с тяглых городских дворов и б) с торговых промыслов. Поэтому уже с XVII ст. установилось общее правило, что владеть тяглым двором, производить торг и заниматься промыслом в городе мог только тот, кто состоял в городском тягле. Но попасть в городское тягло при закрепощении сословий было уже трудно. Для этого прежде всего надо было выйти из другого тягла, т. е. из другого сословия. Вот почему городские обыватели приобрели права если не на исключительное, то на преимущественное производство торговли и промыслов в городах, но зато им не принадлежало право поступления на государственную службу.

Наименее привилегий и наиболее повинностей лежало на крестьянах. Крестьянство обратилось в сословие, приписанное преимущественно к земледелию. Но затем на него возлагались и разного рода другие тягла. Можно сказать, что каждая государственная потребность удовлетворялась обыкновенно средствами натуральных повинностей. Поэтому уже в Московском государстве мы встречаем чрезвычайно много разрядов крестьян, приписанных к какому-либо делу, напр., каменному (каменщики), ямскому (ямщики) и т. д.

Таковы перемены, происшедшие с массой прежде свободных людей. Но в Московском государстве удержались и прежние несвободные состояния - кабальные холопы и холопы полные. Они различались самим законодательством от крепостных крестьян*(461). Так Уложение царя Алексея Михайловича признает за крестьянами личные имущественные права, которых у холопов не было. Смешение холопов и крепостных крестьян было результатом ревизии 1719 г.

§ 195. Изложивши, таким образом, процесс закрепощения всех земских сословий, необходимо сказать несколько слов о том положении, которое занимало в древней России сословие, по самому принципу своему отличавшееся от сословий земских. При всеобщем расчленении общества, при образовании более или менее замкнутых корпораций, несших свое особое тягло, прикрепленных до известной степени к своему месту, невольно рождается вопрос, какое же положение занимало среди этих чинов Московского государства духовное сословие, юридическое положение которого, как сословия, до тех пор не было определено.

§ 196. С принятием христианства церковь явилась в Россию с особыми привилегиями, которые обыкновенно принадлежали ей и церковным людям на Западе - в Европе и в Византии. Объяснять, почему церковь должна была занять у нас привилегированное положение, вряд ли представляется необходимым*(462). Церкви предстояло переделать языческое общество не только с формальной стороны, но и со стороны его нравственной природы, из общества языческого сделать общество, живущее идеалами христианскими. С этой точки зрения она должна была приобрести влияние на все слои общества, даже на князей, так как церковь поставила себе задачей внести начала христианства и в область государственной политики. Вот почему церковь постоянно стремилась занять привилегированное положение в государстве, стать вне зависимости от светской юрисдикции, составить из себя особую корпорацию, подчиненную исключительно духовной власти. Это требование было признано князьями и выразилось уже в Церковном уставе Владимира Святого*(463). Пространство духовного суда определялось двумя началами: а) в отношении некоторых дел суду церкви были подчинены все классы общества*(464), , и б) церковному суду подлежали во всех делах так называемые церковные люди. Сюда относятся два разряда лиц: во-1-х, духовные в собственном смысле, т. е. служащие при церкви*(465), и, во-2-х, лица светские, поставленные под защиту церкви, наприм. лекари, слепые, хромые, вдовы и др. Эти люди подчинялись святительскому суду во всяких делах. Ни князь, ни наместники, ни судьи, ни тиуны не должны были вмешиваться в область церковного суда*(466).

Эти начала подтверждались и церковными уставами Ярослава Новгородского, князя Всеволода Мстиславича (1137 г.) и Ростислава Мстиславича Смоленского (1150 г.)*(467).

§ 197. Но все те привилегии, которые установлены церковными уставами, касались единственно церковных людей, т. е. тех лиц, которые так или иначе счислялись между духовными чинами или черного или белого духовенства. Отсюда еще никак не следует, чтобы духовенство представляло из себя такую замкнутую корпорацию, какою оно явилось впоследствии. При отсутствии сословных различий в Древней России даже вряд ли мог быть поставлен вопрос, к какому званию будет принадлежать потомство священно- и церковнослужителей. Если светская власть и касалась духовенства, то главным образом со стороны имущественных отношений. Имущества, владеемые церковью, по общему правилу, не были освобождены от государственных податей и повинностей. Крестьяне, сидевшие на так называемых монастырских землях, должны были отбывать всякие подати в пользу государства. Что таково было действительно общее правило, об этом свидетельствуют жалованные грамоты, освобождающие многие монастыри от обязанности платить что-либо с своих земель в государственную казну. Если бы церковные имущества не облагались сборами в пользу государства, то не для чего было бы издавать эти грамоты.

§ 198. Итак, церковь, как совокупность лиц, имеющих степени священства и принадлежащих к монашескому чину, представляла особую, но не наследственную корпорацию, подчиненную исключительно духовному суду. Этого мало. В духовенстве того времени мы замечаем довольно оригинальное движение: оно само стремится стать по подсудности в непосредственные отношения к князю*(468). Разгадка этого явления заключается в том, что духовенство, в особенности же монастыри, чрезвычайно тяготились местным судом, как светским, так и духовным. Это соображение подтверждают акты Стоглавого собора. Из них мы видим, что высшее духовенство настаивало на том, чтобы епископы, по-прежнему судили в своих епархиях. Монастыри же, напротив, тяготятся епископским судом. Изъятия от этого последнего установлены жалованными грамотами. В них говорится обыкновенно: "А кому будет искати чего на игумене или братии, ино сужу аз сам князь великий или кому я прикажу". Таким образом, для дел духовенства установилась фактически великокняжеская юрисдикция. Заведывание этими делами сосредоточилось в Большом дворце, в особом отделении, которое получило название "приказа переносных дел", потому что сюда переносились дела из областных приказов. Впоследствии это отделение стало называться Монастырским приказом. Церковная юрисдикция передается чисто светскому установлению, которое и судит весь священнический и иноческий чин, главным образом в его гражданских делах, по законам светским*(469).

Это движение законодательства не обошлось без сильного протеста со стороны духовенства, в особенности со стороны патриарха Никона. Борьба его, правда, была неудачна: Собор 1666 г. низложил его. Но в следующем году государство сделало уступку духовенству. Собор 1667 г. настоял на уничтожении Монастырского приказа и установил следующий принцип: "Да не вовлачают отныне священников и монахов в мирские судилища, ниже да судят мирские люди освященного монашеского чина и всякого церковного причта, яко же запрещают правила Св. апостол и Св. отец". Но нельзя сказать, чтобы постановления Собора 1667 г. провели точные границы между церковной и светской юрисдикцией. Отношения между духовным чином - с одной, и государством, с другой стороны, остались вообще довольно неопределенными.

§ 199. В таком же положении находилось и самое духовное сословие. Мы должны прежде всего спросить себя, было ли оно наследственно в том смысле, как оно сделалось наследственным после? Здесь, разумеется, должно отличать факт от права. По праву, как каноническому, так и светскому, духовное звание не было наследственно. Оно не было таковым и в Киевской Руси. Духовенство возбудило вопрос о наследственности своего звания только тогда, когда уже начали образовываться твердые сословные различия между разными разрядами лиц. Со стороны фактической вопрос решается иначе. С одной стороны, наследственности духовного звания препятствовало выборное начало, признаваемое нашею церковью и практикой при замещении приходом священнических и причетнических должностей. Право прихожан выбирать священников и причетников подтверждается Духовным регламентом (1721 года). Множество фактов свидетельствуют о том, что прихожане осуществляли это право. Они выбирали то или другое лицо в кандидаты на священническую должность и затем, вместе с грамотой об избрании, отсылали к епископу, который и рукополагал выбранного*(470). Впоследствии с выборным началом стало конкурировать то, что можно назвать правом патроната. С развитием крепостничества, право представления кандидатов на замещение церковных должностей перешло к владельцу*(471). С другой стороны, нельзя не обратить внимания на стремление самого духовенства сделать свое звание наследственным. Наследственность, можно сказать, сама собою устанавливается в первобытных обществах. Занятия отца естественно переходят и на сына. В особенности это применимо к духовным должностям, требующим предварительной подготовки - грамотности, некоторой начитанности в Священном Писании и т. д. Понятно само собой, что священники наставляли своих детей Священному Писанию, с юных лет учили грамоте и объясняли им порядок церковной службы. Вот почему прихожане и само законодательство смотрели на них как на естественных преемников своих отцов*(472). Прихожане выбирали на церковные должности предпочтительно детей церковно- и священнослужителей.

§ 200. По мере закрепощения сословий круг тех лиц, из которых могли замещаться приходские места, постепенно сокращался. Князья с давних пор старались поставить преграду выходу из разряда податных людей в священство ради тех привилегий, которыми пользовались лица духовного звания. Выпустить кого-либо из черных людей в священнический чин значило потерять плательщика. Поэтому в грамотах, которые давали князья святителям, оговаривалось, чтобы слуг и данных людей в попы или диаконы не ставить. Актами Собора 1667 г. запрещалось также посвящать в попы крепостных людей; если же кто из них и был посвящен, то дети его оставались в крестьянстве*(473). Сами тяглые общины неохотно отпускали от себя в священство, так как они были заинтересованы в том, чтобы земля их не пустовала, иначе им бы пришлось платить излишние подати и повинности.

Стремление духовенства сделать свои места наследственными прямо вытекало из тех привилегий, которые давало священство, и тех материальных выгод, которые можно было получать с прихода. Мало-помалу церковные должности в глазах духовенства становятся частною собственностью того или другого священника или причетника, которую можно передать своим детям по наследству. Приходские места делаются даже предметом гражданских сделок: их продают, отдают в аренду и т. п.*(474) Протест против юридической наследственности прихода, впрочем довольно слабый, возникает только со стороны епископской власти. При этом она руководствовалась тем соображением, что приходы должны замещаться достойными людьми, а не лицами, права которых основываются только на том, что они происходят от лица, в данное время занимающего известную церковную должность.

§ 201. Несмотря, однако, на то, что наследственность духовного звания успела укрепиться довольно сильно, судьба потомства священнического оставалась долгое время неопределенной. Юридическое положение детей священно- и церковнослужителей определилось окончательно только в 1869 году. Во времена же московские этому препятствовало то обстоятельство, что количество приходов, которое могло занимать потомство наличного духовенства, было до известной степени ограничено. Многие из лиц духовного звания оставались без места. Они числились при церкви, фактически не неся никаких определенных занятий. По родителям же своим они не были записаны ни в какое тягло. Из этого-то, между прочим, разряда лиц и образовались государевы вольные, гулящие люди.

В царствование Алексея Михайловича мы встречаем уже попытки правительства так или иначе сделать вольных гулящих людей полезными государству. В 1659 г. вышел грозный указ, повелевавший всех священнических и причетнических сыновей, которые не умеют грамоте, брать на службу*(475). Указ этот возбудил крайнее неудовольствие в духовенстве, и правительство поспешило его отменить. В указе об отмене помещены и мотивы издания первого указа. Они прямо свидетельствуют о приближении будущей бури*(476).

§ 202. Организация сословий в Московском государстве, несмотря на различие отдельных состояний, представляла, однако, полное единство основания. Вся система сословий была основана на начале тягл. Каждое сословное различие объяснялось различием тягл. В оправдание всякого права можно было привести хоть какую-нибудь, хотя бы самую ничтожную, повинность. Поэтому в московское время мы не можем говорить о привилегиях в тесном смысле слова, не можем потому, что привилегия, по самому существу своему, есть право, основанное не на общих началах государственного законодательства, а на начале, отличном от него. Привилегия есть изъятие из общего права. История образования привилегированных сословий в собственном смысле слова открывается с Петра Великого. Конечно, не Петр Великий создал то сословное различие, какое мы видим в XVIII ст., но его меры в значительной степени подготовили его.

А. Отношение Петра Великого к сословиям вообще

Б. Образование привилегий дворянства

В. Сословие городских обывателей

Г. Судьба крестьянского сословия

Е. Духовенство

А) О приобретении и сообщении прав дворянского состояния

Б. О приобретении прав духовного состояния

B. Условия приобретения прав городских обывателей

Г. Порядок приобретения прав сельских обывателей

§ 251. Потеря и ограничение прав состояния являются последствиями судебного приговора за преступление. По общему правилу, изображенному в 9 ст. IX т. Св. зак., "никто не может быть лишен прав состояния или ограничен в сих правах иначе как по суду за преступление".

Лишение и ограничение прав состояния впервые введено в наше законодательство Петром Великим. Уложение царя Алексея Михайловича не знало такого наказания. В то время самые тяжкие преступления не влекли за собой извержения из гражданского общества. С Петра Великого явилось так называемое шельмование. То начало, о котором говорит 9 ст. IX т. Св. зак., ясно выражено в дворянской жалованной грамоте и городовом положении Екатерины II. Отсюда оно перешло в другие части законодательства, касающиеся прочих состояний*(761). Приговор о лишении прав состояния поражает исключительно то лицо, по поводу которого он состоялся. Он не простирается ни на жену, ни на детей осужденного, если они не участвовали в соделанном им преступлении. Эти лица сохраняют права своего состояния даже в том случае, если они последуют в ссылку за своим отцом или мужем*(762).

Ограничение в правах состояния имеет последствием утрату права: а) поступать в государственную или общественную службу*(763); б) быть свидетелем; в) третейским судьей; г) опекуном или попечителем и д) поверенным в чьих либо делах*(764). Кроме этих общих последствий, ограничение в правах состояния влечет за собой и утрату прав привилегированного состояния. По ст. 238 IX т. Св. зак. "преступления, разрушающие дворянское достоинство, суть те, за которые виновные приговариваются к лишению всех прав состояния или к потере всех особенных, лично и по состоянию обвиняемого присвоенных ему, прав и преимуществ". То же самое относится и к почетным гражданам*(765). Уложение о наказаниях подтверждает, что, с потерею всех особенных прав и преимуществ, обвиняемый лишается почетных титулов, дворянства, чинов и всяких знаков отличия*(766). Кроме того, ему воспрещается "записываться в гильдии и получать какого-либо рода свидетельства на торговлю"*(767).

От потери всех особенных прав и преимуществ законодательство наше отличает еще потерю некоторых личных прав и преимуществ. Наказание это далеко не равномерно для лиц отдельных состояний. Так, для священнослужителей оно ведет за собою утрату духовного звания навсегда, а для церковнослужителей - исключение из духовного звания. Для лиц прочих состояний означенное наказание состоит в ограничении права вступать в государственную службу (для дворян), также участвовать в выборах и занимать общественные должности*(768).

От потери и ограничения прав состояния должно отличать приостановку этих прав. Она имеет место по отношению к личным правам и преимуществам: 1) вследствие безумия или сумасшествия, законным порядком засвидетельствованного; 2) по причине так называемого безвестного отсутствия. Некоторые общественные права приостанавливаются по отношению к лицам, находящимся под следствием и судом, и несостоятельным должникам, которые впредь до определения рода несостоятельности, лишаются права участвовать в общественных выборах. Подобные же последствия влечет за собою исключение из состава дворянских, мещанских и сельских обществ за пороки*(769). Лица, подвергшиеся исключению по приговорам своих сословных обществ, не могут участвовать в земских избирательных съездах*(770), в городских выборах*(771) и дворянских собраниях*(772).

§ 252. Восстановление права состояния, утраченного по суду за преступление, зависит от верховной власти, которая одна облечена правом помилования. В качестве акта свободного милосердия, объем и порядок восстановления прав не подчиняются никаким легальным условиям; пределы и пространство восстановления прав определяются каждый раз особо, в самом акте помилования, который и является сингулярным законом, простирающим свое действие или на одно лицо, или на определенный разряд лиц*(773).

Исключительные права верховной власти в этом отношении определены еще законодательством Петра Великого. Именно 18 ст. Табели о рангах постановляла следующее: "Те, которые за тяжкие преступления отставлены, публично на площади наказаны или хотя только обнажены или пытаны были, оные лишены от имевшего титла и ранга, разве они от Нас за какие выслуги паки за собственною Нашею рукою и печатью в совершенную их честь восстановлены: и о том публично объявлено будет"*(774) В том же году были опубликованы правила "О публичном прощении" офицеров*(775). Затем, в 1730 г., в инструкции канцелярии конфискации, было объяснено, что хотя суды и коллегии могут на основании законов налагать штрафы, "однако ж облегчение и отставление штрафов токмо от Е. И. В. высочайшей власти зависит, ибо сие к случаям милости принадлежит и часть права помилования в себе содержит"*(776). Эти и следовавшие за ними постановления в Уложении о наказаниях*(777) Уложение о наказаниях признает тот общий принцип, что помилование может быть только действием монаршего милосердия, а потому исходит непосредственно от верховной власти. "Сила и пространство действий сего милосердия, как изъятия из законов общих, определяются в том самом высочайшем указе, коим смягчается участь виновных или же даруется им совершенное прощение".

§ 253. Перемена прав состояния вытекает из факта перехода лица в другое сословие. Условия перехода из одного состояния в другое касаются главным образом лиц податных классов и духовенства, как белого, так и монашествующего.

а) Условия выхода из духовного звания

1) Наше законодательство признает юридическую силу монашеских обетов. Права и обязанности, вытекающие из этих обетов по отношению к государству, считаются принудительными для самих монахов. Вот почему выход из монашеского звания влечет за собою невыгодные последствия. На основании 254 ст. IX т. Св. зак. По просьбам о сложении монашества поступается следующим образом: 1) просящий о снятии монашеского сана увещевается о сохранении обета, во-первых, через монастырского настоятеля с старшею братиею; во-вторых, через особенно от епархиального начальства назначенных по дознанной способности лиц; в-третьих, в полном присутствии консистории. 2) На сии увещания употребляется шесть месяцев. 3) Тот, с кого снято монашество по его непреклонному желанию, поступая в первобытное гражданское состояние, не может уже быть определен в гражданскую службу*(778). 4) Он не может иметь также жительства, ни приписаться к какому-либо обществу в той губернии, где жил монахом, равно как и в обеих столицах, во все то время, в продолжение которого, по церковным правилам, состоит он под эпитимиею для очищения своего поступка, т. е. в течение семи лет. 5) В выполнение всего этого берется с него подписка, под опасением за нарушение оной быть отосланным в Сибирь на всегдашнее пребывание, без разрешения и там вступить в службу".

2) Белое духовенство, по отношению к выходу из своего звания, поставлено в те же условия, как и монашествующее. Священнослужители, пожелавшие оставить свой сан, подвергаются трехмесячному предварительному увещанию. После этого им дозволяется выйти из духовного состояния с разрешения Св. Синода. Затем, они не могут занимать никаких общественных и государственных должностей - диаконы в течение 6 лет, священники - 10 лет. Они возвращаются в то состояние, которое им принадлежало первоначально; вместе с тем от них отнимаются все преимущества и отличия (ордена, чины и пр.), которые они приобрели по службе.

Церковные причетники (дьячки, псаломщики и пономари) и церковные служители (певчие, звонари, сторожа), уволенные из духовного звания по собственному желанию, или за излишеством и неспособностью, или по одному только подозрению в преступлении или проступке, возвращаются в то состояние, к которому принадлежат по рождению или права которого приобрели по образованию; притом те из них, которые по рождению не пользуются правами дворянства или почетного гражданства, а по образованию не приобрели права на вступление в гражданскую службу, обязаны приписываться к городскому или сельскому состоянию*(779).

Отсюда видно, что для церковных причетников и церковных служителей последствия одинаковы и в том случае, когда они добровольно покидают свое звание, и тогда, когда они исключаются из него по подозрению в каких-либо пороках. Но по отношению к священникам и диаконам законодательство наше установляет другие последствия. Священнослужители, увольняемые из духовного звания, подлежат действию особых правил, помещенных в Уставе о предупреждении и пресечении преступлений (Св. зак. т. ХIУ). На основании 282 ст. этого Устава (по прод. 1872 г.) "священнослужители, лишенные за пороки и неблагочинные поступки духовного сана, на основании законов церковных, по приговору духовного начальства, отсылаются, в случае неисправления в низших должностях дьячков, пономарей и псаломщиков, в местное губернское правление, с подробным объяснением вины, за которую лишены священнослужительского сана. Губернские правления сообщают казенным палатам о записке сих людей, буде они не из дворян и не пользуются правами почетного гражданства, в мещане или крестьяне, по их желанию, а тем, которые в духовном звании были из дворян или пользуются правами почетного гражданства, или же кои получили дворянское достоинство по орденам, оставляются принадлежащие им права состояния, но не возвращаются только чины, до поступления в духовное звание полученные. Им запрещается как въезд в обе столицы и жительство в оных, так и поступление в государственную или общественную по выборам дворянским и городским службу; в военную же службу могут они быть принимаемы только рядовыми. Сии запрещения имеют силу: в отношении въезда и жительства в столицах в течение 7 лет, и в отношении поступления в службу: для диаконов - в течение 12-ти и для священников - в течение 20 лет". Если мещанские или крестьянские общества не согласятся принять указанных в этой статье лиц, тогда последние водворяются в Якутской области*(780).

б) Перемена прав купеческого звания

Права городского состояния изменяются через переход в другое состояние*(781). Прежде они видоизменялись через поступление на службу, по правилам, указанным в уставах о службе (см. ниже). Засим, права купеческого состояния утрачиваются 1) невозобновлением в срок торгового свидетельства и 2) вследствие торговой несостоятельности.

в) Перемена податного состояния*(782) До издания нового устава о воинской повинности, права лиц податного состояния изменялись вследствие взятия их на военную службу. В настоящее время закон признал иное начало. Именно, по 25 ст. Уст. о воинской повинности, все лица, состоящие на действительной службе, сохраняют все личные и имущественные права своего состояния. Вследствие этого лица податных сословий продолжают числиться в составе своих обществ. Тем не менее, они освобождаются во время нахождения на службе от подушных податей и сборов и от отбывания натуральных повинностей*(783). Добровольный переход и выход из податного состояния подчиняется следующим условиям:

1) Желающий выйти из состава своего общества и поступить в другое, обязан получить увольнительный приговор от первого. Этот приговор дается только в том случае, когда на просителе нет: а) казенных недоимок до 1 января следующего года; б) частных взысканий, предъявленных на крестьян волостному правлению; в) желающий уволиться должен быть свободен от суда и следствия; г) на переход в другое общество должно быть дано согласие родителей увольняемого; д) семейство увольняемого (малолетние и лица, неспособные к работе) должны быть обеспечены в своем содержании.

2) Для перехода в другое общество необходим приемный приговор этого общества.

Особенные льготные условия установлены для тех лиц податного звания, которые желают перейти в купечество. Ст. 562 говорит: "Переход мещан в купечество своего или других городов совершается по взятии ими на свое имя купеческого свидетельства и по предъявлении, при взятии оного, квитанции, свидетельствующей о полной уплате ими всех следующих с них, по первоначальному их званию, повинностей"*(784). Это правило распространено и на лиц других податных состояний*(785). Особая льгота установлена также для лиц, имеющих право, на основании 462 и 463 ст. IX т. (см. выше), причисляться к мещанским обществам без согласия последних. Им предоставляется право переходить в другие общества и сословия без увольнительных приговоров обществ, по удостоверениям одних дум и заменяющих их учреждений, что к перечислению означенных лиц не имеется препятствий*(786).

§ 254. Права подданных, как они выражаются в действующем русском законодательстве, могут быть разделены на две группы: на права, принадлежащие всем лицам, без различия состояний, и на права, условливаемые принадлежностью их обладателя к тому или другому сословию. Для доказательства того, что мы имеем право рассматривать занимающий нас вопрос именно с такой двоякой точки зрения, необходимо определить значение, какое имели в России привилегии. Надо решить вопрос: составляют ли наши сословия совершенно замкнутые классы общества, разделенные законодателем в отношении их прав и обязанностей, или мы можем найти некоторые точки соприкосновения между отдельными состояниями, можем говорить о правах, общих для всех подданных?

Историческая роль привилегий в русском законодательстве резко отличается от роли этих привилегий в законодательствах западноевропейских государств. Сословия Западной Европы в сущности были остатками старого феодального суверенитета, принадлежавшего, до образования государства в новом смысле слова, духовенству и дворянству как высшим классам общества, т. е. совокупности разных феодальных владельцев, и, кроме того, привилегированным разрядам лиц в отдельных городах, напр. цеховым мастерам, гильдейскому купечеству, в противоположность низшим классам городского населения. Королевская власть, подчиняя себе феодальное общество, на первый раз была сильна настолько, чтобы сломить политическое могущество феодальной аристократии, конфисковать ее державные права - право законодательства, различные финансовые права, напр. право чеканки монеты, установление податей, право на суд и т. д. Но за феодальными владельцами и другими привилегированными классами, имевшими прежде такое политическое могущество, была оставлена совокупность прав, не относящихся существенно к атрибутам верховной государственной власти, в качестве уступки привилегированному обществу. Поэтому можно сказать, что привилегии высших классов западноевропейского общества были не чем иным, как остатком прежнего полновластия массы феодальных владельцев над низшими классами народонаселения.

Напротив, в русской истории мы не видим таких классов общества, которые мешали бы развитию государственной власти, с которыми она должна была бы вести борьбу, лишать их политического могущества. У нас не было сильной землевладельческой аристократии, которая бы составляла одну корпорацию и отстаивала свои права против верховной власти, точно так же, как не было бюргерства, этой цеховой аристократии, не было духовенства как политической силы. Если наши государи и вели борьбу за утверждение самодержавия, то вели ее против земской силы, т. е. веча, которое не было совокупностью различных сословных корпораций; вече представляло весь народ. Затем установилось крепостное право для всех классов общества одинаково. Из этого государственного крепостного права, из системы тягл выросли и наши сословные различия. Личная свобода исчезла из законодательства. На место прежней дружины, вообще вольного народонаселения, явилось служилое сословие, тяглые люди, сироты или холопы.

С XVIII ст. начинается у нас развитие сословных привилегий. Если первоначальный процесс образования наших сословий мы можем назвать процессом закрепощения народа, то движение, начавшееся с издания первой жалованной грамоты дворянству (18 февр. 1762 г.), может быть названо откреплением, постепенным снятием с разных сословий государственных тягл, в том смысле, как они были выработаны старым законодательством. С дворянства снимается обязательная служба. Ему сообщается особая сословная честь. Сословию городских обывателей также дается своего рода честь, выделяющая его из других сословий. И та, и другая честь сообщается сверху; она есть нечто пожалованное от монархов, путем законодательства.

Правда, привилегированное положение одних классов ухудшило положение других, не имевших "чести"; но эта последняя была первым проблеском личной свободы в русском обществе. Начала, выраженные в жалованных грамотах дворянству и городам, должны были делать все большие и большие успехи вместе с развитием русского законодательства*(787). Так, Екатерина II в жалованной грамоте дворянству сказала: "Телесное наказание да не коснется до благородного". Отсюда естественный переход к словам: "Телесное наказание да не коснется человека, во имя его человеческого достоинства". Можно сказать, что закон 17 апр. 1863 г., уничтоживший телесные наказания как уголовную меру, был логическим последствием привилегий, выставленных в жалов. двор. грам. Самое появление лиц, избавленных, в силу своей сословной чести, от всех податей и повинностей, разложило старое податное население на свободных и несвободных и показало всю несостоятельность различий между податным и неподатным классами. Совокупность привилегий создала тип свободного человека, воплотившийся в "дворянине". Мало-помалу эти привилегии должны были распространиться на все классы общества, из привилегий сделаться общим правом. И действительно, мы видим, что они сообщаются все большей и большей массе лиц и постепенно становятся достоянием всех и каждого*(788). Сословные различия мало-помалу сглаживаются нашим законодательством. Совокупность так назыв. прав состояния, выражавших первоначально привилегии разных лиц, переходит в общие права всех подданных. Таково первое основание, по которому мы должны говорить о правах подданных вообще.

Второе основание заключается в том, что наше законодательство, в особенности в последнее время, признало за обществом много таких прав, которые не выражаются и не могут быть выражены в форме прав состояния. Постановления о печати, степень признания веротерпимости в государстве, свобода экономической деятельности - все эти вопросы касаются подданных вообще и потому должны быть рассмотрены безотносительно к различиям состояний.

Но, затем, нельзя сказать, чтобы в нашем законодательстве изгладились все сословные привилегии; некоторые из них удержались до настоящего времени. Самым капитальным различием, до сих пор разделяющим наши состояния, является различие между податными и неподатными классами. С этим различием связаны почти все остальные.

Мы изложим прежде всего личные и имущественные права всех подданных, без различия состояния; затем рассмотрим отличия между состояниями, сохранившиеся между отдельными классами общества.

Но законодательство наше, кроме личных и имущественных прав, признает за лицами всех состояний еще общественные, корпоративные права, именно право участия в местном управлении - сословном (дворянском и крестьянском) и общественном (земском и волостном). Роль обществ, которым предоставляются эти права, будет рассмотрена во второй части этого курса, в учении об органах управления.

§ 255. Излагая общие права всех состояний, необходимо указать: а) признанные законом меры к ограждению личных и имущественных прав всех и каждого; б) те формы, в которых, по нашему законодательству, может проявляться деятельность отдельного человека как к в области экономической, так и в области умственной и религиозной.

A. Обеспечение прав личности

Б. Обеспечение имущественной неприкосновенности лица

А. Отношение государства к передвижению населения вообще

Б. Перемена местопребывания в пределах государства

В. Отъезд в иностранные государства

А. Монополии и правительственная регламентация

Б. Право торговли

Под торговлей разумеется экономическое посредничество между производителями и потребителями, покупка товаров у производителей с целью перепродажи потребителям. Продажей называется сбыт своих произведений, как сельскохозяйственных, так и всяких других, следовательно, сбыт продуктов, добытых всякого рода промышленностью. Понятно само собой, что последняя должна быть поставлена в более льготное условие, нежели торговля. Она не должна в иных случаях облагаться пошлинами, потому что иначе будут стеснены различные промыслы и возвысится цена на предметы первой необходимости.

Устав о пошлинах подводит под понятие торговли не только торговлю в собственном смысле, но и различные другие виды экономической деятельности, известные под именем торговых действий. Торговля разделяется на оптовую, розничную и мелочную. Оптовая торговля производится из купеческих контор, амбаров, складов и судов и состоит в продаже всяких товаров партиями. Розничной торговлей называется раздробительная продажа товаров, производимая из лавок, магазинов и других т. п. заведений. Наконец, под именем мелочной торговли разумеется: 1) раздробительная продажа особых товаров, поименованных в особых росписях, из определенных помещений (ср. роспись Е, прилож. к ст. 40 и роспись Ж, к той же ст.); 2) разносная и развозная торговля мануфактурными и колониальными товарами, производимая в назначенных для него пределах*(857). Развозная торговля может производиться за чертою в городе, в уезде.

Затем, к торговым действиям причисляется целая масса различных операций. Сюда относятся, напр., разные банкирские операции, содержание различных ремесленных заведений, фабрик и заводов, извозничество, содержание контор для транспортов, кладей и пассажиров, подряды с казенными учреждениями, земскими, городскими и сельскими общественными и сословными управлениями. Под это же понятие подводится исполнение обязанностей торговых приказчиков и т.д.*(858).

В. Организация ремесл

А. Общие начала и история русской цензуры

Б. Действующее законодательство

§ 293. Понятие свободы совести или вероисповедания в полном своем составе заключает в себе следующие признаки: а) свободу публичного отправления богослужения по обрядам своей веры; б) свободу избрания вероисповедания; в) свободу проповеди с целью как обращения лица, принадлежащего к другому вероисповеданию, в свою веру, так и основания новой церкви, и г) возможность пользоваться всеми политическими и гражданскими правами, несмотря на принадлежность к той или другой церкви.

Таковы начала веротерпимости, выработанные общественным сознанием и теориею в разных государствах Европы, но осуществившиеся вполне далеко не во всех из них. Последние ограничения относительно свободы вероисповеданий в Германии, напр., отменены только по учреждении Северогерманского союза и затем Германской империи.

По русскому законодательству свобода веры предоставляется всем лицам, не принадлежащим к господствующей церкви, как природным подданным, так и принятым в подданство или временно в России пребывающим. Та же свобода предоставлена магометанам, евреям и язычникам*(933). Вопрос о пространстве веротерпимости по русскому праву должен быть рассмотрен на основании как исторических данных, так и существующих законоположений, рассеянных в разных местах Свода законов, улож. о наказаниях и т. д.

Первым из узаконений, предоставлявших свободу исповедания иноверцам, является Манифест Петра Великого 1721 г. Манифест этот приглашал пленных шведов на русскую службу, чтобы пополнить вакантные места по различным отраслям администрации, для которых Петр не имел своих людей. Приглашая этих лиц на службу, надо было дать им особенные льготы. Действительно, император обнадежил всех таковых подданных своею милостью и высокою протекцией, "что они, дети их и потомки в природной своей вере пребудут, собственные кирхи и пасторов содержать могут и все те привилегии получить имеют, которые мы прочим чужеземцам уже пожаловали, или вперед пожалуем"*(934). Указом 1735 г., февраля 22, разъяснено, что свобода веры, предоставленная иноверцам, означает только свободу отправления богослужения, но отнюдь не право проповеди с целью обращения русских подданных в свою веру*(935). Указ этот положил начала тому правилу, что только православная церковь пользуется правом обращать иноверных в христианство. В том же смысле начала веротерпимости выражены в жалованной грамоте СПб. римско-католической церкви 1769 г. и регламенте, данном той же церкви*(936), и подтверждены в 1782 г., января 17-го, при учреждении Могилевского римско-католического архиепископства*(937). В уставе благочиния 1782 г. говорится, что "управа благочиния не запрещает иноверцам, обитающим в городе, отправление их различных вер"*(938). Наконец, в 124 ст. городовой грамоты 1785 г. читаем: "Дозволяется иноверцам, иногородным и иностранным, свободное отправление веры, как от достойные памяти премудрых российских государей, предков наших, и нас самих уже установлено и подтверждено, да все народы, в России пребывающие, славят Бога всемогущего различными языками, по закону и исповеданию праотцев своих, благословляя царствование наше и моля Творца вселенной об умножении благоденствия и укрепления силы империи всероссийской"*(939). Все приведенные правила касались иноверцев, природных русских подданных и принятых в русское подданстве без перехода в православие; к последним относятся колонисты, которые, начиная с царствования Елизаветы Петровны, вызывались в Россию для заселения пустопорожних земель. Переселенцам гарантировалась свобода веры*(940). Наконец, иностранцы, состоящие в русской службе и временно пребывающие в России, также пользуются свободой отправления богослужения*(941).

§ 294. Таким образом, правила веротерпимости, как они выражены в русском законодательстве, сводятся в сущности к праву отправлять богослужение. Затем, свобода проповеди, свобода избрания веры и, наконец, различные права лиц, принадлежащих к разным исповеданиям, ограничиваются следующими началами.

По общему принципу, свобода проповеди, т. е. право обращения инославных в православие принадлежит исключительно православной церкви, как господствующей, следовательно привилегированной и пользующейся особенным покровительством в России*(942). Отсюда вытекает, во-первых, то последствие, что инославные не могут обращать в свою веру православных. Всякое отпадение от православия и отвлечение от него считаются преступлениями, против которых принимаются как предупредительные, так и карательные меры. Во-вторых, русское законодательство принимает под свою защиту вообще все христианские исповедания против вероисповеданий нехристианских. Совращение с христианства вообще и отступление от него признается также преступлением.

На основании 114 ст. Уст. о пред. и пресеч. прест., "иноверец, совративший кого-либо из других российских подданных в свою веру, каким бы образом, под каким бы образом и под каким бы предлогом сие ни было, к какой бы вере он сам и совращенный им ни принадлежали, взимается под стражу и отсылается вместе с совращенным к суду".

Факт возбуждения судебного преследования в данном случае показывает, что в нашем уголовном законодательстве должны быть определенные постановления, защищающие христианство вообще и православие в частности. Действительно, в Уложении о наказаниях, по изданию 1866 г., мы имеем ряд статей этого характера.

§ 295. Уголовное законодательство прежде всего предвидит внешние действия, направленные против христианской и православной веры, и затем действия субъективные.

К действиям первого рода относятся: 1) отвращение от христианского исповедания вообще в нехристианское*(943); 2) совращение православного в иное христианское, но неправославное исповедание*(944); 3) проповедь, направленная против православия*(945); 4) воспитание детей в нехристианской или неправославной вере со стороны лиц, на которых лежит прямая обязанность воспитывать их в православии или христианстве. В данном случае имеются в виду преимущественно дети, прижитые в так называемых смешанных браках. По закону, они должны быть воспитываемы в началах христианской веры*(946).

Ко второму разряду относятся отступления от православия и христианства. Они влекут за собой, во-1-х, ряд известных мер, направленных к тому, чтобы возвратить отступника в лоно церкви; во-2-х, невыгодные последствия в экономическом отношении (имущество совратившегося отдается в опеку и т. п.).

Сюда относятся: 1) отступление от православия или другого христианского исповедания в нехристианскую веру*(947); 2) отступление от православного в иное христианское вероисповедание*(948).

Означенные меры направлены главным образом к ограждению православия и христианства. Но, затем, переход из нехристианских исповеданий в христианство не возбраняется. Лица каких бы то ни было нехристианских исповеданий могут изменять свою веру по усмотрению.

§ 296. Начала господствующей церкви проводятся и в постановлениях нашего законодательства о браках. По ст. 85, 1 ч. X т. Св. зак., лица христианского исповедания не могут вступать в брак с нехристианами. Исключением пользуются лишь протестанты, которым дозволено вступать в брак с нехристианами, но не с язычниками. Если же кто-либо из лиц, принадлежащих к нехристианскому вероисповеданию, состоя уже в супружестве, перейдет в христианскую веру, в таком случае брак не расторгается*(949). При этом законодательство принимает различные меры к тому, чтобы сторона, оставшаяся в своей вере, не стесняла другую, обратившуюся в христианство. Далее, по общему правилу, в случае смешанных браков, т. е. православного с лицами каких-либо инославных вероисповеданий, дети должны быть воспитываемы в православии*(950). До 1721 г. у нас вовсе были запрещены браки христиан с неправославными, на основании постановления 6-го Вселенского собора. В 1721 г. пленные шведы, отправленные на службу в восточные губернии, обратились в берг-коллегию с прошением, чтобы им дозволено было жениться на православных. Жалкое положение шведов убедило берг-коллегию. Она вошла с представлением в синод, который и издал замечательный по своему времени указ. Синод очень верно ставит вопрос. Он говорит, что запрещение, наложенное 6-м Вселенским собором, основано на том предположении, что брак с еретичкою будет опасен для стороны, исповедующей православие, но если есть средство предупредить зло, в таком случае нечего бояться его. Ввиду этого изданы следующие постановления: 1) супруг, вступающий в брак с лицом православного исповедания, обязывается не совращать его с православия; 2) дети от такого брака должны быть воспитываемы в православной вере. Исключение сделано только для Финляндии*(951).

§ 297. Ограждая таким образом православие от внешних посягательств, закон охраняет его и от внутреннего распадения, т. е. порождения новых сект. Образование новых сект безусловно воспрещается.*(952). Но, как известно, в России существует целый ряд сект, до известной степени признанных и терпимых в государстве. Мы говорим об обширной массе русского народонаселения, принадлежащей к расколу. Говоря о расколе, необходимо коснуться последнего признака, входящего в полное понятие свободы вероисповедания, именно, что исповедание той или другой веры не влечет за собой никаких невыгодных юридических последствий для верующего. Наше законодательство не признает этого начала. Оно допускает равноправность в этом отношении только для известных исповеданий, преимущественно христианских, и установляет ряд невыгодных юридических последствий, во-1-х, для евреев, во-2-х, для раскольников. (О евреях см. в V отделе).

Под именем раскольников разумеется ряд сект, отлучившихся в свое время от православия, не признаваемых государством и отчасти нетерпимых. Мы не имеем здесь в виду такие секты, которые подлежат преследованию, напр. скопцов; преследования их обусловливаются не религиозною нетерпимостью, но общими полицейскими соображениями В данном случае речь идет о юридическом положении раскольников. В ст. 60 Уст. о пред. и пресеч. прест. читаем:

"Раскольники не преследуются за мнения их о вере; но запрещается им совращать и склонять кого-либо в раскол свой под каким бы то видом ни было"*(953). Затем, раскольники не пользуются правом публичного отправления их богослужения*(954). Им запрещено строить церкви, заводить скиты, а существующие даже чинить*(955), а равно издавать какие-либо книги, по которым совершаются их обряды*(956). С принадлежностью к расколу связан ряд невыгодных последствий. В прежнее время положение раскольников было в высшей степени тяжело. Во-1-х, они не пользовались семейственным правом, браки их не признавались законными, потому что, с точки зрения нашего законодательства, брак есть таинство, совершаемое признанною церковью, к которой не принадлежали раскольники; дети их были незаконнорожденными. Во-2-х. с принадлежностью к расколу связывались известные невыгодные последствия и в общественном отношении, напр. при занятии общественных должностей. Первое из этих ограничений в настоящее время в значительной степени утратило свое значение вследствие вышедшего, 15 октября 1874 г., законоположения об установлении метрических книг для записки браков, рождения и смерти раскольников*(957).

Особенность нового закона заключается в том, что по отношению к раскольникам ведение всех метрических книг передано из духовного ведомства в гражданское, иначе говоря, для раскольников введен так называемый гражданский брак.

"Браки раскольников приобретают в гражданском отношении, через записание в установленные для сего особые метрические книги, силу и последствия законного брака"*(958).

Означенный закон распространяется: 1) на лиц, которые рождены в расколе, существовавшем и признанном в государстве до издания новых правил; 2) условия заключения брака между раскольниками определяются по началам общегражданского брака, заимствованным из канонических правил.

"Воспрещаются и не подлежат записи в метрические книги такие браки раскольников, кои возбранены законами гражданскими (т. X ч. 1, ст. 3, 4, 5, 12 по прод. 1863 г., 20, 21 и 23)"*(959). Все эти статьи имеют общегражданское значение (запрещают, напр., заключение брака с сумасшедшими, при живой жене и т. д.). Здесь же упоминается 23 ст., запрещающая вступление в супружество в близких степенях родства и свойства; она заимствована из канонических правил, а потому довольно трудно определить, в какой степени она применяется к раскольникам, какими степенями считать свойство для раскольников.

Дети раскольников подлежат записи в метрическую книгу в таком только случае, если брак их родителей записан в такой книге. Но те из них, которые рождены от раскольнических браков до издания рассматриваемого закона, также в течение первых двух лет после издания его могут быть записываемы в метрическую книгу и в том случае, когда родились прежде записи брака их родителей, если происхождение их от брачного союза, впоследствии записанного, равно как время их рождения, будут удостоверены не менее как двумя свидетелями*(960).

Записанные в метрической книге дети раскольников признаются законными*(961).

Метрические книги ведутся в городах и уездах местными полицейскими управлениями, а в столицах - участковыми и частными приставами, по формам, утвержденным министром внутренних дел*(962).

Введение означенного закона, хотя действие его довольно ограниченно, в высшей степени благотворно. Он представляет первый шаг к признанию раскола, сообщает доселе бесправной массе народонаселения, по крайней мере, некоторые гражданские права. Общественные права раскольников по участию их в выборном управлении будут изложены во второй части курса.

§ 298. Объединение русских сословий в отношении их прав предшествовало уравнению их относительно обязанностей. Гораздо легче было распространить различные привилегии, принадлежавшие прежде высшим сословиям, например изъятие от телесного наказания, на все разряды лиц, чем обложить их равными повинностями. Вот почему и до настоящего времени существенным различием между русскими сословиями остается различие их по обязанностям. Но и это различие начинает понемногу сглаживаться. Чрезвычайно важный шаг в этом отношении сделан нашим законодательством в уставе о воинской повинности 1874 года, который распространил отбывание этой повинности, составлявшей прежде величайшую тягость собственно для крестьянского населения, на все сословия.

§ 299. Одним из основных начал новой воинской повинности должно считать ее всесословность. В 1-й ст. высоч. утвержд. полож. о воинск. повин. читаем: "Защита престола и отечества есть священная обязанность каждого русского подданного. Мужское население, без различия состояний, подлежит воинской повинности".

Но начало всесословности не предполагает еще всеобщности, поголовности воинской повинности. Наше законодательство не признает системы поголовности. Ежегодно вся масса народонаселения должна выставить лишь определенное число лиц, подлежащих воинской повинности. Размер призыва определяется каждый год законодательным порядком, по представлению военного министра*(963).

Второе начало, положенное в основание устава о воинской повинности, есть принцип личного отбывания повинности. Каждый вынувший жребий обязан отбывать воинскую повинность сам, лично. На основании 2-й ст. Уст. "денежный выкуп от воинской повинности и замена охотником не допускаются".

Поступление в ряды войска определяется жребием, который вынимается единожды на всю жизнь*(964). Независимо от этого, воинская повинность может быть отбываема на правах вольноопределяющегося.

Относительно состава русской армии наше законодательство руководствовалось старым прусским законом о воинской повинности и разделило войско по тем же категориям, какие существовали в прежнее время в Пруссии. Прусская армия состояла 1) из Heer (войска), 2) Landwehr (то, что мы называем запасом) и 3) Landsturm (ополчения). У нас различаются: 1) постоянные войска и 2) ополчение. Постоянные войска состоят: а) из армии, пополняемой ежегодными наборами людей со всей империи, б) запаса армии; он состоит из лиц, уволенных от действительной службы по отбытии известного срока ее, но призываемых, в случае нужды, для пополнения постоянных войск; наконец, ополчение составляется из лиц, вовсе не числящихся в постоянных войсках, но способных носить оружие, от призывного (20 л.) до сорокалетнего возраста. В случае призыва, ополчение является самостоятельным войском. Лица, входящие в него, называются ратниками и делятся на два разряда. К первому принадлежат младшие четыре возраста, т. е. лица, зачисленные в ополчение при последних четырех призывах. Отсюда пополняются постоянные войска, в случае истощения их запаса. Ко второму разряду принадлежат все остальные возрасты.

§ 300. Такова троякая форма, в которой должна быть отбываема воинская повинность. Отсюда видно, что все лица, начиная с 20-летнего возраста, будут принадлежать прежде всего к ополчениям. Затем, некоторые из них поступают в состав постоянных войск. Вопрос о поступлении в постоянное войско решается, по общему правилу, жребием. Годные из таких лиц, в числе, положенном для каждого призывного участка, зачисляются в военную службу. Остальные, за исключением неоказавшихся, по наружному виду, способными носить оружие, зачисляются в ополчение*(965). Все лица, принятые на службу, обязаны отбыть ее в течение определенного срока. Он различен для сухопутных постоянных войск и для флота. Общий срок службы для первых определяется в 15 лет, из которых 6 лет действительной службы и 9 лет в запасе*(966). Общий срок службы для флота полагается в 10 лет, из них 7 лет действительной службы и 3 года в запасе.

§ 301. Таковы общие начала, по которым должны отбывать воинскую повинность все русские подданные. В этом отношении наше законодательство не допускает никаких сословных различий. Это начало в высшей степени строго проведено во всем законе. Но устав о воинской повинности допускает различные изъятия из общих правил, которыми могут пользоваться лица всех состояний при соблюдении известных условий. Общий смысл этих исключений виден из следующих слов высочайшего Манифеста 1 января 1874 г.: "Даруемые же ныне важные преимущества молодым людям, получившим образование, да будут новым орудием к распространению в народе нашем истинного просвещения, в котором мы видим основание и залог его будущего благоденствия".

Устав о воинской повинности различает так называемые изъятия, отсрочки и льготы по воинской повинности. Под именем изъятий разумеется совершенное освобождение известных лиц от повинности. Отсрочками называются льготы, даваемые некоторым лицам, в том, что они могут ходатайствовать о перенесении сроков отбывания повинности. Наконец, льгота означает сокращение сроков отбывания повинности, установленных для армии и флота.

§ 302. Первое и главное изъятие сделано для лиц, страдающих какими бы то ни было телесными недостатками*(967). Насколько тот или другой недостаток препятствует поступлению в военную службу, определяется осмотром экспертов-медиков, но заключение их не безусловно обязательно для присутствия по делам о воинской повинности, которое может принимать в расчет и другие соображения. Умышленные членовредители во всяком случае обращаются в войска. Болезнь может служить поводом и к отсрочке отбывания воинской повинности, именно в том случае, когда она делает невозможным поступление на службу в момент призыва. Прием в войска таких лиц отсрочивается на один год.

По семейному положению установляются три разряда льгот.

Первый разряд: а) для единственно способного к труду сына при отце, к труду неспособном, или при матери вдове; б) для единственно способного к труду брата, при одном или нескольких круглых сиротах, братьях или сестрах; в) для единственно способного к труду внука, при деде или бабке, не имеющих способного к труду сына, и г) для единственного сына в семье, хотя бы при отце, способном к труду.

Второй разряд: для единственно способного к труду сына, при отце, также способном к труду, и братьях моложе 18 лет.

Третий разряд: для лица, непосредственно следующего по возрасту за братом, находящимся по призыву на действительной службе или умершим на оной*(968). Имеющие право на льготу по семейному положению назначаются на службу в таком только случае, если для выполнения набора недостанет прочих людей, призванных к жеребью*(969).

Отсрочка по отбыванию воинской повинности, кроме болезни, дается еще по следующим основаниям: 1) для устройства имущественных и хозяйственных дел тем лицам, которые лично управляют собственным недвижимым имуществом или принадлежащими им торговыми и фабричными заведениями, за исключением заведений, производящих раздробительную продажу крепких напитков; отсрочка дается не более как на 2 года*(970); 2) для лиц, находящихся в учебных заведениях, впредь до окончания курса. Эта льгота установлена в 53 ст. Уст. о воинской повинности.

"Воспитанники учебных заведений, означенных в приложении к сей статье, призываются к исполнению воинской повинности по достижении определенного для того возраста наравне с прочими; но, для окончания образования, поступление их на службу в войска по вынутому жеребью, в случае заявленного ими желания, отсрочивается".

Минимум отсрочки в этом случае полагается 2 года; максимум 8 лет.

Минимум отсрочки дается "обучающимся в учебных заведениях второго разряда и воспитанникам Императорской академии художеств, Московского училища живописи, ваяния и зодчества, С.-Петербургской и Московской консерваторий, Императорского музыкального общества и учительских институтов, семинарий и школ"*(971).

Maximum отсрочки, т. е. до достижения двадцати восьми лет от роду, предоставляется: "воспитанникам духовных православных и римско-католических академий; лицам, избранным, по окончании университетского курса, для приготовления на профессорские должности и воспитанникам Императорской академии художеств, удостоенным серебряной медали ранее достижения 22-летнего возраста и продолжающим свое художественное образование в академии"*(972).

Кроме того, образование дает право на сокращение срока службы в армии. Лица, окончившие курс в университетах и других учебных заведениях первого разряда, в случае вынутия ими жребия, обязаны прослужить в армии 6 месяцев, а в запасе 14 лет и 6 месяцев. Это maximum льготы. Minimum установлен для лиц, кончивших курс начальных народных училищ, вообще учебных заведений 4-го разряда; они должны состоять на службе 4 года и в запасе армии 11 лет*(973).

Некоторые лица, получившие образование, вовсе освобождаются от поступления на службу, т. е. прямо зачисляются в запас на 15 лет. Сюда относятся: имеющие степень доктора медицины или лекаря, преподаватели в учебных заведениях и другие лица*(974).

Некоторые лица освобождаются от воинской повинности по самому их званию, именно 1) священнослужители всех христианских вероисповеданий и 2) православные псаломщики, окончившие курс в духовных академиях и семинариях или в духовных училищах,

§ 303. Независимо от всего сказанного, образование дает возможность избежать отбывания воинской повинности в общем установленном порядке и поступить на службу на правах так называемых вольноопределяющихся*(975).

12 ст. Уст. о воинской повинности гласит:

"Лицам, удовлетворяющим определенным условиям образования, предоставляется отбыть воинскую повинность без жеребья, в качестве вольноопределяющихся".

Для того, чтобы воспользоваться этой льготой, необходимо 1) иметь от роду не менее 17 лет и, в случае несовершеннолетия, представить удостоверение о согласии своих родителей, опекунов или попечителей на поступление в службу вольноопределяющимся; 2) соответствовать по своему здоровью и телосложению условиям, установленным для приема в военную службу, и 3) представить надлежащее свидетельство о выдержании испытания из полного курса или одного из учебных заведений первых двух разрядов, или из курса шести классов гимназий или реальных училищ, или, наконец, о выдержании испытания по программе, установляемой по взаимному соглашению министров военного и народного просвещения.

Соответственно образованию, вольноопределяющиеся разделяются на три разряда: 1) выдержавшие испытание из курса учебных заведений 1-го разряда обязаны прослужить в армии три месяца; 2) окончившие курс шести классов гимназии - шесть месяцев и 3) выдержавшие испытание по особой программе - два года. По выслуге этих сроков, вольноопределяющийся зачисляется в запас на девять лет и может быть призван для пополнения действующей армии. Вместе с тем, вольноопределяющиеся пользуются следующими привилегиями.

По выдержании установленных испытаний, в случае удостоения ближайшего начальства, они производятся: 1) в унтер-офицеры, по выслуге рядовым из вольноопределяющихся первого разряда двух месяцев, второго разряда - четырех месяцев и третьего разряда - одного года; 2) в офицеры, по выслуге в нижнем звании вольноопределяющимися первого разряда - трех месяцев; второго - шести месяцев и третьего - трех лет. Для производства в офицеры требуется, сверх того, прослужение в войсках всеми вообще вольноопределяющимися по крайней мере одного лагерного сбора.

Последний разряд льгот заключается в том, что вольноопределяющиеся пользуются правом иметь свое собственное платье, жить на квартире и т.п.*(976).

Вольноопределяющиеся во флот обязаны пробыть на действительной службе два года и в запасе пять лет.

К общим обязанностям, которую несут также все русские подданные, надо отнести обязанность отправлять должность присяжного заседателя*(977).

§ 304. По общему правилу, к отправлению обязанностей присяжного заседателя призываются "местные обыватели всех сословий". Но затем судебные уставы указывают на многочисленные ограничения этого правила и изъятия из него. Изъятия эти определяются основаниями двоякого рода. С одной стороны, законодательство наше смотрит на участие в суде в качестве присяжного заседателя как на право, пользование которым должно быть обставлено различными условиями. С другой стороны, должность присяжного рассматривается как тяжелая обязанность, от исправления которой должны быть освобождены многие лица, по различным основаниям.

§ 305. Во-первых, само собою разумеется, что закон лишает права быть присяжным заседателем лиц, не удовлетворяющих известным нравственным условиям, необходимым для отправления всякой общественной должности. Сюда относятся: 1) лица, не могущие пользоваться доверием общества по своим порокам или легкомыслию; таковы: а) состоящие под следствием или судом за важные преступления*(978); б) исключенные из службы по суду, или из духовного ведомства за пороки, или из среды обществ и дворянских собраний по их приговорам; в) объявленные несостоятельными должниками и г) состоящие под опекою за расточительность*(979); 2) лица, неспособные к отправлению означенной должности по своим физическим и духовным недостаткам; таковы: слепые, глухие, немые и лишенные рассудка*(980). Неспособными признаны также лица, не знающие русского языка*(981). Кроме этих субъективных, отрицательных условий, препятствующих отправлению должности присяжного, закон знает и некоторые объективные, общественные условия лиц, с которыми несовместна должность присяжного, требующая независимого положения. Сюда относятся: 1) лица, находящиеся в услужении у частных лиц*(982); 2) лица, занимающие некоторые должности на службе военной и гражданской, как по административному, так и по судебному ведомствам*(983). От условий отрицательных, препятствующих отправлять должность присяжного, отличаются условия положительные, которых наличность требуется для права быть внесенным в общий список.

Такими условиями являются:

1) Возраст. Судебные уставы приняли высшую норму возраста, требуемой нашими законами*(984) для отправления разных общественных обязанностей, именно двадцатипятилетний.

2) Русское подданство. Иностранцы не допускаются, по общему правилу*(985), к занятию общественных должностей*(986).

3) Оседлость. Присяжные избираются из лиц, жительствующих не менее двух лет в том уезде, где производится избрание*(987).

4) Имущественная обеспеченность. Судебные уставы не обусловливают право быть присяжным принадлежностью к тому или другому привилегированному сословию. Но они признают то правило, что присяжные должны принадлежать к имущественным классам. С этой целью право на внесение в общий список присяжных обусловливается цензом. Основания означенного ценза суть: а) владение недвижимым имуществом. Размер земельного недвижимого имущества полагается в сто десятин; всякое другое недвижимое имущество должно представлять ценность в 2000 р. в столицах, в 1000 р. в губернских городах и градоначальствах и в 500 р. в прочих местах; б) жалованье или доход с капитала, занятия, ремесла или промысла в столицах не менее 500 р., а в прочих местах не менее 200 р.*(988). Требование личной недвижимой собственности или довольно значительного дохода с капиталов и занятий или жалованья, конечно, устраняет от права быть присяжным массу крестьянства, особенно в местностях, где господствует общинное землевладение. Крестьяне имеют право быть внесенными в общие списки только по исключению; именно означенное право предоставляется: 1) крестьянам, избранным в очередные судьи волостных судов; 2) занимавшим беспорочно, не менее 3 лет, должности волостных старшин, сельских старост или другие соответствующие должности в общественном управлении крестьян; 3) крестьянам, бывшим церковными старостами*(989).

Общественная служба вообще дает право на внесение в общие списки лицам других состояний*(990).

§ 306. Условиями, означенными выше, определяется право на внесение в общий список присяжных. Но мы заметили уже, что должность присяжного рассматривается нашим законом не только как право, но и как обязанность, довольно тяжелая, а потому несовместная с некоторыми условиями возраста, общественного положения, службы и т. п. На этом основании судебные уставы освобождают от исправления обязанности присяжного заседателя:

1) Лиц, достигших возраста свыше семидесяти лет*(991).

2) Священнослужителей и монашествующих*(992).

3) Лиц, занимающих на государственной службе, по определению от правительства, должности четвертого и высших классов*(993).

4) Городских голов*(994).

5) Учителей народных школ*(995).

А. О различии по правам

Б. Сословные отличия по обязанностям

§ 314. Под именем инородцев разумеются некоторые племена, поставленные по их правам состояния и по управлению ими в особое положение. К числу инородцев относятся: а) некоторые монгольские, тюркские и финские племена, обитающие на востоке и севере России, и б) евреи. В состав первого разряда племен входят: 1) сибирские инородцы, между которыми главное место занимают киргизы; 2) самоеды в Мезенском уезде Архангельской губ.; 3) кочевые инородцы Ставропольской губ.; сюда относятся: во-1-х, нагайцы, кочующие в разных местностях Ставропольского и Пятигорского уездов; во-2-х, каранагайцы и едишкульцы в Кизлярском уезде, и, в-3-х, трухменцы и киргизы, обитающие в зимнее время в уезде Кизлярском, а в летнее на землях калмыцких; 4) калмыки*(1030). В последнее время к составу сих инородцев присоединились инородцы Закаспийского края, положение которых определено временными правилами 9 марта 1874 г.*(1031).

А. Инородцы восточные

Б. О евреях

§ 348. Общее определение состояния иностранцев дано нами выше. В настоящей главе нам предстоит определить подробности юридического положения иностранцев в России.

Русское законодательство в своем отношении к иностранцам следовало началам, установившимся вообще в государствах Европейского международного союза*(1152). По коренному началу, признанному в настоящее время международным правом и законодательством всех цивилизованных народов, каждый человек, независимо от его принадлежности к той или другой национальности, есть субъект права, и, следовательно, за ним должна быть признана способность к приобретению частных прав и пользованию ими. Вместе с тем, он должен иметь возможность осуществлять законно приобретенные им права и для того находить защиту в судах того государства, в котором он имеет свое пребывание. С этой точки зрения ни одно европейское государство не признает в своей среде бесправных личностей, какими в прежнее время, в особенности в средние века, были иностранцы, не пользовавшиеся защитою законов или пользовавшиеся ею весьма условно*(1153).

Само собою разумеется, что права, предоставляемые иностранцу, должны иметь в виду главным образом обеспечение его имущественной правоспособности по следующим основаниям: 1) пользование политическими правами естественно может быть предоставлено только лицам, тесно связанным всеми своими интересами с данным государством и его народом*(1154); 2) иностранец, вступая на чужеземную территорию, продолжает подчиняться действию законов своего отечества, определяющих его личные и семейственные права (statuta persoualia); действие означенных статутов, по началу международной взаимности, признается всеми европейскими государствами; 3) признание и обеспечение за иностранцем имущественных прав удовлетворяет и той главнейшей цели, для которой иностранцы, как таковые, являются в чуждое для них государство. Цель эта - торговые сношения и сделки, открытие различных промышленных и мануфактурных заведений, различные частно- и государственно-хозяйственные предприятия (разработка каменноугольных копей, проведение железных дорог и т. п.). Понятно само собой, что, отказывая иностранцам в признании за ними известных гражданских прав, государство с тем вместе остановило бы наплыв в свою страну чужеземных капиталов и иностранных предпринимательских сил, к явной своей экономической невыгоде.

§ 349. Иностранцы в России всегда пользовались защитою закона, равною со всеми природными подданными. Мало того, в некоторые периоды нашей истории иностранцы пользовались даже привилегиями. Таково, напр., было положение англичан при Иване Грозном. Петр Великий и его преемники открывали иностранцам свободный доступ в государство и обещали им полную защиту законов*(1155). В царствование Екатерины II положение иностранцев было определено, кроме означенных выше узаконений, еще торговыми договорами с иностранными государствами. Таковы, напр., торговые договоры с Францией 31 декабря 1786 г. и с королевством Обеих Сицилий 6 января 1787 г. и др.*(1156). Совокупность этих постановлений удержалась, и начала, в них заключающиеся, развиты в последующее время.

Под именем иностранца разумеется лицо, не принесшее присяги на подданство России*(1157). Иностранцы подлежат действию русских законов как лично, так и по имуществу*(1158). На основании этого общего правила им предоставляются следующие права. 1) В видах привлечения иностранных экономических и ученых сил в страну: а) иностранцам дозволяется вступать в купеческие гильдии наравне с природными подданными империи. Лица, вступившие в означенные гильдии, пользуются всеми торговыми правами, предоставленными русскому купечеству*(1159). б) Иностранным ремесленникам дозволяется вступать в цехи, но временно*(1160). в) Иностранцы, имеющие в России фабрики и заводы, но не состоящие в гильдиях и не избравшие другого рода жизни, могут быть, однако, поставщиками изделий, производимых на их фабриках*(1161). г) Иностранные ученые, художники, торгующие капиталисты и хозяева значительных мануфактурных заведений могут быть причисляемы к званию почетных граждан на следующих основаниях: 1) оно даруется этим особам лично; 2) ходатайство о причислении означенных лиц к почетному гражданству предоставляется министерству по принадлежности; 3) почетное гражданство сообщается Высочайшим указом, объявленным сенату*(1162). д) Иностранцам предоставляется приобретать всякое движимое и недвижимое имущество*(1163). На основании закона 1865 г. иностранцы могут приобретать помещичьи недвижимые имения, расположенные в пределах России, как те, в которых крестьянский надел уже поступил в собственность крестьян, так и те, в которых обязательные отношения крестьян к владельцам не прекращены. Но в этом случае иностранцы подчиняются правилам, установленным в 1861 г. для русских подданных, не принадлежащих к потомственному дворянству, именно - одновременно с совершением акта на приобретение земли они обязаны предоставить водворенным на ней крестьянам в собственность усадебные и полевые земли и прочие угодья, составляющие по уставной грамоте их надел*(1164). Приведенное правило распространено и на русских подданных, владеющих в России населенными имениями и вышедших замуж за иностранца. Они также, по заключении брака, должны прекратить все обязательные отношения к себе крестьян*(1165). е) Иностранцы не устраняются от наследования имуществами, находящимися в России*(1166), ни от права делать в России завещания, которые свидетельствуются общим порядком*(1167). 2) Русское законодательство признает также действие иностранных законов, определяющих личное положение иностранца, находящегося в пределах России. Так, напр., иностранные дворяне, подданные других государств, не подвергаются телесному наказанию, если они докажут свое дворянство*(1168).

§ 350. Предоставляя иностранцам приобретение и пользование гражданскими правами, законодательство ограничивает их права относительно государственной и общественной службы, хотя и в этом отношении иностранцы пользуются значительными льготами. Так, иностранцы, без перемены подданства, могут быть принимаемы на военную службу*(1169). Поступление на гражданскую службу иностранцам воспрещено*(1170), хотя и здесь допущены некоторые изъятия, разрежающие принимать их на различные виды гражданской службы, напр. по ведомству министерства народного просвещения. То же начало, но полнее, проведено при издании земских положений и городового положения 1870 г.; именно - иностранцы, не присягнувшие на подданство России, исключаются из участия в выборах как по земским учреждениям*(1171), так и по городским*(1172). Означенное правило применяется и к составлению списков присяжных заседателей. Первым условием для внесения сюда закон выставляет состояние в русском подданстве*(1173).