Гессен В. М. Основы конституционного права (издание 2-е). - Петроград, издание юридического книжного склада "Право", типо-литография товарищества А. Ф. Маркс, 1918 г.

§ 1. Примитивная форма представительства

 

Не подлежит никакому сомнению, что выборное представительство предшествующих исторических эпох - групповое, сословное и территориальное - является представительством по уполномочию (мандату), аналогичным частноправному представительству; но оно не является представительством народным. Идея народного представительства впервые сознательно формулируется философией XVIII века; она воплощается в жизнь Учредительным Собранием Франции 1789 года.

С примитивнейшей формой представительства мы встречаемся у юных народов в эпоху разложения первобытных начал непосредственного народовластия - например, в колониях Нового Света на заре их политической жизни*(107). Первоначально колонии эти - колонии Плимутской и Дорчестерской компании, Род-Эйленд, Мэриленд и др.- организуются на началах непосредственного народовластия: законодательная власть, равно как право избрания должностных лиц, осуществляются народным собранием - т.е. сходкой всех полноправных граждан колонии. По мере развития и роста колоний, с расширением территории и умножением населения, собрание всех колонистов становится все более и более затруднительным. В привилегированном положении оказываются обитатели резиденции и мест, расположенных невдалеке от нее. В Бостоне, например, жители города являются на собрание почти поголовно и поэтому численно превосходят обитателей других населенных мест, не всегда отваживающихся на далекое и затруднительное путешествие*(108).

То же самое наблюдается в Мэриленде и других колониях*(109). Отсюда - постепенный, диктуемый исторической необходимостью переход к представительной форме правления. Переход этот совершается не сразу. В 1636 г. Плимутская колония устанавливает следующее правило: в собраниях для издания законов должны принимать участие все граждане; в собраниях же, на которых происходят выборы, гражданам предоставляется замещать себя, каждому в отдельности, предпочтительно жителями Плимута*(110). Такой же порядок устанавливается в колонии Массачусетской Бухты: всякий имеет право передать свой голос другому лицу, так что приходящие из отдаленных селений граждане голосуют и за своих земляков (proxy)*(111). Равным образом, в Мэриленде гражданам, не имеющим возможности явиться на собрание лично, предоставляется право передачи своего голоса уполномоченным (1638). Благодаря этому участники народных собраний обладают неодинаковым числом голосов: однажды, например, в руках двух лиц оказалось 12 голосов из 55*(112).

Таков зародыш представительной системы в колониях Нового Света. Само собой разумеется, что такого рода представительство - представительство, основанное на личном поручении, на доверенности, выдаваемой группой лиц одному из своей среды,- является представительством по уполномочию, в частноправном значении этого слова. Депутат представляет не определенную местность - и тем более не всю страну, а определенную группу лиц, доверивших ему свои интересы. До чего идея народного представительства, в современном смысле этого слова, чужда политическому сознанию рассматриваемой эпохи, можно видеть из примера, приводимого Dоуlе'ем. На генеральном собрании в Мэриленде один гражданин заявляет притязание на личное участие в нем, и это притязание аргументирует тем, что, при выборе депутата его селением, он остался в меньшинстве и, следовательно, является в собрании не представленным. И этот аргумент собрание находит вполне убедительным: просителю разрешают явиться лично*(113).

Само собой разумеется, что рассмотренная форма представительства, примитивнейшая из всех, является представительством по уполномочию, в частноправном значении этого слова. Она не является, однако, народным представительством. Депутат - мандатарий своих избирателей, и только.

 

§ 2. Сословное представительство и представительство территориальных корпораций

 

В эпоху сословных монархий мы встречаемся на континенте Европы с институтом представительства по уполномочию, имеющим также в значительной степени частноправный характер.

Во Франции Генеральные Штаты возникают в начале XIV в.*(114). Первоначально они представительного характера не имеют: король созывает непосредственно баронов и наиболее значительных сеньоров, прелатов и аббатства, привилегированные города (les bonnes villes). Сеньоры и прелаты являются на собрания Штатов лично; они могут, однако, передоверить, во всей полноте или с ограничениями, свое право участия в Штатах другому лицу*(115). Аббатства и города, как юридические лица, участвуют в собраниях в лице своих выборных или законных представителей, действующих от их имени и по их уполномочию.

В частности, города по общему правилу избирают своих представителей*(116). Избрание последних рассматривается как внутреннее дело городской корпорации: иногда представители назначаются городскими властями; иногда избираются всем населением города. И в том, и в другом случае они являются поверенными, прокураторами города, в частноправном значении этого слова*(117).

С начала XV в. система именных приглашений начинает сменяться представительной системой. В своих призывных грамотах короли обращаются к дворянству и духовенству каждого судебного округа (bailliage) с приглашением избрать для участия в Штатах своих представителей. Несколько позднее исчезает именное представительство городов; представители третьего сословия избираются - путем двухстепенных, а в некоторых случаях трехстепенных выборов - всеми городами бальяжа совместно.

Каждый депутат - мандатарий своих избирателей. Сословная организация Штатов окончательно складывается не ранее XVI века. С этого времени каждая сословная группа избирает своих представителей отдельно*(118). Депутат - мандатарий местной сословной группы, которой он избран. Как всякий вообще мандатарий, депутат получает от своих избирателей определенный мандат (cahier). По своему содержанию мандат этот может быть общим или специальным. В одних случаях избиратели поручают депутату попечение обо всем, что касается их интересов, или даже исполнение всего, чего требует от Штатов король; в других депутатам предоставляются определенные, более или менее тесно очерченные полномочия. Встречаются даже инструкции, признающие за депутатом одну только информационную роль: депутат должен выслушать предложение короля и доложить о нем избирателям; последние, собравшись, диктуют депутату ответ на предложение короля*(119).

Не только по существу, но и по форме избрание депутата является частноправным договором о представительстве. Избиратели бальяжа вручают депутату наказ, избранный удостоверяет распиской, что на известных условиях он согласен принять на себя обязанности депутата. Отношение представительства имеет двусторонний характер. Депутат обязан представлять интересы бальяжа; избиратели обязаны возместить депутату его расходы и даже уплатить ему особое вознаграждение. Так, южные города представляются в собрании Штатов обыкновенно легистами; последние, по выражению Hervieu, не любят оказывать услуг без приличного гонорара*(120).

Мандат, получаемый депутатом, как всякий вообще мандат, для него обязателен. Принимая поручение, депутат обыкновенно приносит присягу неуклонно, ничего не убавляя и не прибавляя, держаться наказа. Если требования короля не предусмотрены наказом, депутаты ходатайствуют о предоставлении им возможности запросить об этих требованиях избирателей*(121). По окончании сессии Штатов депутаты обязаны представить избирателям отчет о выполнении ими своих обязательств. Недовольные депутатом, избиратели могут "дезавуировать" их - т.е. отозвать, или пресечь их полномочия до истечения срока. По свидетельству Бодена, опасение подвергнуться "le desaveux de ceux qui les avoient deputes" нередко руководит поведением депутатов*(122).

Не подлежит, таким образом, сомнению, что в эпоху Генеральных Штатов юридическим титулом представительства является мандат, во всех отношениях аналогичный цивилистическому мандату. Представительство является представительством по уполномочию, но оно не является народным представительством. Генеральные Штаты - собрание представителей сословных групп, говорящих и действующих не именем Франции, а именем сословий, представляемых ими.

Если в дореволюционной Франции исторически сложившееся представительство имело исключительно сословный характер, то в Англии оно имело характер не только сословный, но и территориальный. Палата общин является представительством территориальных корпораций - графств и городов. Она состоит из рыцарей графств и представителей от привилегированных, обладающих королевскими хартиями городов*(123).

По словам Мэтленда, старая идея представительства общин - т.е. организованных корпораций, действующих как единое целое, имеющих корпоративные обязанности и права, отличается существенным образом от современной идеи представительства числа - т.е. неорганизованной массы индивидов или индивидов, соединенных в избирательные округа с единственной целью избрания депутатов*(124). Английский термин "commons" отнюдь не совпадает с французским понятием "tiers etat". Он означает не просто свободных людей или "народ" (plebs), в отличие от высших сословий государства, знати и духовенства; он означает народ, организованный и соединенный в корпоративные общения, особым образом и для особой цели.

Английские коммонеры являются представителями территориальных общин или корпораций, организованных соединений свободных людей в графствах и городах. Палата общин - "communitas communitatum" - генеральная корпорация, или община, в которую входят партикулярные общины страны*(125).

С этой точки зрения, каждый в отдельности депутат представляет не весь народ, а свою корпорацию - графство или город. На заре политической жизни Англии главное назначение коммонеров заключалось в том, чтобы вносить в палату общин и поддерживать в ней петиции территориальных союзов о местных пользах и нуждах. Защищая эти петиции, коммонеры выступали как ходатаи или поверенные своих избирателей; они являлись их подлинными представителями*(126).

И в Англии, как на континенте Европы, отношение представительства имеет частноправный характер.

От своих избирателей представитель получает инструкцию, обязательную для него. Такой инструкцией, между прочим, является петиция общины, вносимая им в парламент*(127).

Представители обязываются за своих избирателей - не иначе, однако, как в пределах полученных ими полномочий. При отсутствии соответственных полномочий, отказывая в удовлетворении требований короны, они ссылаются на необходимость вернуться к своим избирателям для получения от них добавочных инструкций*(128).

Обязательный характер мандата, получаемого коммонером, подтверждается лучше всего тем, что в созывных грамотах короли предлагают избирателям снабжать своих представителей достаточно широкими полномочиями: ita quod pro defectu huiusmodi potestatis negotium infectum non remaneat*(129).

Как поверенные своих избирателей - procuratores et attornati, по выражению акта 7 года Генриха IV,- коммонеры получают от них вознаграждение: им во всяком случае возмещаются издержки по передвижению и уплачиваются суточные за время пребывания в Лондоне*(130).

При Эдуарде II установлено, что представители графств получают по четыре шиллинга, представители бургов и городов - по два шиллинга в день. Размер вознаграждения мог, однако, подвергаться изменениям в зависимости от частных соглашений между коммонером и его избирателями*(131).

Получая вознаграждение, представитель несет перед избравшей его корпорацией ответственность за образ своих действий в палате. Бывали случаи, когда избиратели отказывались от уплаты условленного вознаграждения своему представителю на том основании, что он недобросовестно или небрежно исполнял возложенные на него обязанности*(132).

Начиная с XVI века постепенно исчезают своеобразные особенности английского представительства. В частности, институт вознаграждения избирателями своих представителей уже в эпоху реставрации выходит из употребления. Тем не менее до настоящего времени в английском праве сохраняются некоторые переживания прежних воззрений на природу корпоративного представительства. Они сохраняются в избирательном праве, которое, вплоть до реформы 1885 г., покоится на исконном принципе представительства организованных общин, графств и городов, а не численных групп населения*(133). Таким же переживанием является наименование английской нижней палаты палатой общин, а не народным представительством; официальное титулование депутатов по названию округов, представляемых ими; принадлежащее этим округам право обращаться с петициями в парламент об исключении их представителей из состава палат, в случае неработоспособности их, вызываемой болезнью*(134) и т.п.

Как ни различны охарактеризованные выше системы представительства, они родственны друг другу в двух отношениях. Во-первых, они действительно являются представительством по уполномочию, аналогичным частноправному институту представительства. Лицо, избранное корпорацией, сословной или территориальной, является ее представителем в силу мандата, полученного им от своих избирателей. Этот мандат имеет обязательный характер; поэтому воля представителя действительно может быть рассматриваема как воля представляемого им юридического лица. И во-вторых, будучи представительством по уполномочию, ни одна из охарактеризованных выше систем не является народным представительством, в современном значении этого слова. Теория народного суверенитета - суверенитета, осуществляемого народом как целым, чрез посредство уполномоченных им представителей; - органически чужда исторической действительности до-революционной эпохи. Идея народа возникает и складывается на почве могучего умственного движения XVII - XVIII вв., в доктрине естественного права.

 

§ 1. Отношение к проблеме представительства XVII века

 

К началу XVIII века необходимые элементы классической теории народного представительства имеются налицо: идея "представительства по уполномочию" дается историей; идея "народа" - доктриной естественного права. Но напрасно бы мы стали искать на протяжении XVII века необходимого синтеза этих идей: народное представительство - представительство суверенного народа, осуществляющее по его уполномочию ему принадлежащую власть,- неизвестно не только политической действительности, но и политической философии XVII века.

XVII век - эпоха разложения сословной и торжества абсолютной монархии. В борьбе с феодализмом доктрина естественного права всецело на стороне монархического начала; она дает идеологическое обоснование политическим захватам абсолютизма. Для Пуфендорфа и его школы, теоретиков просвещенного абсолютизма, вопрос о народном представительстве не имеет и не может иметь никакого практического значения.

С другой стороны, не только для Локка, но и для Пуфендорфа сущность народного суверенитета заключается не в том, что народ, в лице уполномоченных им представителей, осуществляет суверенную власть, а в том, что при всякой организации власти за народом, в его неорганизованной форме, сохраняется непосредственное право верховного надзора - право восстания против тиранической власти, неугодной и враждебной народ*(147).

И наконец, на почве договорной теории не может быть сознано различие между представительством выборным, с одной стороны, и представительством в силу закона, с другой. Всякая власть - власть абсолютного монарха точно так же, как власть парламента,- свое правовое основание находит в договоре - т.е. в первоначальном полномочии, исходящем от народа. Выборный характер представительного собрания является аксессуаром, нисколько не определяющим его юридической природы. Альтузий, например, совершенно не различает представительства по уполномочию - т.е. выборного представительства, от естественного представительства, не основанного на воле представляемого лица. Его "эфоры" - народные представители, противополагаемые им монарху, могут быть не только избираемы народом, но и призываемы по наследственному праву и даже с согласия народа - т.е. в силу первоначального договора (ex populi concessione et beneficio),- назначаемы оптиматами или монархом*(148). Английский парламент, по мнению Локка, является представительством народа не потому, что он избран народом, а потому, что, подобно монарху, он учреждается общественным договором. И при парламентарном режиме народ сохраняет суверенитет, потому что в отношении к парламенту ему принадлежит такое же jus resistendi, как в отношении к монарху.

Создание теории народного представительства является задачей XVIII века. Задача эта решается французской революцией; величайшие мыслители эпохи, предтечи и вдохновители революции, Монтескье и Руссо, продуманной до конца, законченной и свободной от противоречий теории народного представительства не дают.

 

§ 2. Монтескье

 

В истории политических идей Монтескье, как известно, неразрывно связал свое имя с конституционной теорией обособления и уравновешения властей. По самому существу своему, теория эта является отрицанием идеи народного суверенитета*(149). Монтескье - позитивист. По словам Руссо, единственный современный писатель, который был бы в состоянии создать великую и полезную науку - политическую теорию права,- Монтескье. Но Монтескье избегает говорить о принципах "политического права"; он рассматривает положительное право установленных правительств. А это - вещи, наиболее различные в мире"*(150). Идея народного суверенитета Монтескье, как позитивисту, не может не быть чуждой: современная ему действительность - и в особенности политический строй излюбленной им Англии - народного суверенитета не знает.

И тем не менее в учении о народном представительстве Монтескье, как и Руссо, исходит - неожиданным образом - из идеи народного суверенитета.

"Так как в свободном государстве каждый человек, признаваемый свободным ("имеющим свободную душу"), должен управляться самим собой, то следовало бы, чтобы народ в его целом (le peuple en corps) осуществлял законодательную власть"*(151).

Указанное мнение Монтескье является в "Духе законов" единственным в своем роде; оно продиктовано не "духом законов", а духом того времени, в которое жил Монтескье. Жане усматривает в нем достаточное основание к сближению теорий Монтескье и Руссо*(152). Такое сближение являлось бы, действительно, правильным, если бы дальнейшие рассуждения Монтескье о народном представительстве не стояли в очевидном противоречии с их исходным началом.

Следовало бы, говорит Монтескье, чтобы народ в его целом осуществлял законодательную власть. Подобный порядок, однако, невозможен в больших государствах и сопряжен со многими неудобствами в малых. "Неудобства" эти, как мягко выражается Монтескье, заключаются в том, что народ к законодательству совершенно не способен (il est entierement incapable)*(153). Народ не в состоянии вести своих дел, пользоваться благоприятными случайностями, разбираться в обстоятельствах времени и места*(154). Необходимо, чтобы дела шли, и чтобы шли они известным ходом - не слишком медленным и не слишком быстрым. Но народ постоянно либо слишком, либо недостаточно деятелен. Иногда сотней тысяч рук он все опрокидывает, а иногда сотней тысяч ног он движется, как насекомое*(155). В непосредственных демократиях древности народ всегда поддавался агитации ораторов; его движения, жестокие и мрачные, нередко приводили к катастрофам*(156). Большое преимущество представителей заключается в том, что они способны обсуждать дела. Народ совершенно к этому непригоден: это и является одним из больших недостатков демократии*(157).

Но если народ совершенно не способен вести своих дел, возможно ли говорить вообще о народном суверенитете? Возможно ли рассматривать народное представительство, как представительство по уполномочию недееспособного народа? Не применимо ли и в области публичного права основное начало гражданского: кто совершенно не способен вести своих дел, неспособен выбирать для ведения их соответственных представителей?*(158).

Монтескье думает иначе. То, что народ не умеет делать сам, он должен делать чрез своих представителей*(159).

Народ не способен законодательствовать, но он удивительно умеет выбирать тех, кому он должен доверить известную часть своего авторитета, ибо выбор его определяется такими обстоятельствами, которых он не может не знать, и такими фактами, которые бросаются в глаза.

Законодательная власть должна осуществляться представительством - и это представительство должно иметь выборный характер. Монтескье понимает, что только представительство выборное является действительно представительством народа. Представители должны быть избираемы на сравнительно короткий срок*(160). В Англии верхняя палата представляет сословие знатных и только выборная нижняя палата представляет народ*(161).

И тем не менее теория народного представительства Монтескье стоит в очевидном противоречии с естественно-правовой идеей народного суверенитета. И это противоречие заключается не только в том, что народ, удивительно умеющий выбирать, но совершенно неспособный к законодательству, отнюдь не является сувереном, но и в том, что народ, как его понимает Монтескье, существенно отличается от народа естественно-правовой доктрины.

Атомистическое воззрение на народ, как на сумму однородных и равных друг другу индивидов, органически чуждо Монтескье. Не без основания Гирке называет его величайшим во Франции защитником корпоративных союзов, отделяющих индивида от государства*(162). С величайшей настойчивостью доказывает Монтескье необходимость "посредствующих властей" (les pouvoirs intermediaires), подчиненных и зависимых, образующих существо монархического строя: "Уничтожьте в монархии прерогативы сеньоров, духовенства, дворянства и городов,- и вместо монархии вы создадите либо народное, либо деспотическое государство*(163).

И народное представительство Монтескье понимает не столько как народное, сколько как корпоративное представительство, построенное отчасти на сословном, отчасти на территориальном начале. Недаром Монтескье, горячий поклонник "готического правления", признает его "наилучшей формой правления, когда-либо изобретенной людьми"*(164). Вопреки исторической действительности, он стремится установить преемственную связь между народным представительством современности и "готическим" представительством средневековья.

Народное представительство Монтескье является не вполне и не только представительством народным. Так, прежде всего под "народом", представленным выборной палатой, Монтескье понимает не всех вообще граждан, образующих государство, а только наибольшую, демократическую их часть. Сословие знатных выделяется из состава "народа", и для него создается особое - не выборное, а естественное,- представительство, конкурирующее с представительством народным: наряду с выборной палатой, представляющей "народ", в государстве "умеренном" существует и должна существовать наследственная палата, представляющая знать.

И, во-вторых, народные представители, хотя и представляют народ, остаются, однако, представителями тех территориальных союзов, которыми они избираются в парламент: они являются местными людьми, представляющими местные интересы.

"Нужды своего города, говорит Монтескье, всегда знаешь лучше, чем нужды других городов, и о способности своих соседей судишь лучше, чем о способности других своих соотечественников. Не следует поэтому, чтобы члены законодательного корпуса избирались из всего народа вообще, а необходимо, чтобы в каждом главном пункте жители избирали своего представителя. В избрании этого представителя должны принимать участие все вообще граждане, за исключением тех, кто находится в таком состоянии низости, что не считается способным к обладанию свободной волей"*(165).

По соображениям целесообразности Монтескье высказывается против специальных инструкций, даваемых избирателями своим депутатам: такие инструкции, хотя и соответствующие, по его мнению, природе народного представительства ("Il est vrai que de cette maniere la parole des deputes seroit plus l'expression de la voix de la nation"), препятствуют, однако, успешному течению дел и вносят нежелательные осложнения в законодательную работу. Но против "инструкции общей" Монтескье ничего не имеет. Представительство английских бургов, в отличие от представительства голландских сословий, по его мнению, наиболее соответствует природе народного представительства*(166).

Мы думаем, что из сказанного ясно, что теория представительства Монтескье не может считаться законченной, свободной от внутренних противоречий. И если, тем не менее, теория эта оказывает огромное влияние на политическую мысль революционной эпохи, то это объясняется тем, что именно в ней народное представительство рассматривается впервые как наиболее необходимый, основной элемент рационально организованного государственного строя. Историческое значение теории Монтескье заключается не столько в выяснении существа народного представительства, сколько в доказательстве его необходимости, предпочтительности его перед непосредственным народовластием. Теория Монтескье является апологией представительного строя.

 

§ 3. Руссо

 

Основная идея "Общественного договора" Руссо - суверенитет volonte generale. Суверенитет принадлежит не частной (эгоистической) воле отдельных индивидов или корпораций; он принадлежит общей воле народа - воле, направленной на общее благо, на благо всего народа, а не отдельных его элементов. Механическое и атомистическое понимание народа, господствующее в естественно-правовой доктрине, достигает своего апогея в "Общественном договоре" Руссо*(167). Государство создается договором суверенных индивидов; оно состоит из совокупности индивидов; в нем столько членов, сколько в народном собрании голосов*(168). Граждане, образующие государство, равны друг другу: общественный договор не только не разрушает естественного равенства, а, напротив, заменяет моральным и правовым равенством то физическое неравенство между людьми, которое могла создать природа; люди и впредь могут оставаться неравными в силе и способностях, но они становятся равными в силу соглашения и по праву*(169).

Поэтому воля народа является волей образующих его граждан. Для того чтобы воля была всеобщей, необходимо, чтобы все голоса были сосчитаны; всякое формальное исключение уничтожает всеобщность*(170). Суверенная воля определяется "счетом голосов"*(171). В государстве, состоящем из десяти тысяч граждан, каждому гражданину принадлежит одна десятитысячная часть верховной власти; в государстве, состоящем из ста тысяч граждан, каждому принадлежит лишь одна стотысячная ее часть*(172).

Между гражданами и государством не должно быть посредствующих социальных образований. Необходимо, чтобы в государстве не было "частичных ассоциаций", партийных или иных; ибо такие ассоциации искажают общую волю, подставляют на ее место свою собственную - коллективную, но частную волю. Необходимо, чтобы каждый гражданин выражал свое мнение, по собственному своему убеждению*(173).

Феодальный строй - по мнению Монтескье, наилучшая форма правления, когда-либо изобретенная людьми,- является, по мнению Руссо, несправедливым и абсурдным правлением, в котором род человеческий унижен и само имя человека обесчещено*(174).

Само собой понятно, что, с точки зрения Руссо, народное представительство не может быть чем-либо иным как представительством volonte generale - народным, а не корпоративным представительством. Поэтому некоторые из публицистов не без основания называют Руссо отцом современной представительной системы*(175). Но с другой стороны, Руссо отрицает не только необходимость, но даже возможность народного представительства как основного элемента государственного строя.

Как уже указано выше, договорная теория естественного права считает правовым основанием всякой - не только монархической, но и республиканской,- организации власти договор подчинения (pactum subjectionis), лежащий в основе государства. Отвергая договор подчинения, Руссо с логической необходимостью приходит к категорическому отрицанию не только монархического абсолютизма, но и представительного строя.

Суверенитет, принадлежащий народу, неотчуждаем. Если нет ничего невозможного в том, чтобы частная воля совпадала в каком-нибудь отношении с общей волей, то во всяком случае невозможно, чтобы это совпадение было продолжительным и постоянным, ибо частная воля, по самой своей природе, стремится к преимуществам, а общая воля - к равенству. Но еще более невозможно установить гарантию такого совпадения. Суверен может смело сказать: "Я желаю в данный момент того, чего такой-то человек желает, или, по крайней мере, выдает за свою волю", но он не может сказать: "То, чего завтра пожелает этот человек, будет и моим желанием завтра"*(176).

И точно так же суверенитет, принадлежащий народу, непредставляем; он не может быть представлен по той же причине, по которой он не может быть отчужден. Он заключается исключительно в общей воле, а воля не может быть представлена. Это - или та же самая воля, или другая; середины здесь нет*(177). Народные депутаты не суть и не могут быть представителями народа... они ничего не могут постановлять окончательно; всякий закон, который народ не ратификовал самолично,- недействителен; это даже не закон. Английский народ считает себя свободным; он горько ошибается; он свободен только во время выборов членов парламента; как только они выбраны, он становится рабом, он - ничто. То применение, которое он делает из своей свободы в краткие моменты пользования ею, заслуживает того, чтобы он ее терял*(178).

Таким образом, законодательная власть должна быть осуществляема непосредственно народом; народное представительство этой власти осуществлять не может. Но значит ли это, что Руссо отрицает народное представительство вообще? Отнюдь нет; он отрицает народное представительство как орган верховной в государстве законодательной власти. Руссо заявляет: "Народные депутаты не суть и не могут быть представителями народа,- и затем поясняет свою мысль: - Они ничего постановлять окончательно не могут". И категорическое утверждение Руссо о непредставляемости общей воли ("воля не может быть представляема") необходимо понимать условно.

Действительно, в своей законодательной власти народ не может быть представлен.- Народ не может, даже если бы он этого захотел, лишить себя неотчуждаемого права издавать законы, потому что, согласно основному договору, только общая воля обязывает отдельных индивидов*(179). Но в том, что не является общей волей народа, он может быть представлен.

Так, в частности, он может быть представлен в исполнительной власти; ибо власть эта является выражением не воли, а силы народа; исполняя закон, монарх присоединяет силу к закону*(180). Монарх исполняет не свою волю, а волю народа*(181).

И точно так же в законодательной области необходимо, по мнению Руссо, различать установление содержания от санкции законов. Только санкция законов должна исходить непосредственно от народа. Тот, кто сочиняет законы, не имеет и не должен иметь никакой законодательной власти; но законы, предлагаемые народу, должны быть утверждаемы им, ибо нельзя никогда быть уверенным в том, что частная воля правителей согласуется с общей волей народа до тех пор, пока эта частная воля не будет подвергнута его свободному голосованию*(182).

Таким образом, народное представительство представляет народ в установлении текста закона. Народных депутатов Руссо называет комиссарами народа: они ничего не могут постановить окончательно; всякий закон, который не ратификован непосредственно народом, недействителен; это даже не закон*(183).

Комментируя слова Руссо, Болавон справедливо замечает, что, по мнению Руссо, народные представители могут образовать только нечто вроде Государственного Совета, назначение которого заключается в подготовке и составлении законов. Составленный представительным собранием закон должен быть утвержден народом*(184).

Не народное представительство, а представительный строй, в его современном значении, категорически и безусловно отвергается Руссо.

 

§ 4. Синтез теорий Монтескье и Руссо

 

По справедливому указанию проф. Новгородцева, учение Монтескье стоит в коренном и резком противоречии с учением Руссо*(185); у Монтескье, по сравнению с Руссо, совершенно иное политическое миросозерцание*(186); сущность учения Монтескье такова, что влияние его врезывалось клином в основные положения Руссо и парализовало силу вытекавших из него последствий*(187).

С другой стороны, однако, тот же проф. Новгородцев цитирует мнение Шампиона, справедливо утверждающего, что XVIII век был склонен скорее сближать, чем противопоставлять Руссо и Монтескье: "Их ученики не образовывали двух школ, но соединялись в одну, в которой обоим учителям воздавались равные похвалы... во все моменты революции их называли рядом, как авторитеты, между которыми царит совершенное согласие"*(188).

Естественно возникает вопрос: каким же образом при взаимодействии двух существенно-различных учений могло образоваться, по выражению проф. Новгородцева, "некоторое среднее учение", которое и явилось настоящей доктриной революции?

Предшествующее изложение должно было ответить на поставленный таким образом вопрос. Ни Монтескье, ни Руссо законченной теории народного представительства не дают. Но у Монтескье политическая мысль революционной Франции заимствует его глубокое убеждение в необходимости и спасительности представительных учреждений; у Руссо - воззрение на народное представительство как на представительство народное, в собственном смысле этого слова. Депутаты - комиссары и слуги "volonte generale",- этот лозунг революции является лозунгом Руссо. Из элементов учения Монтескье и Руссо революционная эпоха создает современную теорию народного представительства. Рикер отцом этой теории называет Сийесa*(189); с таким же основанием он мог бы им назвать и Мирабо, и Баррера и мн. др. Важно одно: не в германских лесах, как полагал Монтескье, а в учредительных собраниях революционной Франции возникает и складывается теория народного представительства, господствующая до наших дней.

 

§ 1. Доктрина французской революции

 

Суверенитет принадлежит народу - такова аксиома, из которой исходит политическая мысль революционной эпохи; на ней, как на гранитном фундаменте, она строит великолепное здание обновленной и свободной Франции*(190). Суверенитет неотчуждаем, ибо воля не может быть отчуждена: неотчуждаемо право мыслить, хотеть и действовать. Все власти, без различия, являются эманацией volonte generale; все они исходят от народа. Народ поручает осуществление власти доверенным лицам; их власть является их обязанностью, а не правом*(191).

Народ революционной доктрины - совокупность индивидов, свободных и равных друг другу. Народная воля - арифметическая сумма индивидуальных воль. Народный суверенитет - суверенитет большинства: la volonte generale esf forme par la volonte de la pluralite*(192).

Народ не является продуктом исторического развития; он не рождается, не растет, не умирает. Народ возникает сразу; он создается, готовый и законченный, свободным соглашением индивидов. Toute societe ne peut etre que 1'ouvrage libre d'une convention entre tous les associes*(193).

Между индивидом и государством не может и не должно быть посредствующих, сословных и территориальных, корпораций. Франция, по словам Сийэса, единое целое, составленное из интегральных частей; эти части не имеют отдельного существования, потому что они вовсе не цельности (des touts), соединенные вместе, но части, образующие одну и единую цельность*(194). Отсюда - осуществленное, по инициативе Сийэса, Учредительным Собранием уничтожение исторических провинций и замена их искусственным административным делением - департаментами, построенными на числовом принципе*(195).

В учении о народном суверенитете революционная доктрина воспроизводит с фотографической точностью основные начала "Общественного договора" Руссо. В учении о народном представительстве, изменяя Руссо, она пользуется аргументацией "Духа законов" Монтескье.

Суверенитет принадлежит народу; однако непосредственное осуществление суверенитета народом невозможно,- и не только потому, что современные государства отличаются огромностью своих размеров и многочисленностью своего населения*(196), но и потому, что современные народы неспособны к непосредственному осуществлению власти. Современные европейские народы, говорит Сийэс, существенно отличны от древних народов. Они больше всего заняты торговлей, промышленностью, земледелием. Стремление к богатству превращает европейские государства в обширные фабрики, и люди не столько заботятся о счастье, сколько о потреблении и производстве... Огромное большинство людей превращается, таким образом, в рабочие машины (machines de travail). Однако и этой толпе, лишенной образования, всецело поглощенной работой, не может быть отказано в гражданских правах: повинуясь, как каждый из вас, закону, они должны, как каждый из вас, участвовать в составлении его. Они могут участвовать в этом в двоякой форме: либо непосредственно содействуя изданию законов, либо доверив эту функцию некоторым из своей среды. Но огромное большинство наших граждан не обладает ни достаточным образованием, ни достаточным досугом для того, чтобы непосредственно участвовать в законодательстве; они сами понимают, что должны ограничиться избранием представителей (leur avis est donc de nommer des representants). Не отчуждая своих прав, они препоручают осуществление их. В интересах общественной пользы они назначают представителей, более способных, чем они сами, понимать общественный интерес и сообразно с этим истолковывать их собственную волю*(197).

С негодующей иронией отзывается Сийес о тех "друзьях народа", которые представительную систему считают несовместимой с демократическим принципом. В действительности представительное начало встречается повсюду - как в области гражданских, так и в области публичных отношений. Одна лишь представительная система способна привести Францию к вершине свободы и благоденствия, какой только возможно достигнуть*(198).

Народное представительство является высшей формой общественного развития*(199). Народ не отчуждает своей воли - своего права хотеть (droit de vouloir). Это право - неотчуждаемое свойство народа; но его осуществление поручается представителям. И это поручение, однако, не является безусловным и полным.

Из полноты своей власти народ поручает лишь ту ее часть, которая необходима для охраны и поддержания порядка. Народное представительство не может, не имеет права преступать границ препорученной ему власти*(200).

Учредительная власть принадлежит народу. Она отличается, по своему существу, от учрежденной законодательной власти. Однако и учредительная власть непосредственно не может быть осуществляема народом. Она поручается им особому учредительному собранию - собранию чрезвычайных, избираемых ad hoc, для определенной цели, представителей*(201).

Таким образом, представительный строй характеризуется двумя моментами: во-первых, законодательная воля народного представительства не является полной и безграничной ("се n'est qu'une portion de la grande volonte commune nationale"); и, во-вторых, народные представители осуществляют не свое, а чужое право (la volonte commune n'est la qu'en commission)*(202).

Народному представительству принадлежит законодательная власть. Ни палата пэров, ни король не являются представителями нации; они - ничто в законодательной власти. Только нация может хотеть за себя; только нация может создавать для себя законы. Элементы, входящие в состав законодательного корпуса, лишь постольку управомочены голосовать за народ, поскольку они снабжены его полномочием. Но нет и не может быть полномочия там, где нет генеральных и свободных выборов*(203).

Народное представительство является представительством народа. Необходимо создать одну нацию, одно представительство, одну общую волю. Депутаты представляют не тот избирательный округ, которым они избраны; они призваны представлять совокупность граждан (la generalite des citoyens), голосовать за все королевство*(204).

Разумеется, может показаться, что каждый избирательный округ, избирая отдельно своих представителей и не участвуя в избрании представителей от других подразделений, обязан признавать законом лишь те волеизъявления, которые исходят от его собственных представителей. В таком случае у каждого избирательного округа имелось бы liberum veto в отношении к законодательству.

Подобное право избирательных округов является, однако, антиполитичным. Необходимо признавать аксиомой, что каждый депутат представляет ассоциацию в ее целости. Никто не отрицал бы этой истины, если бы весь народ - все общение могло соединиться для избрания всего корпуса представителей. От такого предполагаемого порядка ничем не отличается порядок существующий. Ввиду того что все граждане не могут и не желают собираться в одном месте, они делятся на избирательные округа, согласившись на том, что каждый округ избирает пропорциональное число представителей. Все округа взаимно уполномочивают друг друга (s'autorisent et se commettent reciproquement) на такое частичное избрание, которое рассматривается поэтому, как дело совокупного общения. Таким образом, никаких затруднений: le pouvoir legislatif est toujours le produit de la generalite de volontes individuelles*(205).

Каждый депутат назначается отдельным избирательным округом от имени совокупности избирательных округов; он является депутатом народа в его целом*(206).

В своем докладе Конвенту, 10 июня 1793 г., Геро-де-Сешель заявляет: "Для того чтобы получить эту общую волю, которая, по строгости принципов, не может быть делима и образует представительство, а не совокупность представителей, мы желали бы осуществить избрание всех представителей сразу совокупностью всего народа. Однако ввиду физической невозможности подобный порядок осуществить, мы решили прибегнуть к наиболее простому и наиболее естественному способу, предлагаемому нашим проектом..."*(207).

Если, таким образом, депутаты являются представителями народа, они не могут и не должны получать обязательных инструкций от своих избирателей. Представитель избирательного округа, по мнению Сийеса, не может и не должен быть простым передатчиком его голосований (porteur de votes). Если бы каждый депутат обязан был строго придерживаться пожеланий и мнений своих доверителей, он не мог бы вступать в соглашение с другими депутатами; в таком случае из совокупности голосований оказалось бы невозможным извлечь общую волю народа. А между тем именно общая воля нужна; и всякое средство, которое дать ее не может, является радикально негодным. Поэтому каждое общение оказывается вынужденным с большим доверием отнестись к своим представителям. Оно снабжает их полномочием (elle les fond de procuration), дающим им право собраться в одно место, участвовать в обсуждении, соглашаться друг с другом, желать сообща: вместо простых передатчиков голосований оно избирает действительных представителей*(208).

Если мы допустим, говорит Баррер, систему обязательных мандатов, мы лишим наше собрание решающей власти, предоставим право ужасающего вето (un veto effrayant) каждому из 170 избирательных округов королевства*(209).

Депутат совокупности граждан не может считаться с пожеланиями одних только обитателей избирательного округа. Нет и не может быть для депутата обязательных мандатов; он должен постольку считаться с советами своих доверителей, поскольку они совпадают с пожеланиями народа*(210).

По словам Талейран-Перигора, признавать обязательность мандатов - это значит открыто желать подчинения частной воле бальяжа или провинции общей воли народа*(211).

Отрицая обязательные мандаты, получаемые депутатами от своих непосредственных избирателей, политическая доктрина революционной эпохи признает и допускает один только обязательный мандат - мандат, который дается единой и нераздельной нацией единому и нераздельному представительному собранию. Народное представительство является представительством по уполномочию народа - по выражению Сийесa, un gouvernement exerce par procuration*(212). Народная воля - единственный мандат, обязательный для депутата*(213).

Как представительство по уполномочию, народное представительство не отрицает суверенитета народа. Парламент - слуга народа; чрез посредство своих уполномоченных законодательствует народ. "La volonte commune n'est la qu'en commission" (Сийес)*(214).

Резюмируем сказанное.

Французская революция, санкционируя начало народного суверенитета, вместе с тем признает невозможным непосредственное осуществление суверенитета народом. Не только единственно осуществимой, но и наилучшей формой правления она считает представительный строй. Народное представительство - представительство всего народа. Депутат выражает желание и волю народа, а не того избирательного округа, которым он послан в парламент; поэтому обязательные мандаты, получаемые депутатами от своих избирателей, не могут и не должны иметь места. Народное представительство осуществляет законодательную власть по уполномочию народа; юридическим титулом его власти является всенародный мандат. Поэтому и в представительном государстве сувереном остается народ*(215).

 

§ 2. Доктрина французской революции и политическая действительность

 

Теория народного представительства, охарактеризованная выше, эпохой французской революции воплощается в жизнь. Закон 22 декабря 1789 г., заменяющий историческое деление Франции на провинции новым и искусственным делением на департаменты, дает вместе с тем исчерпывающую характеристику представительной системы. Согласно ст. 8 закона, представители, избираемые в национальное собрание по департаментам, должны быть рассматриваемы не как представители отдельного департамента, а как представители совокупности департаментов - т.е. всего народа. Согласно ст. 34 того же закона, единственным титулом прав представителей народа является акт их избрания. Свобода их мнения не может быть стеснена никаким партикулярным мандатом. Первичные собрания избирателей имеют право непосредственно обращаться к законодательному корпусу со своими петициями и инструкциями, о которых они желают поставить его в известность.

Французская конституция 1791 г. устанавливает то же начало: представители, избираемые в департаментах, являются не представителями отдельных департаментов, а всего народа; им не может быть даваемо никаких мандатов*(216).

Аналогичные постановления мы находим и в конституциях 1793 г.*(217) и 1795 г.*(218), и в позднейшей конституции 1848 г.*(219).

Под влиянием французских образцов аналогичная теория народного представительства формулируется в многочисленных конституциях, как более раннего происхождения, так и действующих в настоящее время*(220). В сущности, на той же точке зрения стоят конституции, уклоняющиеся от провозглашения теоретических принципов: повсеместно встречающееся воспрещение обязательных мандатов, по своему историческому происхождению, является выводом из общей концепции народного представительства, господствующей в революционную эпоху.

 

§ 1. Необходимые предпосылки классической теории народного представительства

 

В основе классической теории народного представительства лежат следующие предпосылки:

1. Суверенитет принадлежит народу; только господство большинства является правомерным господством.

2. В отношении к представительству народ является правовым субъектом - не только правоспособным, но и дееспособным. Есть общая воля народа. Волеизъявлением народа осуществление власти поручается народному представительству.

3. Избрание представителей - всенародный мандат. Народ - доверитель; представительное собрание - доверенный народа.

Рассмотрим каждую из этих предпосылок особо.

 

§ 2. Теория народного суверенитета

 

Основная цель "Общественного договора" Руссо - теоретическое обоснование идеи народного суверенитета.

Доктрина естественного права XVII века является не столько рационалистической, сколько исторической доктриной. Она не противополагает естественного, т.е. разумного и правомерного государства историческому государству. Она рационализирует государство, исторически данное: Локк - конституцию Англии, Пуфендорф - просвещенный абсолютизм. Руссо - рационалист; его теория - метаисторична от начала и до конца. Исторически данное государство его абсолютно не интересует*(221). "Общественный договор" открывается следующими - в высокой степени, характерными - словами:

"Человек рожден свободным, а между тем он везде в цепях... Как произошла эта перемена? Не знаю. Что может сделать эту перемену законной? Думаю, что могу разрешить этот вопрос"*(222).

Для Пуфендорфа и Локка общественный договор - исторический факт: государство, как оно есть, создается общественным договором. Общественный договор Руссо - категория практического, а не теоретического разума. Руссо не утверждает, что исторически данное государство основано на договоре; но правомерное государство должно быть основано на нем.

В первоначальной редакции "Общественного договора" мы читаем: "Есть тысячи способов для того, чтобы собрать людей, и только один для того, чтобы их объединить. Именно потому я излагаю в настоящей книге одну только теорию образования политических обществ, хотя среди множества агрегатов, называемых этим именем, не найти, может быть, двух, образованных одним и тем же способом, и не найти ни одного, образованного по способу, установленному мной. Но я ищу права и разума и не спорю о фактах. Необходимо найти критерий для суждения о других способах собирания людей, предполагаемых большинством наших писателей"*(223).

Руссо ставит вопрос: существует ли в гражданском строе какой-нибудь принцип законного и твердого управления?*(224) И он отвечает: таким принципом является общественный договор*(225).

Следующим образом характеризует Руссо основную цель общественного договора:

"Найти такую форму соединения, которая охраняла бы и защищала всей общей силой личность и имущество каждого и в которой каждый, соединяясь с другими, повиновался бы, однако, только самому себе и оставался бы так же свободным, как прежде"*(226).

В государственном состоянии индивид должен повиноваться только самому себе и оставаться столь же свободным, как прежде,- т.е. в естественном состоянии. Проблема, которую ставит Руссо, имеет, таким образом, отчетливо и резко выраженный индивидуалистический характер - является, по существу, анархической проблемой. И ее решение Руссо находит в народном суверенитете, в абсолютной власти volonte generale над индивидом, в этатизме, доведенном до последних пределов. В реализации естественной свободы индивида заключается, по мнению Руссо, теоретическое основание народного суверенитета.

Для того чтобы повиноваться только самому себе, оставаться таким же свободным, как прежде,- индивид свою личность и всю свою мощь отдает под верховное руководство общей воли*(227). Как природа дает человеку абсолютную власть над своими членами, так общественный договор дает политическому телу абсолютную власть над гражданами*(228).

Общественным договором индивид отчуждает вполне свою личность и свои права общежитию. Такое отчуждение производится без всяких оговорок. Ни у кого из участников союза не может быть особенных требований в отношении к нему; ибо, если бы у отдельного индивида оставались еще некоторые права, то за отсутствием высшей власти, которая могла бы решать споры между ним к обществом, он являлся бы в некоторых вопросах своим собственным судьей; естественное состояние продолжало бы существовать, и ассоциация, по необходимости, оказалась бы либо тиранической, либо бессильной*(229). Конечно, обществу необходимо располагать только частью имущества, свободы и сил индивида, но определить эту часть не может никто иной, кроме суверена*(230). Суверенитет volonte generale не связан никаким законом; он не связан даже общественным договором*(231). Ограничить суверенитет - значит, его уничтожить*(232).

Итак, для того чтобы воля индивида была абсолютно свободной, необходимо ее абсолютное подчинение "общей воле"; "общая воля" должна быть суверенной для того, чтобы индивид определялся исключительно личной, индивидуальной волей*(233).

Как разрешить неразрешимое, по-видимому, противоречие, лежащее в основе теории Руссо? Как примирить анархизм цели с этатизмом средства? Par quel art inconcevable a-t-on pu trouver le moyen d'assujettir les hommes pour les rendre libres*(234)?

Руссо сравнивает основную проблему "Общественного договора" с проблемой квадратуры круга*(235). Ее решение он находит в понятии volonte generale.

Volonte generale Руссо отнюдь не является внешней, господствующей над индивидом силой, подчиняющей своим императивным велениям индивидуальную волю. Volonte generale необходимо и всегда совпадает с соответственно квалифицированной индивидуальной волей. Индивидуальная воля, направленная на общее благо, есть общая воля.

Руссо противополагает общую волю не индивидуальной, а частной воле. Первая направлена на общее благо, вторая - на частный интерес. Две воли живут в человеке: общая и частная воля. Человек не только член политического корпуса, не только гражданин, но и член многоразличных общественных кругов, существующих в государстве: патриций, солдат, священник. Воля индивида, направленная на благо своего общения, является общей в отношении к воле, направленной к его личному благу, и частной - в отношении к воле, направленной к благу всего государства. Человек может быть благочестивым священником, смелым солдатом, убежденным патрицием - и плохим гражданином. Общая воля гражданина - это воля, направленная на благо всего государства*(236).

Нет и не может быть общей воли, господствующей надо мной, которая не была бы в то же время моей личной, индивидуальной волей. Я не могу быть свободным, если кто-либо принуждает мою волю*(237). Повинуясь закону, я повинуюсь самому себе; закон учит человека действовать согласно принципам своего собственного суждения*(238). Les lois sont des registres des nos volontes*(239).

В высшей степени характерно коренное различие в понимании свободы у Монтескье и Руссо. Монтескье определяет свободу как право делать все то, что законы позволяют*(240). Руссо повторяет это определение, но с существенной поправкой: повиновение закону, предписанному самому себе, равносильно свободе*(241).

Отчуждая всю власть над собой общей воле, индивид отчуждает ее в сущности самому себе. Ветхий человек естественного состояния отказывается от своих прав в пользу преображенного гражданским состоянием человека. Каждый индивид, говорит Руссо, как человек, отказывается от своей частной воли, противоположной или непохожей на общую волю, которую он имеет, как гражданин; он отказывается от частного интереса, который подсказывает ему нечто совершенно иное, чем общий интерес, присущий ему*(242). Он меняет независимость естественного состояния, т.е. подчинение своим страстям, на гражданскую свободу, т.е. подчинение своим законам*(243).

С точки зрения Руссо, господство volonte generale - не что иное, как господство индивида над самим собой, господство разумной природы человека над его эмоциональной природой, господство общественного долга, диктуемого ему разумным сознанием, над губительными прихотями его своекорыстных страстей. Анархическая в постановке проблемы общественного договора, теория Руссо в разрешении этой проблемы является столь же анархической*(244).

Но, в таком случае, каким образом примирить с анархическими предпосылками теории Руссо ее окончательный вывод - признание правомерности господства большинства?

Вопрос о господстве большинства является для Руссо вопросом о способе выявления, констатирования volonte generale. Если бы можно было положиться на показания индивида, его общая воля являлась бы максимой всеобщего поведения. Но индивид доступен заблуждениям и страстям; он может - добросовестно или своекорыстно - подменить свою общую волю своей частной: в таком случае его законы, слуги его страстей, увековечат его несправедливость,- и никогда он не сумеет избегнуть того, чтобы частные интересы не извратили святости его труда*(245).

Не потому господствует большинство, что оно имеет какое-то право на власть; оно господствует потому, что констатирует volonte generale, живущую в индивиде. Когда предлагается закон в собрании народа, то каждого спрашивают вовсе не о том, одобряет ли он предложение или отвергает его, а о том, согласно ли это предложение с общей волей, которая есть и его воля, или нет: каждый, подавая свой голос, высказывается по этому вопросу, и из подсчета голосов вытекает изъявление общей воли. Таким образом, когда мнение, противоположное моему, побеждает, то это доказывает только то, что я ошибся, и то, что я считал общей волей, не было таковой. Если бы мое частное мнение победило, я сделал бы нечто другое, чем то, что я хотел сделать. И именно тогда я не был бы свободным. Гражданин дает свое согласие на все законы, и на те, которые изданы помимо его воли, и даже на те, которые наказывают его, когда он осмеливается нарушить какой-нибудь из них*(246).

Не всегда и не всякая воля большинства является общей волей; для того чтобы быть таковой, она должна быть направлена на общий интерес. Руссо различает "volonte de tous" и "volonte generale". Первая ("volonte de tous") суммирует частные тождественные воли отдельных людей - воли, стремящиеся к осуществлению частных, случайно совпадающих интересов. Вторая ("volonte generale") имеет в виду осуществление общего интереса, или общего блага*(247). Общая воля, по своему материальному содержанию, является волей, направленной на общее благо*(248). Она является общей по своему объекту; она исходит от всех, чтобы быть применяемой ко всем*(249). Своим предметом она имеет самосохранение и благополучие общества*(250). Воля становится общей не столько количеством голосов, сколько объединяющим их общим интересом*(251). Что есть общего в различных частных интересах, то и образует общественную связь, и если бы не было такого пункта, в котором сходились бы все интересы, то никакое общежитие не могло бы существовать*(252).

Внешним выражением общей воли является закон. Существенный момент в понятии закона - его общий характер. Не может быть закона, направленного на частный объект. Тот предмет, относительно которого издается постановление, должен быть таким же общим, как и та воля, которая постановление издает. Только в таком случае это постановление является законом*(253). Если народное собрание принимает какое-нибудь частное решение - назначает начальников, награждает одних и наказывает других,- оно действует как правительство, а не как суверен. Общая воля - здесь ни при чем; ее - нет*(254). Общая воля по своему содержанию должна быть общей; она имеет своим предметом благо всего общества, а не отдельных лиц или отдельных групп, существующих в нем.

Волеизъявления большинства, поскольку они имеют объективно-всеобщий характер, всегда и необходимо совпадают с индивидуальной общей волей - т. е. волей индивида, направленной на общее благо. В этом - теоретическое основание господства большинства.

Общая воля есть воля всех. Если каждый отдает себя всего целиком общежитию, то условие оказывается одинаковым для всех, а раз условие одинаково для всех, ни у кого нет интереса сделать его отяготительным для других. Каждый, отдавая себя всем и, следовательно, себе самому, не отдает себя никому; и так как нет ни одного участника, по отношению к которому остальные не приобретают того же права, какое они ему уступают по отношению к себе, то каждый снова приобретает все то, что он теряет, и приобретает больше силы для сохранения того, что он имеет*(255).

Именно потому, что общая воля исходит от всех (т.е. от большинства), чтобы быть применяемой ко всем, она всегда права: все постоянно хотят счастья каждого из граждан, ибо нет человека, который не относил бы к себе этого слова каждый и который не думал бы о себе, голосуя за всех*(256). Общая воля не может быть тиранической потому, что она является общей по своему объекту. Каждый закон имеет своим предметом общее благо и, следовательно, благо каждого из тех, кто участвует в составлении закона. А так как никто не желает себе зла, никто не желает и не может желать злого закона. Ни в каких гарантиях не нуждаются подданные в своих отношениях к общей воле. Именно потому, что ее решения всегда и необходимо имеют всеобщий характер, т.е. касаются всех, а не отдельных индивидов, эти решения всегда и необходимо справедливы: нельзя допустить, чтобы общая воля желала повредить всем членам общения, а отдельному члену она повредить не может*(257).

Основной постулат, на котором покоится теория Руссо,- совместимость абсолютизма народного большинства с абсолютизмом индивидуальной свободы. Conditio sine qua non такой совместимости - объективно-всеобщий характер волеизъявлений большинства: закон, осуществляющий благо всех, необходимо осуществляет благо каждого в отдельности.

Между тем в социально-дифференцированном обществе, в обществе неравных и неодинаковых,- нет и не может быть закона, имеющего объективно-всеобщий характер. Каждый закон осуществляет одни интересы в ущерб другим. Немыслим и невозможен закон, регулирующий одинаковым образом интересы, нередко противоположные, всех экономических классов, всех вероисповедных, сословных, профессиональных групп.

Но в таком случае не является ли народный суверенитет необходимым отрицанием индивидуальной свободы? Почему большинство всегда и необходимо желает только общего блага - значит, блага людей, находящихся в меньшинстве? Почему это большинство никогда не заявит в народном собрании, вместо общей, свою частную волю? Почему оно не станет осуществлять, вместо общих, свои частные интересы? И возможно ли спасение индивидуальной свободы при неограниченном господстве большинства? Если меня могут заставить что-либо сделать против моей воли, то для меня вполне безразлично, исходит ли это принуждение от единоличного правителя или от тысячеголового народа, состоится ли подобное решение большинством миллиона, или большинством одного голоса. Взаимность отчуждения гражданами своих прав не спасает индивидуальной свободы, ибо возможность, которую я имею, в качестве составной части большинства, угнетать свободу других, не может мне служить эквивалентом за возможность попасть в меньшинство - и, следовательно, в число угнетенных*(258).

Нельзя отрицать, что в применении к современному общественному строю приведенная аргументация неопровержима. Странно, однако, что до настоящего времени такая аргументация считается убедительным возражением против теории Руссо. В истории политических учений никто - ни до, ни после Руссо - не доказал с такой убедительной очевидностью, как он, неправомерности народного суверенитета в применении к исторически данному государству.

Эпоха французской революции - субъективная, как всякая историческая эпоха,- просмотрела учение Руссо о необходимых условиях правомерности народного суверенитета. Политические деятели французской революции считали себя учениками и последователями Руссо; а между тем, учитель отвернулся бы от своих учеников, если бы он жил среди них.

Не во всяком государстве, говорит Руссо, процветает свобода*(259). Ее необходимым предположением является совокупность естественных и социальных условий, с одной стороны, незначительная территория и малочисленное население государства*(260); с другой - элементарнейшая простота общественной жизни.

К законодательству способен только тот народ, который, будучи уже связан известными узами происхождения, интересов или соглашений, не испытал еще истинного ига законов, у которого нет ни обычаев, ни укоренившихся предрассудков; тот народ, каждый член которого может быть известен всем и в среде которого нет необходимости в обременении человека непосильной тяготой*(261).

Большая часть народов, как и людей, доступны воспитанию только в юности; старея, они становятся неисправимыми. Раз обычаи установились и предрассудки укоренились, было бы опасным и бесполезным предприятием реформировать их*(262).

До тех пор пока известное число соединившихся людей смотрят на себя как на одно целое,- у них только одна воля, которая заботится о сохранении этого целого и общем благе. Весь государственный механизм в таком случае силен и прост; принципы государства ясны и определенны; у него нет запутанных и противоречивых интересов; общее благо очевидно для всех, и нужен только здравый смысл, чтобы его увидеть. Мир, единение, равенство - враждебны политическим тонкостям. Людей прямых и простых трудно обмануть, благодаря их простоте; они даже не достаточно хитры, чтобы поддаваться обману. Когда у самого счастливого народа в мире можно видеть, как толпы крестьян, собравшись под дубом, решают государственные дела - и решают их мудро*(263), то можно ли не проникнуться презрением к утонченностям других наций, которые с таким искусством и таинственностью делают самих себя знаменитыми и - несчастными*(264).

Общественное равенство - необходимое условие политической свободы*(265). Платон отказался дать законы аркадянам и киренейцам, зная, что оба эти народа были богаты и не потерпели бы равенства*(266).

В правильно устроенном обществе ни один гражданин не должен быть настолько богат, чтобы быть в состоянии купить другого, и ни один - настолько беден, чтобы быть вынужденным продаваться*(267). Все, что разрушает равенство, является, по мнению Руссо, непоправимым злом; ему ненавистны "хлопоты торговли и ремесел, жадный интерес к барышам, нега и любовь к удобствам"*(268). В обществе равных общественный интерес преобладает над частным. Чем лучше государство устроено, тем более граждане заинтересованы в общественных делах. Да и частных дел в таких государствах меньше, ибо чем более значительна доля участия индивида в общем деле, тем меньше необходимость добиваться благосостояния путем частных забот*(269).

Таков тот общественный строй, при котором правомерен народный суверенитет. По справедливому замечанию проф. Новгородцева, общность воли представляется Руссо в виде совершенного единства желаний, обеспеченного полным единством жизни и ничем невозмутимой простотой настроений и чувств*(270). Господство большинства совместимо с индивидуальной свободой, не является тираническим, потому что "первый, кто предложит закон, скажет только то, что все уже чувствуют, и не надо ни ухищрений, ни красноречия, чтобы превратить в закон то, что каждый решился сделать, убедившись, что другие поступят так же, как он"*(271).

Где нет налицо необходимых общественных условий, о правомерности народного суверенитета не может быть речи.

Для того чтобы господство большинства, в отличие от господства одного лица и немногих, являлось правомерным, необходимо, чтобы воля большинства всегда и необходимо совпадала с индивидуальной волей.

Такое совпадение возможно в естественном состоянии - первобытном или преображенном,- предшествующем государству или следующем за ним.

Руссо верит, что, пройдя чрез тяжелую школу государственной жизни, человечество вступит в обетованную землю. В преображенном естественном состоянии оно обретет преображенную естественную свободу: вместо повиновения своим страстям, повиновение своим законам*(272).

В государстве, как оно есть, всякое господство - большинства или меньшинства - является одинаково неправомерным.

Таков окончательный вывод, к которому приходит теория Руссо,- анархическая теория народного суверенитета.

 

§ 3. Дееспособность народа

 

С точки зрения классической теории народного представительства общая воля живет в народе. По словам Руссо, elle est toujours constante, inalterable et pure*(273). Парламент выражает не свою, а народную волю. Он является "географической картой", или "зеркалом", "уменьшенным фотографическим снимком", "механическим клише избирательных масс"*(274). Устами парламента говорит народ.

Несмотря на глубокую, почти религиозную веру в народную волю, несмотря на преклонение перед ней, господствующее в эпоху французской революции, теоретики этой эпохи сознательность народной воли категорически отрицают. Вслед за Монтескье, Сийес утверждает, что народ, удивительно умеющий избирать своих представителей, к непосредственному изъявлению законодательной воли неспособен.

Народ Монтескье и Сийеса подобен невежественному крестьянину, который любит вести судебные процессы, но не знает своих обязанностей и прав; такой крестьянин обращается к адвокату и вверяет ему свою судьбу.

Отсюда - один только шаг к отрицанию воли народа как реальной категории общественной жизни.

По верному замечанию Мэна, народ, в его целом, неспособен к хотению; в этом - непреодолимое затруднение, встречаемое демократией на своем пути*(275).

Как на причину такой "неспособности к хотению", Мэн указывает на низкий уровень политического развития народа, на классовую дифференциацию современных обществ, на технические трудности констатирования народной воли.

Само собой разумеется, что "общая воля" пребывает в сознании индивида, и только в нем. Между тем сознание современного среднего человека характеризуется неимоверной бедностью политических идей. По словам Брайса, при внимательном анализе воззрений современного американца оказывается, что они состоят из двух или трех предрассудков, из двух или трех предубеждений в пользу какого-нибудь вождя или какой-нибудь фракции политической партии, из двух или трех фраз, заключающих в себе такие аргументы, которые повторяются без предварительной проверки*(276).

Навязанные извне и воспринятые на веру, политические идеи большинства имеют характер пассивный и отрицательный. Люди чаще сознают, чего они не желают, чем знают, чего им желать. Они чаще соглашаются с желаниями других, чем добиваются осуществления своих желаний. Ничего нет удивительного в том, что при таких условиях общественное мнение, являющееся суррогатом,- и только суррогатом общей воли, отличается крайней неустойчивостью и неясностью своего более чем бедного, содержания*(277).

В Америке, по словам Брайса, народные массы громко высказывают то, что думают. Но их голоса так оглушительны, что нелегко разобрать, какие мнения высказываются большинством, и какие меньшинством. Органы общественного мнения чрезвычайно многочисленны, и каждый из них выдает свои собственные мнения за мнения народа. Подобно всем другим ценностям и общественное мнение подвергается различным подделкам*(278). Поклонник современной демократии, говорит Мэн, находится приблизительно в таком же положении, в каком некогда грек находился в отношении к своим оракулам. Все соглашались с тем, что голос оракула является голосом бога; но вместе с тем каждый признавал, что, когда Бог говорит, он часто бывает не вполне понятным; и никто в точности не знал, куда лучше идти, чтобы выспросить Бога,- в Дельфы или в Додону?*(279).

С другой стороны, классовая дифференциация современного общества, существующий между отдельными общественными группами антагонизм, все более и более обостряющийся, противопоставляет мечте об общественной солидарности хаос противоречивых общественных интересов. Есть воля общественных классов, но нет и не может быть народной воли.

По самому существу своему государство является организацией воли. Если в обществе нет этой воли, она должна быть создана государством. Народное представительство и является организацией - одной из возможных и, в настоящих условиях, наилучшей организацией,- властвующей в государстве воли. Но в таком случае, оно не может быть ни "зеркалом", ни "фотографическим снимком", ни "географической картой" страны. Задача представителя, говорит проф. Новгородцев, есть тяжелый и великий труд. Не легкая перспектива отражать и передавать уже готовые мнения, а трудная обязанность творить и осуществлять сложную политическую программу во имя народа и в интересах целого - вот что составляет сущность депутатского полномочия. Понятие постоянной и неизменной, одинаково для всех убедительной и обязательной общей воли, о которой мечтал Руссо, заменяется здесь другим понятием - об общей воле, как о загадочном и искомом начале, которое определяется не механическим сложением частных воль, а особым процессом отгадывания и созидания его*(280).

Общая воля, как воля всех, невозможна; как воля, направленная на общее благо, общая воля не отражается, а создается народным представительством - создается путем компромиссов и исканий, как равнодействующая борющихся социальных сил.

 

§ 4. Теория всенародного мандата

 

Идея договорного отношения - отношения поручения или мандата - между народом и народным представительством является во французской литературе господствующей до настоящего времени.

Эсмен воспроизводит теорию Сийеса, ничего к ней не прибавляя*(281). Дюгюи в своем курсе. ограничивается передачей теорий революционной эпохи, отказываясь от какого бы то ни было критического отношения к ним*(282).

И в германской публицистике 30- 50-х гг., находящейся всецело под влиянием французской доктрины, теория народного представительства, как представительства по уполномочию народа, является безусловно господствующей.

По мнению Роттека, государственная власть является общественной властью; она принадлежит "dem Gesammtwillen der Gesellschaftsgenossen". В небольших государствах она осуществляется непосредственно народом; в более значительных она не может быть осуществляема иначе как свободно избираемым из среды народа комитетом, который - in Natur und Wahrheit - представляет совокупность народа и, с правовой точки зрения, рассматривается, как идентичный народу. Естественное и точное народное представительство заступает в отношении к правительству права народа. Представительство всего народа посредством свободно избранного им собрания является, по мнению Роттека, открытием новейшего времени. Такое представительство выражает настроения и потребности, желания и волю всего народа*(283).

С такой же теорией народного представительства мы встречаемся также у Р.Ф. Моля и у других представителей классической школы*(284).

В 60-х гг. XIX века в германской доктрине публичного права возникает так называемая юридическая школа публицистов - научное направление, которое ставит своей непосредственной целью догматическую конструкцию основных институтов публичного права. В частности, вопрос о догматической природе народного представительства подвергается коренному пересмотру публицистикой "юридического направления".

Родоначальник этого направления, К. ф. Гербер впервые устанавливает положение, категорически и резко отрицающее традиционную теорию народного представительства: народное представительство не может быть представительством по уполномочию народа*(285). Положение это, развитое и подкрепленное новыми аргументами в трудах Лабанда, Зейделя, Еллинека и др., является в настоящее время общепризнанным в германской науке. Теория "всенародного мандата", излюбленная политической фразеологией, при ближайшем рассмотрении оказывается искусственной фикцией, лишенной юридического содержания и смысла*(286).

В самом деле, как уже указано выше, отношение представительства всегда и необходимо предполагает наличность двух правовых субъектов - двух лиц, физических или юридических,- представляемого и представителя. В частности, представительство по уполномочию предполагает дееспособность не только представителя, но и представляемого лица. Представительство по уполномочию создается определенным юридическим актом (мандатом), в силу которого воля одного лица (мандатария) отождествляется правом с волей другого (манданта). Мандат, по самому существу своему, обязывает и связывает волю мандатария: где нет обязательного мандата, там нет никакого мандата вообще.

Если, действительно, народное представительство является отношением представительства по уполномочию, естественно возникает вопрос: кто в этом отношении представляемое лицо?

Дореволюционная действительность отвечает на этот вопрос вполне определенным образом: представляемым лицом является сословная или территориальная корпорация, поручающая своему представителю защиту и осуществление своих интересов.

Этот ответ к современной системе представительства неприменим. Ее наиболее существенное отличие от "готической" системы предшествующей эпохи заключается именно в том, что депутаты "представляют" народ, а не тот избирательный округ, которым они посланы в парламент. Если можно было некогда говорить о представительстве исторически сложившихся коммун или бургов, провинций или графств, то, конечно, в настоящее время не может быть речи о представительстве искусственно создаваемых избирательных округов, являющихся технически необходимыми подразделениями страны для производства парламентских выборов. Как уже указано выше, французский декрет 22 дек. 1789 г., впервые признающий депутатов "представителями совокупности департаментов или всего народа", уничтожает вместе с тем историческое деление Франции на провинции и создает "для надобностей представительства и администрации" искусственную департаментскую систему, построенную на числовом принципе*(287).

Запрещение обязательных мандатов, безответственность депутатов в отношении к своим избирателям - неопровержимо доказывает, что идея представительства округов безусловно чужда современной представительной системе*(288).

Основная ошибка теории "всенародного мандата" заключается в том, что она отожествляет избрание депутатов с делегацией парламенту законодательных полномочий.

Конечно, парламент - учреждение выборное по своему составу. Нельзя, однако, выборы отождествлять с мандатом. Папа избирается коллегией кардиналов; никто, однако, не станет утверждать, что папа - мандатарий своих избирателей. Во многих демократиях народом избираются судьи; никто, однако, судью не считает мандатарием народа.

По своей юридической природе выборы - один из возможных способов конституирования органов власти; с этой точки зрения между избирательной системой, с одной стороны, и системой назначения, с другой, принципиального различия нет. Депутат точно так же не уполномоченный народа, как министр - не уполномоченный монарха.

И кроме того, признавая представительное собрание мандатарием народа, рассматриваемая теория не считается с отсутствием какого бы то ни было vinculum juris между тем и другим: каждый депутат избирается своим округом; парламент не избирается народом.

Наконец, как бы ни было конструировано отношение мандата, одно стоит вне всякого спора: по самому существу своему, делегация полномочий всегда и необходимо имеет условный и ограниченный характер. Неопределенная и безусловная делегация должна быть рассматриваема, как отчуждение права. Мандат не может не быть обязательным. Выходя из границ поручения, мандатарий перестает таковым быть: он действует от своего имени, а не от имени представляемого им лица. Между тем в представительном государстве парламент осуществляет такую же - безусловную и в своем содержании неопределенную - власть, какую в непосредственном народовластии осуществляет народ. Требуя для издания закона принятия его большинством голосов, соглашения между палатами, санкции монарха и т.д., конституция категорическим образом определяет форму законодательных волеизъявлений; их содержания она не определяет и не может определить.

Теория "всенародного мандата", как юридическая конструкция отношений между народом и народным представительством, является во всех отношениях несостоятельной.

 

§ 5. Юридическая природа народного представительства

 

Следующим образом формулирует Лабанд господствующую в германской науке теорию народного представительства*(289).

Согласно ст. 29 имперской конституции, члены рейхстага являются представителями всего народа; они не связаны поручениями и инструкциями. Практическая тенденция этого постановления заключается в том, чтобы исключить всякую мысль, будто отдельные члены рейхстага являются уполномоченными или мандатариями того избирательного округа, которым они избраны в рейхстаг. Но точно так же, как члены рейхстага не связаны поручениями и инструкциями своих избирателей, они не связаны поручениями и инструкциями "всего народа". Они вообще не являются представителями. Они не имеют никаких полномочий, ибо нет правового субъекта, который им мог бы такие полномочия дать. Германский народ не является правовым субъектом; юридически он никакой воли не имеет; он не способен поэтому давать поручений, осуществлять права чрез посредство представителей. Наименование членов рейхстага представителями лишено положительного юридического значения; в юридическом смысле члены рейхстага - ничьи представители. Терминология имперской конституции имеет значение исключительно - политическое. Наряду с императором и союзным советом существует в империи третий орган, чрез посредство которого каждый имперский подданный, обладающий избирательными правами, участвуя в выборах, оказывает косвенное влияние на политику империи. Участием в выборах исчерпываются полномочия избирателя. Только при образовании рейхстага народ посредством единичного акта принимает правовое участие в государственной жизни империи. Представление, будто народ чрез посредство рейхстага, как своего представителя, непрерывно (fortlaufend) участвует в отправлении государственных дел, является юридически - несостоятельным. С окончанием выборов прекращается всякое участие, всякое содействие, всякое юридически-релевантное влияние "всего народа" на волеизъявления империи. В пределах своей компетенции рейхстаг так же самостоятельно управомочен, как император; и так же, как император, он не является представителем "народа" - т.е. совокупности избирателей. Различие между ними - единственно в порядке призвания к власти: император призывается к власти законом о престолонаследии, члены рейхстага - волевыми действиями имперских подданных. Рейхстаг - орган государства, а не представитель народа.

Такова господствующая в Германии теория народного представительства*(290). Теория эта страдает одним недостатком: она искажает действительность, вместо того чтобы эту действительность объяснить. Отрицая всякую правовую связь между народом и народным представительством, она не в состоянии юридически осмыслить важнейших институтов современного государственного строя. По справедливому замечанию Еллинека, если, действительно, воля палат - и никакая другая воля - является волей народа в юридическом смысле, то исключительно сами палаты составляют организованный в государство народ; в таком случае горсти активных граждан противостоит бесчисленное множество политически бесправных индивидов*(291). Теория Рикера, утверждающая, что народное представительство - даже в наиболее демократических государствах - является олигархией нескольких сот депутатов, может и должна быть рассматриваема, как reductio ad absurdum господствующей в Германии теории*(292). С точки зрения этой теории становятся юридически необъяснимыми те огромные преобразования в политическом строе современных государств, которые совершились путем реорганизации избирательного права, та великая борьба, которая ведется за демократизацию избирательного права, за представительство меньшинства и т.д. Не подлежит никакому сомнению, что в этой борьбе народ стремится не к простому участию в акте избрания, а к влиянию, чрез посредство избранного, на ход государственных дел. И это влияние является интересом - не только фактическим, но и правовым*(293).

Теория народного представительства, предложенная Еллинеком, существенно отличается от господствующей в германской литературе. По мнению Еллинека, в государстве с представительной формой правления народ, как один из элементов государства, является в то же время его активным членом, коллегиальным государственным органом, которому предоставлено в более или менее широких пределах осуществление государственных функций. Часть этих функций народ осуществляет непосредственно, другую часть - чрез посредство органа, который, как орган народа, является в то же время органом самого государства. Народное представительство оказывается, таким образом, вторичным органом - т.е. органом органа,- органом народа, как первичного органа государства.

Как первичный орган, народ функционирует в акте избрания, посредством которого он назначает своих представителей. При этом народ не является исключительно назначающим органом, функция и право которого исчерпывается назначением депутатов; напротив, избрание депутатов создает прочную правовую связь между ним и его представителями - ту постоянную и нормальную политическую зависимость депутатов от своих избирателей, которую господствующая теория вынуждена совершенно игнорировать, как лишенную правового значения.

В сфере законодательства народное представительство, как вторичный орган, является органом воли народа. Народ и народное представительство образуют правовое единство; парламент является в юридическом смысле организованным народом*(294).

Сущность теории Еллинека заключается, таким образом, в том, что, вместо отношения представительства классической теории, Еллинек конструирует отношение народного представительства к народу как отношение органа к его целому, существенно отличное от отношения представителя к представляемому лицу. Мы думаем, что и эта теория далека от правильного, т.е. адекватного действительности, понимания сущности народного представительства.

В своем исследовании "О субъективных публичных правах" Еллинек подвергает подробному анализу правовое положение органов государственной власти. По его мнению, отношение представительства, как отношение лица к лицу, всегда и необходимо предполагает правоспособность представляемого лица. Представитель осуществляет не свое, а чужое право; он действует не в своих, а в чужих интересах. Соответствие действий представителя интересам представляемого лица обеспечивается совокупностью гарантий, создаваемых объективным правом. Напротив, в отношении органа к своему целому нет и не может быть двух правовых субъектов. Целое проявляется органом, а не представляется им. За представителем стоит другое лицо; за органом никто не стоит. Государство существует и действует в органах своей власти; нет органов - нет государства*(295).

Утверждая, что народное представительство является органом народа, Еллинек тем самым отрицает правовой характер отношений между народным представительством и народом*(296). Только отношение субъекта к субъекту является правовым отношением. Между тем в отношении к своему органу народ не является правовым субъектом, он - ничто. Если народное представительство и народ образуют правовое единство, трудно понять, каким образом возможно правовое влияние народа на народное представительство. Если парламент является в юридическом смысле организованным народом, то вне парламента нет организованного народа,- нет народа, от которого зависит парламент.

По конечным своим выводам теория Еллинека - теория народного представительства, как вторичного органа народа, ничем не отличается от господствующей в Германии теории - от теории народного представительства, как первичного органа государства.

Теория Еллинека, подобно теории Лабанда, стоит в противоречии с положительным правом современных конституционных государств. Вопреки мнению Лабанда, признание парламента - или, точнее, избираемой народом палаты - народным представительством имеет не только "политическое значение"; оно выражает юридическую сущность явления, изучаемого нами. Народное представительство является, действительно, представительством народа - представительством в силу закона, но не по уполномочию народа. Правовое положение монарха и парламента - существенно различно: монарх - орган государства; парламент - не только орган государства, но и народное представительство,- представительство правоспособного, но не дееспособного народа.

В представительной республике законодательная власть принадлежит народу; в конституционной монархии ему принадлежит участие в законодательной власти. И там и здесь народ признается, однако, неспособным к осуществлению власти - неспособным потому, что в нем нет необходимого субстрата дееспособной воли - осознанного единства хотений.

От имени народа законодательная власть осуществляется парламентом; она осуществляется им не как свое, а как чужое право, не в своих интересах, а в интересах народа. Представительным строем мы называем совокупность институтов, обеспечивающих соответствие волеизъявлений парламента интересам и нуждам народа.

В ряду этих институтов первое по значению место занимает избирательное право.

Избрание депутатов не имеет и не может иметь ничего общего с делегацией парламенту законодательных полномочий. Тот, кто не может законодательной власти осуществлять, ее делегировать не может, ибо nemo in alium plus juris transferre potest, quam ipse habet. Участвует в выборах гражданин-избиратель; но нет в представительном государстве законодателей-граждан. Гражданин не является законодателем, законодательствующим чрез посредство своих мандатариев; он является избирателем, избирающим законодателей*(297).

Свои полномочия парламент получает от конституции страны. Но для того чтобы воля парламента соответствовала интересам народа, состав парламента избирается народом. Конституция признает того депутата представителем народа, за которого высказывается большинство голосов избирательного округа. Выборы - указание способностей, а не делегация полномочий.

Избирая депутатов, избиратели соответственным образом влияют на содержание деятельности законодательной власти. И это влияние является не только политическим; оно вытекает из сущности - из правовой сущности - народного представительства, как законного представительства народа. Подобно тому как законным представителем ребенка является лицо, связанное с ним узами кровного родства, так точно законным представителем народа является лицо, связанное с народом узами избрания. Борьба за расширение избирательного права, конечно, ведется не за участие в выборах, а за влияние на законодательную власть. Ее правовое значение заключается в том, что при системе цензового избирательного права парламент является представителем меньшинства, при системе всеобщего избирательного права - представителем большинства народа. При первой системе "народ" - это "pays legale", ничтожная горсть избирателей; при второй "народ" - совокупность полноправных граждан государства.

Но не только избирательное право,- и другие институты конституционного строя являются логически необходимым следствием представительного характера народного представительства.

Так, в частности, соответствие законодательной воли парламента предполагаемой воле, или, точнее, интересам и нуждам народа, поддерживается периодическим возобновлением состава палат. Чем демократичней государство, тем краткосрочней легислатура. Конституция держит парламент "на короткой нитке" для того, чтобы расстояние между ним и народом не увеличилось чрезмерно.

Большинство конституций признает за главой государства право досрочного роспуска палат. Цель такого роспуска - "апелляция к народу"; посредством роспуска монарх проверяет, соответствует ли воля парламента интересам и нуждам народа - так называемому общественному мнению страны.

Во многих государствах осуществление парламентом учредительной функции - т.е. ревизия конституции - обставляется рядом формальных требований, как, например, требованием переизбрания палат или избрания палаты в усиленном (двойном) составе представителей. И этот институт имеет вполне определенную цель: обеспечить при решении важнейших конституционных вопросов представительный характер народного представительства. Представительный строй постоянно напоминает парламенту, что он осуществляет не свое, а чужое право, действует не в своих интересах, а в интересах народа.

Можно ли говорить о политическом характере влияния народа на народное представительство, если влияние это проявляется в форме правовых институтов, необходимо свойственных представительному строю?

Со времен французской революции наряду с парламентом - и в теории, и на практике - представителем народа нередко признается монарх*(298). Но конструкция власти монарха, как власти "народного представителя", юридически бессодержательна: конституционное право не знает институтов, обеспечивающих соответствие воли монарха "воле" народа. Такое соответствие, конечно, возможно; оно зависит, однако, от личных, интеллектуальных и моральных, свойств того или другого монарха. Наследственная и безответственная власть не может быть властью народного представителя. Монарх - орган государства, а не представитель народа. Напротив, юридически содержательной является конструкция народного представительства, как представительства по закону (по конституции) народа; в ней - и только в ней - мы находим объяснение, необходимое и достаточное, важнейших институтов представительного строя.

Во всяком случае, в применении к современному государству, не может быть речи о народном представительстве как представительстве по уполномочию народа. Не в идее "всенародного мандата", а в идее представительства по закону - догматическое основание конституционного запрета обязательных мандатов. По конституции, парламент является представителем всего народа, поэтому каждый в отдельности депутат не может быть связан поручением или мандатом своих избирателей.

Как представительство по закону, народное представительство предполагает недееспособность народа; оно отрицает народный суверенитет.